дела делаются по ночам.
Сначала он решил не показать виду, что им раскрыта группа врагов народа, и сразу снестись с оперуполномоченным Воронелем, но какое-то неотчетливое чувство подсказало ему, что это будет нехорошо. Поэтому незадолго до завтрака, умываясь из старинного педального умывальника, он подумал, что прежде следует объясниться с хозяйкой, чтобы ненароком не наделать глупостей и беды. То-то он дулся, дулся, потом сказал:
— Странные, Капитолина Ивановна, у вас тут дела делаются по ночам.
Хозяйка Запорова приоткрыла рот и подняла на него испуганные глаза.
— По-моему, у вас на квартире притаился враг, который устраивает по ночам конспиративные сходки и несет разную контрреволюционную чепуху. Вы как хотите, Капитолина Ивановна, а я вынужден буду про это в органы сообщить…
Старуха сердито посмотрела на дверь чулана, и Сергей Корович вдруг испугался того, что он, видимо, попал в самую точку и теперь ему, возможно, несдобровать.
— Ох, беда, беда! — сказала Капитолина Ивановна, слегка покачивая из стороны в сторону головой. — Самогона вы не употребляете — вот беда!
Корович удивился:
— Самогон-то тут, спрашивается, при чем?
— Уж если дело дошло до конспиративных сходок, то придется все доподлинно рассказать. Только убедительно вас прошу — вы уж про это дело, пожалуйста, никому! А то у меня будут такие осложнения в личной жизни, что хоть ложись прямо сейчас на кушетку и помирай! А самогон вот при чем: кто выпьет стакан моего самогона, тот всю ночь дрыхнет без задних ног.
Что-то совсем уж таинственное приоткрывалось за старухиными словами, и Сергей Корович даже дыхание затаил.
— Видите, какое дело: сын у меня народился совсем чудной, прямо скажу — ненормальный, чудо-юдо, а не то, какой бывает положительный человек. Я его с самого рождения и не показывала никому, так он у меня двадцать четыре года в чуланчике и живет. Днем спит, а ночью колобродит — вот такая нелепая у него жизнь…
— Пусть так, — согласился Сергей Корович, — только с кем же он разговаривает по ночам?
— Да сам с собой и разговаривает, больше ему не с кем поговорить.
— Что-то вы темните, Капитолина Ивановна!
— Да нисколько я не темню!
— Нет, темните, потому что я слышал разные голоса!
— Видите, какое дело: у него, у сына моего то есть, две головы.
Некоторое время они молчали, пристально глядя друг другу в глаза, — Капитолина Ивановна с простодушным и несколько виноватым выражением, а Сергей Корович так, как если бы у него внутри что-то оборвалось.
— Как это — две головы?.. — спросил он, отчего-то пришепетывая.
— А так! Туловище одно, руки-ноги как у людей, а шеи две и головы две, вот они друг с другом и говорят.
— А зовут его как?
— Адольф. Муж мой, покойник, как, значит, сын у нас двуглавый народился, и говорит: раз он такой урод, то пускай и имя у него будет дурацкое, — так и получился у нас Адольф.
— Забавник был у вас муж.
— Поди, не забавник, если он мне такое детище накачал!
— А нельзя ли на вашего Адольфа Запорова посмотреть?
— Нет, этого никак нельзя, потому что он с испугу может отдать концы. Ведь он, кроме меня, сроду и человека-то не видал. Он, наверное, даже думает, что это он нормальный, а я — урод.
— Ужасно интересно! — воскликнул Сергей Корович. — Особенно интересно, как сосуществуют-то две эти самые головы?
— Да по-разному, день на день не приходится, как у всех. То разговаривают до утра. То один книжку читает, другой в носу ковыряется. А то, бывает, поругаются и ну плеваться друг в друга — плюются и утираются, каждый своей рукой. Сны им снятся разные, у одной головы про то, у другой про се.
