Круть (с разделением на главы) - Виктор Олегович Пелевин

Год — это время, за которое Земля облетает вокруг Солнца. Я со школы помню. Если вначале не было ни Земли, ни Солнца, как можно говорить, что прошло четырнадцать миллиардов лет?

Кукер секунду подумал.

— Типа как по древесным кольцам. Есть процессы с известной нам скоростью. Мы видим их следы в космосе и прикидываем сроки. Но вообще-то, Сеня, ты прав. Дело мутное.

— Можешь пояснить за муть?

— Смотри. Кум говорит, всё возникло четырнадцать миллиардов лет назад. Но это, так сказать, предположение, основанное на всяких закономерностях. А реально мы знаем только то, что из пустоты приходит свет. Такого-то цвета, такой-то яркости и так далее. Как кино.

— Это я понял.

— Теперь сам подумай — можно по фильму, который тебе показывают, делать вывод о том, что происходило на съёмочной площадке?

— Наверно, можно. Ведь это же попало на плёнку.

— А если вопросы возникают, кто актрису пялил, а кто режиссеру дачу строил?

— Это слишком. Что-то ведь могли и не снять… Сложный вопрос.

— Вот именно что сложный, — сказал Кукер. — Потому что в кино бывают не только съёмки, а ещё анимация. И в фильме ты часто видишь то, чего на съёмочной площадке не было вообще. Уже лет триста как непонятно, где эта съёмочная площадка на самом деле.

— Это точно.

— Вот и со Вселенной то же самое. Кум говорит, что вначале пространство как бы расширялось с огромной скоростью. И называет это инфляцией. Но когда тебе втирают, что пространство расширялось с огромной скоростью, это фуфлопрогон.

— Почему?

— Потому что скорость по всем понятиям — это дистанция в единицу времени. А как определить, какое пройдено расстояние, если оно пройдено самим расстоянием? Чем мерить, а? Вот метр — он длиннее стал при этой инфляции или таким же остался? С единицей времени те же непонятки.

— Но ведь есть же эти… как их… законы физики.

— Физические законы тогда не действовали.

— Почему?

— Да законы у них что дышло. Как уголовное уложение у кума. Сейчас действуют, а тогда нет. Типа для нас всегда, а для генерала Курпатова не очень. И в какой суд ты с этими законами пойдёшь?

— Да… Сложно.

— Не то слово, — сказал Кукер. — Я тебе так скажу. Измерять возраст Вселенной — это как прикидывать, сколько метров будет в яме, если известно, что её рыли от забора до обеда, но не совсем понятно, где забор и когда обед. Вернее, когда забор везде, а обед всегда, но уже остыл.

— Это как у нас в Добросуде, — хихикнул Сеня.

Кукер поглядел на него неодобрительно.

— Мы в политику не лезем, щипач. Это тебя в Претории такому учили?

— Я не в том смысле. Я не про забор. Я про обед — что холодный всегда.

— Обобщать тоже не надо. За это статья есть.

— Верно, есть, — вздохнул Сеня. — Скажем так — сегодня обед был холодный.

— Да, — ответил Кукер. — Мы этот обед пробуем и говорим — ледяной, сука, но есть придётся. Повара, скорей всего, варили вчера в половине шестого, чтобы до фембокса успеть… Похоже на правду?

— Похоже.

— Потому что правда в нашем мире примерно такая. Но далеко не факт, что именно так всё и было. Может, обед вообще из другой колонии привезли. Вот и с возрастом Вселенной то же самое. Точно мы ничего не знаем. Прикидок много, только фундамент у них рыхловатый.

— Понятно, — сказал Сеня. — Но не до конца.

— Тогда я тебе проще объясню, — продолжал Кукер. — Вот прикинь, когда ты по импланту новости смотришь, про то, что в мире происходит, про Курган-Сарай, Мощнопожатного и так далее — ты веришь?

— Нет.

— Звёздное небо над головой, где космическая история записана — это такой же точно говноканал, как новости по импланту. Что бы нам ни показывали, верить не стоит. Бояться тоже. Просить за себя тем более. А надо первым делом вопрос себе задавать — зачем это? Чего хотят добиться?

— А кто нам небо показывает? — спросил Сеня.

— Кто — не знаю, — сказал Кукер. — Но на руках у него перебор, Сеня. Примерно как у тебя. А он всё прикупает. Вопрос с ним решать надо.

— Может, на шпору его возьмешь? Кукер зевнул.

— Может, и возьму, мусорина ты любопытная. А может, сначала кого поближе прихвачу…

Я уже проклинал себя последними словами за глупость и нахальство — но тут в замке заскрипел ключ, и все глаза повернулись ко входу.

Конвой.

Дверь распахнулась, и в хату вошёл свежеприбывший зэк с мешком на голове.

Про Сеню сразу позабыли.

— Ну что, братва, — сказал вошедший прямо из-под мешка. — Ветер в хату, как кумчасть бакланит. Строимся по росту. Пернатая проверка…

Я вспомнил, что говорил Сердюков. Это, наверно, и был второй петух, которого ждали на ветрозоне.

Голос у гостя был нежный и загадочный, почти женское контральто — и от контраста между интеллигентной мягкостью его тона и страшноватым смыслом произносимых слов делалось по-настоящему жутко.

Ситуация осложнялась. Я оставил имплант бывшего преторианца и переключился на Кукера.

Кукер, как и положено, сохранял покой и неподвижность.

— Да и не петух вроде, — сказал кто-то из братвы нерешительно. — Петух по распоняткам прокукарекать должен, как в хату впорхнет.

— Ой, правда ваша, — ответил мешок. — Забыл. Вот…

И тут же издал хриплый и пронзительный петушиный крик. Братва окончательно погрустнела.

— Скидай мешковину, — велел Кукер. — Сейчас разберём, какой ты пернатый гость. А то кукарекать и кумчасть умеет.

Вошедший поднял руки и осторожно, словно с хрупкой вазы, снял с головы мешок.

По хате пролетел вздох изумления и страха. На пороге стоял петух. Стриженый наголо, в серьёзных колах, покрывавших лицо, шею и щёки. Тройные слёзы по убийствам на ветрозоне, пропеллеры, шестерни, запретные солярные знаки, малопонятные профану блатные символы. «BOOK» на шее — точно как у Кукера, только в зелёном цвете…

И вид самый что ни на есть женственный, даже с сисечками под майкой — очень правдоподобно. На такого имплант реально мог реагировать