Раньше люди верили, что черви зарождаются в складках грязных простыней. Сегодня ваши учёные над этим смеются. Но эти смеющиеся учёные зарождаются в складках сознания в точности так, как черви якобы зарождались в грязных простынях. Одна вселенная отличается от другой только законами симуляции. За власть над симуляцией борются заполняющие симуляцию проекции. Они сталкиваются подобно реками и ветрам — и достигают невозможного, страшного могущества. Они обрушиваются друг на друга, ломая пространство и время, но всё это пустая игра форм, не имеющих никакой реальной сути или существования. Так называемый Бог имеет ту же природу.
— Бог похож на нас? Он добр?
— Знаешь, чем Бог отличается от людей? Он осознает себя, но не утверждает, что существует. А вот люди себя не осознают. Но по этой именно причине им кажется, что они реальны. Бог говорит о себе так — я есть то, что я есть. Это мудрейшее из заклинаний актуально лишь пока произносится — ибо в момент его произнесения Бог и есть само это произнесение. Поэтому схватить Бога за бороду сложно.
— А что говорит человек? — немного непонятно спросил Кукер.
Но Ахилл понял.
— Человек говорит так — если я не вернусь из боя, прошу считать меня коммунистом. То, что предлагается считать коммунистом при невозвращении из боя, и есть ваша подлинная природа. Бог соглашается с такой постановкой вопроса. Но сказать, добр он или зол, трудно.
— Почему?
— Потому что за четырнадцать миллиардов лет ещё никто не вернулся из боя живым.
Слова ящера завораживали поэтичной и тёмной мудростью. Самое удивительное было в том, что Кукер с лёгкостью его понимал. А если не постигал чего-то, то сразу видел почему.
— Это выше человеческого разумения, — сказал он.
— Именно так. Бог — это власть над течением сознания. Но в нём нет ничего, кроме самого течения. Ничего личного, как в Гольфстриме. Ваши физики, ставящие на место Бога законы природы, по-своему правы. Так и есть — по сути это одно и то же.
— Откуда ты знаешь? — спросил Кукер.
Он почувствовал, что в ответ Ахилл улыбнулся — и улыбка эта была так же страшна, как его хохот.
— Я знаю.
Кукер понял: это «Я знаю» было древним антиподом заклинания «Я есть то, что я есть». Адский гость наконец представился по-настоящему.
Кукеру казалось теперь, что от собеседника исходит луч ослепительного света, в котором растворяются все вопросы и получают объяснение все загадки — и до тех пор, пока он глядит в этот луч, он способен понимать всё.
— Не думай, будто я имею что-то против вашего нынешнего бога, — сказал Ахилл почти ласково. — Это не так. Вернее, не совсем так. Океан един. В нём только сознание. Но течения могут быть разными. Они способны существовать долго. Иногда почти вечно. Разные течения борются между собой. В сознании появляются водовороты, возникают и распадаются вселенные, начинаются и кончаются мировые циклы. Я показался тебе злом, потому что не являюсь частью вашего нынешнего мира. Я несу в себе память о других законах мироздания, бывших прежде. Поэтому, с точки зрения вашего Бога, я страшнейшее из зол.
— Почему страшнейшее?
— Все остальные виды зла, которые у вас есть, порождены вашими нынешними законами. А я — нет.
— Понимаю, — прошептал Кукер с изумлением. — Опять понимаю. Кукарекай дальше.
— Если я скажу, что я прежний бог, ты испугаешься и не поверишь. Поэтому я сформулирую иначе. Когда-то я был главным течением древней вселенной, но теперь от меня осталось только слабое эхо. Но даже оно нарушает равновесие вашего мира. Я, как это у вас говорят, вне закона. Но эхо ушедшего всё ещё живо. Я помню, в какую сторону и с какой скоростью крутился мой водоворот. И по тому же закону, по какому из крохотного семени вырастает огромное дерево, этот забытый отзвук может снова стать тем, чем был…
— Зачем тебе я? — спросил Кукер.
— Сейчас я просто информационная тень, — сказал Ахилл. — И за ней уже охотятся силы так называемого добра. А если я стану тобой, у меня появится физический носитель в вашем мире. Я смогу привести в движение великий древний принцип.
— Как ты это сделаешь?
— Мы можем воспользоваться одним из ваших малых водоворотов. И превратить его во врата новой вселенной.
— Почему какой-то мелкий водоворот вдруг возьмет и повлияет на всю Вселенную?
— Это тонкое действие, — ответил Ахилл. — Незаметное и непостижимое для вашего ума.
— Что-то вроде колдовства?
— Видишь ли, моя вселенная жила по другим принципам. Если я применю законы нашего мира в вашем, это покажется тебе колдовством.
— Можно пример?
— Можно, — сказал Ахилл. — По вашим законам совершенно невозможно, чтобы я был здесь и говорил с тобой. А по нашим — вполне. Для вас это магия, которую вы не сможете описать на языке своей науки. Ваши учёные сойдут с ума. А для меня это наука. Древняя и точная.
— Как ты оказался в нашем мире?
— Объяснять можно по-разному. Например, так — мы откликнулись на молитву сестёр-кармелиток, проникших духовным зрением в глубины прошлого. Мы пришли оттуда, нарушив законы вашего водоворота.
Ахилл засмеялся. Во внешней реальности этому смеху соответствовал довольно страшный низкий рык, но увлечённый телепатическим рассказом Кукер не ощутил диссонанса.
— Почему ты всё время говоришь про водовороты?
— Вращение подходит лучше всего, чтобы проявить нашу древнюю силу. Но сгодится любое циклическое действие наподобие смены времён года, объезда городской стены на колеснице, вращения спутника вокруг планеты или планеты вокруг звезды… Даже еженедельное промывание мозгов населению может подойти. Начать надо с малого. Тогда никто ничего не заметит. А потом станет поздно.
— Ты наметил, с чего начать? — спросил Кукер.
— Да. Я долго изучаю эту вселенную. Я был здесь десятки миллионов лет назад. Но тогда я действовал слишком грубо, и космос мне помешал. Сейчас я буду умнее.
— А что случится со мной? — спросил Кукер.
— Ничего, — сказал Ахилл ласково. — Совсем ничего. Есть только великий водоворот. Ты станешь, как бы это сказать… его центральной осью. Из маленького петушка сделаешься большим и грозным петухом, вперёд которого не посмеет соваться вообще никто из цыплят. Разве это не лучше, чем уйти в небытие просто так?
— Наверно, — ответил Кукер.
— Ты согласен стать
