хитро воевал — замечал издали вражеский самолет, начинал маневрировать, заходил в нижнюю полусферу, где его видно не было, подкрадывался сзади — и бац! Триста человек убил, а его почти никто не заметил. В общем, такой воздушный снайпер из-за угла. Специализация была разная. Рудель по наземным целям, а Хартман по воздушным.
— Тогда почему номер один всё-таки Рудель?
— По наградам. Вообще, они почти вровень шли. Оба немецкие военные спортсмены — в смысле подхода к делу. Оптимисты, жизнелюбы. Но у Руделя одна цацка имелась, какой у Хартмана не было. И ещё медальку за две тысячи пятьсот вылетов ему лично фюрер нарисовал. Так что по общей сумме он получался главнее.
— Понятно.
Рудель приободрился и оглядел братву.
— Помахал мне Хартман крыльями, и тут с земли трассера веером. Сорокамиллиметровая зенитка. Один снаряд прямо возле Хартмана лопнул — и у того винт остановился. Он на вынужденную. Под нами как раз скошенное поле со стогами, погода сухая, так что сесть было где. В общем, приземлился Хартман в русском тылу. Ну, думаю, придётся выручать камарада. Сбросил обороты, посадил свою «штуку» рядом. Подбегаю к его самолету, а Хартман уже вылез и мотор проверяет. Красивый такой паренёк, молодой совсем. Худенький блондин. Я мотор вместе с ним осматриваю, а сам всё больше на него кошусь.
— Ясно, — недобро хмыкнул Кукер.
— Проблему обнаружили. Осколком патрубок перебило. Поставили заплату, во сне я это умел. Мотор заработал. Только лететь уже никуда не хочется.
— Почему? — спросил браток.
— Потому что с войной уже ясно всё. У фюрера паралич воли, мировое еврейство строит козни, усатый монстр штампует танки, центральная Азия ломится в европейскую колыбель культуры… Стали мы об этом с Хартманом говорить, и прямо разрыдались оба.
— Да, — заметил кто-то из братвы, — под туманом такое бывает, когда по вене.
— И тогда Хартман рассказал про последнюю встречу с фюрером. Фюрер, значит, дал ему поглядеть в свой хрустальный шар и объяснил, что будет дальше. Русские разбудят подземного мистического зверя, он ворвётся в наш тайный храм и пожрёт нашего великого духа-покровителя… Но мы, сказал фюрер, всё равно победим. Не через сталь и кровь, а через чёрный латекс и анальный гель. Мы станем швулями и будем карать всех тех, кто не захочет долбиться в сраку вместе с нами…
— Ага, — сказал Кукер. — Теперь вижу, куда клонишь.
Рудель даже не посмотрел в его сторону.
— Я отвечаю Хартману — мы не сможем. А Хартман говорит — сможем, Ганс! Сможем! Не зря меня зовут Буби… Его и правда так звали, потому что молодо выглядел. Красавчик! Про Ульрику он специально на «мессершмите» написал, чтобы бойцы не думали, что он пидор, но фюрера ведь не обманешь. Я спрашиваю — зачем это, Буби? Зачем? А Хартман отвечает — ты не понимаешь, Ганс. Фюрер познал грядущее. Уберменш не придёт. Придёт Херреншвуле [6]. Я даже под ноги плюнул. Какая мерзость, говорю. Как же это Уберменш не придёт? Значит, всё было зря? Ты не понимаешь, отвечает Буби. Уберменш приходил, но проиграл. Это и был ты сам со своим протезом. И я, наверно, тоже. Наша карта бита. А Херреншвуле победит. Небинар-трансгендеры зелёных совершат то, чего не сумели сделать панцер-гренадёры СС. Только зайдём в этот раз с другого фланга. Или вообще с тыла. А мистическое семя посадим мы с тобой. Потому мы и встретились в небе… Тут я тайный план фюрера и понял. И мы с Хартманом, значит, прямо возле его «мессершмита» и кукарекнулись. Сначала он меня, а потом я его, только кресты звенели. Отдали мы с Буби друг другу честь — во всех, значит, смыслах, — всплакнули с непривычки, сели по самолетам и разлетелись. А как я пришёл в себя после укола, уже знал, что herrenschwule — это сам я и есть, и судьба моя в перьях…
— Ты, значит, законник, — ухмыльнулся Кукер. — Традиционалист.
— Есть такое, — ответил Рудель. — Но отказников мы уважаем.
Я к этому моменту уже знал из справки, что Рудель пересказал братве первую серию голливудского иммерсива «Fly Buddies, Pun Intended». Иммерсив в своё время выдержал пять сезонов — но ни Кукер, ни братки видеть его не могли: в Добросуде он был запрещен якобы за антиисторизм (радуга на крыльях «Мессершмитта» Хартмана и прочие мелочи).
По инерции я прочёл краткое содержание и второй серии тоже.
Май 1941 года. Германские войска стоят на границах Советского Союза. В это время Рудольф Гесс на специально оборудованном Ме- 110 тайно вылетает в Англию и выбрасывается над Шотландией с парашютом. На земле его нетерпеливо ждут Алистер Кроули и Ян Флеминг, чтобы навсегда выбить из своего немецкого партнёра вольнолюбивый дух Шиллера. Они сделают это обычными в британской элите методами: для ритуала уже зарезервирован специальный розовый замок…
Так, структура нарратива понятна. Коллекция новелл-флешбеков. Руделю, скорей всего, кто-то пересказал сюжет первой серии, а он из него слепил свою легенду. Это было рискованной игрой — правда рано или поздно могла всплыть. Но сейчас история сработала.
— Петух! — зашептали в братве. — Реальный петух! Нормально прокукарекал! Верим!
— Красиво излагаешь, — усмехнулся Кукер. — Аж слеза пробивает.
— Я на вопросы ответил, Кукер, — сказал Рудель. — А теперь моя очередь спрашивать. Гребень и Хвостокол кукарекали, что Рудель у тебя в колах на правой булке. А на левой фюрер. За фюрера пусть с тебя другие петухи спрашивают. У меня вопрос чисто по Руделю. По какому праву ты меня на сраке носишь?
Кукер закрыл глаза и некоторое время молча раскачивался из стороны в сторону. Сказать можно было многое, конечно — что запрета на такую татуху у блатных нет, что Рудель поселился у него на булке ещё до того, как претендент на перья прыгнул до ветру по первой ходке, и так далее. Всё это было очевидно с точки зрения здравого смысла. Но так бакланят на кумчасти. А у пернатых своя логика, и братва за этим следит.
— Не люблю фашистов, — ответил Кукер, гордо поднимая голову. — Считаю, им на жопе самое место. Единственное, какого они заслуживают. Поэтому там и колю.
— За слова отвечаешь? Кукер улыбнулся.
— Ты спросить с меня хочешь, пернатый гость?
— Хочу, — сказал Рудель. — Гребень с Хвостколом порешили так — или ты, или я. В