Неудивительно, что Сергей Корович безоговорочно поверил своей хозяйке, потому что надо принять в расчет: Капитолина Ивановна рассказывала о своем несчастном сыне с такой простотой и мудрой обреченностью перед стихиями, с какой русский человек вообще рассказывает о беде; страна наша — фантастическая, и, кажется, нет решительно ничего, чего у нас под тем или иным соусом не могло бы произойти; наконец, сиамские близнецы — медицинский факт. Но когда Корович вышел со двора и направился в сторону трамвайной остановки, его стали одолевать сомнения и он уже говорил себе, что двуглавый Адольф Запоров, скорее всего, фикция, ибо такая сверхъестественная аномалия никак не может просуществовать двадцать четыре года, и Капитолина Ивановна его принимает за дурака; что, скорее всего, в доме по улице Гоголя именно свили себе гнездо махровые контрреволюционеры, которые собираются по ночам.
С течением времени его сомнения зашли так далеко, что, сойдя на остановке «Гостиница „Мечта“», он направился не к гостинице, где на одиннадцать часов утра был назначен сбор концертной бригады, а в сторону райкома партии, где, по его расчетам, заседал оперуполномоченный Воронель.
Так оно и было: дежурный милиционер проводил артиста до двери в полуподвальном этаже, обитой черным дерматином, Корович постучал в нее пальцами и вошел.
Воронель сидел за обыкновенным канцелярским столом, обхватив руками голову, и дремал. Если бы оперуполномоченный не дремал, то Сергей Корович определенно сообщил бы о ночных бдениях на улице Гоголя и даже составил бы подробный письменный отчет о речах, которые ему довелось услышать, но тут Коровичу отчего-то вдруг стало совестно своего намерения, и он решил, что это будет точно нехорошо. Ему вдруг и старуху Запорову стало жаль, и существование двуглавого ее сына показалось не таким уж сомнительным, но главное, его, как пот прошибает, прошибла мысль, что вообще доносить — это нехорошо.
Воронель встрепенулся, невнятно посмотрел на Коровича и сказал:
— А, товарищ артист! Какими судьбами, в чем вопрос?
— Да вот… похмелиться зашел, как договаривались, — ответил ему Корович и от смущения стал протирать глаза.
— Чудак вы, ей-богу! Тоже нашли, куда зайти похмелиться, ну да слово — не воробей…
Сказав эту присказку, он выдвинул нижний ящик стола, достал оттуда початую бутылку водки, два стакана и блюдце с тонко порезанным огурцом. Выпили, закусили, и, как только по жилам побежало к голове жидкое, умиротворяющее тепло, Коровичу стало ясно, что они с Воронелем близкие люди, родственные души и каждый сидящий в здании райкома партии так же свой брат русак и то же самое жители города Глазова, и население Саратовской области, и весь многомиллионный народ, обживший пространство от Бреста до Колымы.
— А теперь просвистите чего-нибудь, — попросил его Воронель.
Сергей Корович поднял глаза к потолку и засвистал вполсилы «Турецкий марш».
Старуха Изергиль
Чудное и темное было время. Еще держава жила войной и мужички за кружкой пива разбирали давешние бои, еще жены пропавших без вести себя вдовами не считали, по рынкам сидели в корзинах инвалиды, обезноженные по пах, в пригородных электричках слепцы с трофейными аккордеонами пели про батальонного разведчика, обиженного штабным писарем, свирепствовали карманные воры, милиционеры носили кубанки и револьверы с нашейным шнурком, а простые смертные ходили в одежде, безнадежно пропахшей порохом, и ели булку не каждый день. Но, с другой стороны, на сердце было радостно оттого, что наши люди победили-таки непобедимого неприятеля и половину Европы повернули в свою религию, патефоны и велосипеды перестали быть предметами роскоши, модницы ходили в гости в японских халатах с золотыми драконами на спине, появились новые денежные знаки, приятно радужные, форматом с носовой
