смысле, или ты Руделя вместе с кожей с жопы срежешь, или давай на шпорах чикаться.
— Где прогон, что ты петух, чтобы я с тобой на шпорах чикался?
— Ты малявы от пернатых ждать хочешь? Можно и подождать. Но если ты меня за петуха не считаешь, чего тебе бояться? Чикнешь шпорой, и всё.
— Он дело говорит, — сказал пожилой урка. — Кукер, кончай его за такой базар. Чего он тебя при братве с говном мешает. Если он фуфлогон, вскрытие покажет. А если правда петух, тогда вам по-любому на шпорах вопрос решать.
Кукер рассмеялся.
— Если бы на кумчасти казачка готовили, чтобы в петушатник заслать, лучше бы не придумали. Рассказал гладко… Только не похож ты на петуха, герр Рудель. Я по запаху чую. По фраермонам твоим. Гормоны не те.
— Ты чё, кровь у меня брал на анализ? — ощерился Рудель.
— Сейчас вот и возьму, — сказал Кукер, сдвинул икону с Гарудой и достал из тайничка в стене завёрнутые в портянку шпоры.
Портянка развернулась. Чёрные изогнутые лезвия маслянисто блеснули в полутьме — совсем как обсидиановые ножи древнего жреца.
Два еле слышных щелчка, и оружие встало в гнёзда. Кого-то принесут сегодня на ужин заходящему солнцу… Но кого?
Зажмурившись, Кукер дал импланту подхватить сигнал со шпор и легко спрыгнул на пол.
— Надевай коготки, Рудель, — сказал он. — Уж так и быть, встретим как пернатого гостя. В ногах правда есть.
— В ногах правда есть, — повторил Рудель петушиную присказку, достал из котомки сверток и принялся прилаживать шпоры.
— У него три, — зашептали в хате. — Короткие и розовые!
Это действительно было так — прикрепив два тускло-розовых клинка в стандартных местах под икрами, Рудель принялся прилаживать на правую ногу ещё и третий.
— Чего у тебя три писки-то? — спросил Кукер.
— Пернатые приговорили. За трёх жмуров в карцере могу носить.
— Про такое не слышал, — сказал Кукер. — Чтобы у пернатого три шпоры было.
— По понятиям их больше одной, — ответил Рудель, — потому что пернатый — это петух со шпорами. А не со шпорой. Но в распонятках нигде не сказано, что их максимум две.
— Верно бакланит, — подтвердил законник из братвы.
— Мы свои петушиные вопросы без вас решим, сявки, — бросил братве Рудель. — Тихо сидеть, когда на пернатых шпоры. Целее будете.
Он вел себя как настоящий петух — показывал, что мнение братвы ему безразлично.
Потребовать, чтобы противник снял третью шпору, Кукер уже не мог. Рудель, как положено петуху, сказал бы — сними с меня сам, раз перья надел.
Значит, вопрос придётся решать по-петушиному.
Но Кукер не боялся. И даже если это была имплант-коррекция поведенческих факторов (как писал в научных записках капитан Сердюков), Кукер про это не думал. Он был петухом, и перья звали его в бой.
Из правой икры Руделя торчали два лезвия, из левой — одно. Это делало правую ногу соперника очень опасной при обратном круговом ударе, потому что уменьшало мёртвую зону над икрой. Рискованно было ставить любой блок руками. Значит, от левого уро-маваши — только уходить…
Кукер прикидывал это почти без слов, не умом, а моторкой — как делает любой опытный боец. Схватка петухов длится секунды, и размышлять здесь некогда.
Поединок начался.
Рудель выпятил грудь вперёд, растопырил руки в стороны, будто это были петушиные крылья, и, тихо подкудахтывая, пошёл на Кукера. Кукер принял ту же стойку, поднял крылышки (он так и думал в бою про свои руки) и двинулся на соперника, но не прямо, а по касательной — одновременно напирая и обходя стороной.
Перед тем как рвать перья (то есть наносить шпорами удары, любой из которых мог стать смертельным), петухам полагалось трижды сойтись грудь в грудь, махая руками, словно бойцовые птицы крыльями. Это было негласной традицией, и её не нарушали, хотя распонятки подобного не требовали.
В Руделе было что-то очень странное, и Кукер ждал подвоха с самой первой секунды. Только это всё равно не помогло.
Когда он стал сходиться с Руделем в третий раз, тот вдруг наклонил голову и метнулся навстречу, целя головой в живот. Движение было таким быстрым, а приём до того необычным для петуха, что среагировать Кукер не успел.
Удар оказался сильным, и ноги Кукера оторвались от пола. Он отлетел и повалился на пол, успев перегруппироваться и выбросить перед собой руки.
Рудель взмыл вверх и упал на Кукера, расставив руки и визжа — как выли когда-то сиренами пикирующие «юнкерсы». Психологически это было эффектно, но петух, привыкший к бою шпорами, использовал бы падение противника для удара шпорой в бок или спину. А Рудель почему-то этого не сделал.
Кукер приготовился к смерти — но у судьбы были другие планы. Рудель просто взял его на стальной зажим.
Теперь боролись не клинки, а два человеческих тела примерно равной силы. Рудель занимал выгодную позицию: он атаковал из верхней полусферы, и похоже было, что победа достанется ему. Кукер уже терял сознание от удушья — перед его глазами плыли радужные полосы, а упёртые в пол руки предательски дрожали. Я ждал, что он повалится на пол, и Рудель завершит начатое.
Мне понадобилась справка по техникам ногопашного боя у петухов, и я остановил время.
Но к моему изумлению, оно остановилось не до конца. Вернее, оно остановилось для всех — кроме меня… и Кукера. А сознание Кукера в тот же самый миг нырнуло в мезозойскую симуляцию.
Кукер не был подключен к сети «Юрасика». И тем более к справочной системе HEV, разгоняющей внутреннее время. Но когда весь остальной мир замер, Кукер не остановился вместе с ним. Он выпал из реальности вместе со мной.
Я понял, что вижу опушку мезозойского леса — высокие секвойи и араукарии, густосинее небо над ними — и слышу звон огромных стрекоз. Потом я увидел покрытого серо-зелёным пером гиганта с голубым петушиным гребнем — тиранозавра с греческим именем Ахилл.
— Видишь, — сказал Ахилл. — Великой мудрости в твоём мире недостаточно. Нужна ещё и великая сила.
Кукер молчал.
— По законам судьбы ты должен погибнуть, — продолжал Ахилл. — Чужая воля оказалась длиннее твоей. Чужой расчёт был глубже.
Как и в прошлый раз, он не произносил слов в обычном смысле: его жуткая пасть оставалась закрытой. Но смысл доходил чётко и точно.
— Да, — только и
