постели.
Эта болезнь — самое приятное воспоминание моего детства. Отец, мачеха, братья — все ухаживали за мной. Поскольку я был беспомощен и страдал, я с покорностью принимал их заботу и ласку, так как был не в состоянии что-нибудь натворить.
Когда мне стало лучше, меня снова собирались отправить в школу. В то время меня занимала одна мысль. Словно взрослый, я обхватил руками свою голову и крепко задумался. Нужно было найти выход. Кто защитит меня от издевательств моих товарищей? Что же мне делать? Я понял, что от воспитателей и учителей помощи я не дождусь. Я ощущал по отношению к ним только ненависть, так как они тоже унижали меня. Наконец я принял решение. Я не должен полагаться ни на кого, кроме самого себя. Для этого надо стать очень сильным, настоящим бойцом, громилой. Так я смогу и себя не дать в обиду и отомстить своим врагам за мои прежние несчастья.
«Быть сдельным и не полагаться ни на кого, кроме самого себя» — это правило одинаково подходит и для отдельно взятого человека, и для целых стран, которые хотят сохранить свою независимость.
Эта истина открылась ребенку, которому не было еще и десяти лет. Как рано! Значит, страдания заставляют человека взрослеть быстрее и его мозг работать лучше, чем все усилия воспитателей. А рост организма этому способствует.
С каждым днем, с каждым происшествием я убеждался в этом все больше и больше.
Я почти не уделял внимания урокам, изо всех сил стараясь научиться драться лучше всех. Мои методы напоминали те способы, которыми пользовались в борьбе за выживание первобытные люди, окруженные дикой природой и злобными хищниками.
Я постоянно поднимал и бросал камни, переносил тяжести, ломал руками палки, топтал ногами и пинал все, что попадалось. Завидев вбитый в стену гвоздь, я прилагал все усилия, чтобы вырвать его, вплоть до того, что мои пальцы начинали кровоточить. Самым большим развлечением для меня было разбивать кирпичи и крошить кулаками их осколки до тех пор, пока они не превращались в пыль. Иногда я занимался тем, что закреплял полено между двух камней и разбивал его ударом ноги.
На каникулах мне нравилось ходить по развалинам. Я забирался на балки полуразрушенных домов, ломал двери, опускался в ямы.
Все мое тело было покрыто ранами. Но я получал какое-то непонятное удовольствие от той боли, которую сам себе причинял, от мучений своей истерзанной плоти.
И в душе моей происходило нечто похожее. Я чувствовал, что она наполняется каким-то диким, безумным восторгом даже тогда, когда я боролся не с людьми, а с безжизненными камнями и досками. Со страшным хрипом, словно бешеный зверь, я бросался на все четыре стороны в поисках противника.
Понемногу я стал справляться с малолетними хулиганами в школе. Я и сам был еще маленьким. Но из-за того, что я уже научился противостоять боли и горечи, я стал сильнее их и не боялся поражения.
В течение следующих трех или четырех лет я стал самым свирепым учеником в школе. Пришло время рассчитаться за обиды и оскорбления прошлых лет. Тех, кто когда-то набрасывался на меня, я занес в черный список. Я тайком следил за ними и, когда наставал подходящий момент, обрушивался на них, как коршун.
Среди этих актов мщения был один, который до сих пор я вспоминаю с наслаждением: по отношению к тому мальчику, который скормил мне корку дыни во время моей болезни. Его звали Несип. Он был старше меня лет на пять. Тогда ему уже исполнилось семнадцать. Он стал красивым стройным юношей. Мне еще не было тринадцати лет. Он был сыном хафийе [16]. По отношению к слабым он всегда вел себя безжалостно. Но рядом с сильными делался мягче воска и становился в высшей степени воспитанным.
Когда я начал переворачивать нашу школу с ног на голову, Несип стал моим хорошим приятелем. По выходным мне не разрешали за мои проступки покидать школу, и он приносил мне из дома конфеты, шоколадки. Я с притворной радостью принимал их и делал вид, что уже давно забыл то удовольствие, которое получил от съеденного мной когда-то грязного огрызка дыни. Но в душе у меня затаилась такая ненависть по отношению к этому парню, что я не в силах был ее погасить. Однажды он заболел. Его поместили в школьную больницу.
Я подумывал о том, чтобы, набрав мусора и помоев, принести ему в палату отличный ужин и, закрыв дверь изнутри, под угрозой побоев заставить его съесть все это. Но это наказание мне самому не нравилось. Я долго ждал удобного случая. И вот однажды…
Я знал, что у этого изящного барчука есть возлюбленная. Они иногда встречались в укромных местечках и гуляли вдвоем. Я долгое время следил за ними и в один прекрасный день обнаружил их прогуливающимися по берегу моря.
Несип не обратил на меня особого внимания, так как не знал, что во мне до сих пор пылает обида, которую он мне когда-то нанес. Я подошел к ним. Вежливо поздоровался. Затем достал из кармана коробку из-под пирожных в качестве подарка.
— Это мой недостойный подарок для вас, господин Несип, — произнес я. — Думаю, что от морского воздуха у вас разгулялся аппетит.
Он как будто немного смутился. Он сказал «спасибо» и, силясь улыбнуться, принял от меня коробку и открыл ее.
Для дынь тогда был не сезон, поэтому я наполнил ее кожурой от яблок и груш.
Несип старался показать, что понял мою шутку, и стал ласково поглаживать меня по плечу, дрожащим голосом поясняя своей девушке, что я самый главный шутник в школе. Но тем не менее самый хороший парень. По его словам было видно, что он умоляет меня не продолжать.
Но я с теми же вежливыми интонациями в голосе сказал:
— Вы не желаете отведать мой подарок? Если хотите, я вам помогу.
Я ринулся ему навстречу как хищник, готовящийся напасть на добычу. Бедный Несип понял, что если он не исполнит мою просьбу добровольно, то тут же окажется на земле и будет вынужден сделать то же самое, но в еще более униженном состоянии, под градом ударов. Он уже знал мой характер. В такой миг я готов был расстаться с жизнью, но не отступился бы от своего.
Если бы на его месте оказался кто-нибудь другой, он, возможно, и не сдался бы, не пал так низко в глазах своей любимой и сопротивлялся бы до последнего. Но я ведь уже сказал, что мои
