он шёл к стоянке, редкие одинокие прохожие встречались ему на пути. Были и машины. Немного, но были. Видимо, так же, как и Ропотовы, их хозяева решили не ждать манны небесной от кого-либо, а собираться и уезжать прочь из этого города, разоренного голодом, холодом и, что самое страшное, полным отсутствием управления.
На некоторых соседних жилых домах виднелись следы недавних пожаров: чёрные закопченные стены, зияющие чёрной пустотой разбитые окна внизу — в эпицентре пожара, и такие же, как и стены, закопченные окна выше, и выше, и выше — где-то вплоть до самого верха. Жуткое зрелище — вымерший, страшный город. Город-призрак. И это — наша Москва! Для полноты картины не хватало только следов бомбёжки.
Свернув к стоянке, Ропотов услышал какие-то странные звуки. Они усиливались по мере его приближения к ней.
Вот, наконец, и машины, точнее, большие белые сугробы, их полностью скрывающие. Много, больше половины от всех мест было занято. Расчищенных от снега машин не оказалось вообще. Где-то под одним из этих сугробов стоит и его «Паджера».
«Где-то тут», ‒ Ропотов стал искать глазами закрепленное за ним место, разглядывая из-за забора простиравшуюся белую целину.
«О-па! Да это же собаки. Вот откуда звуки эти», ‒ догадался он, когда из непонятного шума выделились сначала лай, а потом и звуки яростной грызни.
За будкой охраны, возле самого шлагбаума он увидел несколько собак, шесть-семь, может, восемь, сгрудившихся над чем-то на снегу, и отдельно от них — ещё три-четыре собаки, сцепившиеся в единый клубок. Этот клубок, сверкая и лязгая зубами, разбрызгивая во все стороны слюну, кровь и клочья шерсти, постоянно вертелся тут же до тех пор, пока из него не вырвалась и не помчалась прочь одна собака, истошно скуля от нестерпимой боли или от страха перед ней. За собакой бросилась ещё одна, значительно уступавшая первой в размерах. Оставшиеся же две быстро присоединились к основной группе. Догонявшая собака, поняв, что две другие её не поддержали, сразу же развернулась в сторону всей своры. Покусанная же псина, крупный черный кобель неопределенной породы, всё также продолжая дико скулить, поджал хвост и, озираясь назад, уже на трёх лапах отбежал чуть поодаль, а, убедившись в том, что его наконец оставили в покое, бухнулся в снег и стал энергично зализывать свои раны.
Ропотов остановился, не на шутку испугавшись. Пожалуй, продолжать дальше движение было опасно. Первой же его мыслью было вооружиться чем-то. Он стал оглядываться вокруг, нет ли рядом какой палки. Увы, но всё вокруг было занесено снегом, и ничего подобного не оказалось на виду. Оставалось только затаиться, не привлекать к себя внимания и наблюдать.
И тут Ропотов, вглядевшись, с ужасом обнаружил, что все эти собаки столпились над… человеческим телом — они его… ели! Собаки ели человека. Убили, а теперь доедали. Загрызли до смерти, а потом — и до самых костей.
Его рот непроизвольно открылся, последовал звучный вдох, а волосы — он даже почувствовал это — зашевелились под шапкой. В глазах потемнело. Ноги подкосились; он закатил глаза и, опуская голову, машинально поднес правую руку к лицу, левой же своей рукой — схватился за сетку забора, иначе бы не удержался на ногах. Его чуть не вырвало: несколько подряд позывов на рвоту оказались без пищи, один только воздух. Сплюнул слюну. Отдышался немного. Снова поднял глаза на это кровавое пиршество.
Внутри и вокруг кровавой кучи валялись обрывки одежды: куски ткани, шапка, ботинок. Передние лапы и морды собак до самых ушей тоже стали мокрыми и буро-чёрными от крови. Они жадно, растопырив в стороны задние свои лапы и расталкивая друг друга крупами и бёдрами, пытались урвать кусок побольше. Периодически между ними вспыхивали мелкие стычки, но желание не упустить еду всё-таки побеждало в них жажду мести за полученную боль от укусов.
«Сейчас они его доедят и примутся за меня — вон их сколько, на всех ведь не хватит», ‒ подумал Ропотов.
Бежать прочь сейчас — значит навлечь на себя погоню, в которой у него не было ни единого шанса. На забор ему не залезть — по рабице, да ещё почти без сил, он точно не поднимется. Да даже если бы смог… Голодные псы всей сворой навалятся на забор, и тот, чего доброго, падёт. За забором тоже нет спасения: они его обегут под шлагбаумом и «снова — здрасьте». А сидеть на заборе и взирать на них сверху, как Маугли на рыжих псов, он сможет лишь до тех пор, пока, обессиливший от постоянного напряжения, не упадёт им прямо в раскрытые пасти.
Чувство страха, видимо, стало передаваться от Ропотова этим одичавшим тварям. Да и звуки, что он издавал, сколь негромкими они ни были, тоже скрыть от них не удалось. Одна из этих тварей — бывший когда-то миленьким, но всё равно грозным питбулем или стаффордом, оставшийся теперь без хозяев и пропитания и вконец одичавший пёс, неожиданно для Ропотова поднял свою морду, повернулся и устремил на него свой холодный взгляд. Злые голодные глаза собаки быстро пробежались по Ропотову, смерили его с ног до головы, и миллионы мурашек в тот же миг обрушились на его кожу под одеждой.
Эта почти безухая свирепая тварь, не знающая боли, глухо зарычала и, переваливаясь на своих коротких кривых лапах, бросилась в его сторону. Молча, без лая, со свисающей из широкой пасти кровавой слюной и клокочущей глоткой — прямо на него. Ещё мгновенье, и она будет здесь.
Всё, что он успел сделать, — это встать спиной к забору, согнуть и выставить вперёд остриё левого локтя, за которое собака в прыжке его и ухватила. Второй своей рукой — правой — он покрепче ухватился за сетку забора. Опустившись на землю задними лапами и увлекая за собой Ропотова, собака стала рывками тащить его локоть на себя, резко теребя его из стороны в сторону. Толстая одежда и широкая кость локтя не дали собаке возможности нанести максимальный урон. Боли пока было — только напряжение в ногах, сдерживание напора и страх. Угрожающе хрипя, это свирепое чудовище продолжало сдавливать локоть зубами и искать в нём наиболее уязвимое место для перехвата.
Собрав все силы и подтянув себя второй рукой к забору, Ропотов выровнял спину. Затем, расставив пошире ноги и слегка согнув их в коленях для устойчивости, он поднял собаку на себя. Не отпуская хватки и так же яростно продолжая сжимать зубами локоть, теперь уже всем своим весом она повисла на нём.
