Когда он ушел, я остался наедине с не дававшей мне покоя мыслью об этом душевнобольном преступнике, у которого все же хватило ума совершить успешный побег из Бродмура. Только когда мистер Дэвис ушел, я обнаружил, что он оставил портрет. Я посмотрел на него. Что же это было за лицо!
— Подумай, — сказал я себе, — каково это — оказаться в руках подобной женщины!
Не успели эти слова сорваться с моих губ, как дверь в мою комнату без предупреждения распахнулась, и, стоило мне подумать, что это мистер Дэвис вернулся за портретом, вошел молодой человек, с которым я ехал в поезде. Одет он был точно так же, как и накануне, и было в этом что-то неуловимо, но безошибочно свидетельствующее о его хорошем происхождении.
— Прошу прощения, — произнес он, стоя в дверях, держась одной рукой за ручку, а другой придерживая шляпу, — но я полагаю, что вы — тот самый джентльмен, с которым я ехал из Суиндона? — от удивления я на миг лишился дара речи. — Надеюсь, что не ошибся?
— Нет, — сказал, а вернее, пробормотал я, — вы не ошиблись.
— Лишь по счастливому стечению обстоятельств я узнал, что вы остановились в этом отеле. Простите мне мое вторжение, но когда я пересел в другой вагон в Эксетере, я забыл свой портсигар.
— Портсигар?
— Вы не заметили его? Я подумал, что он мог попасться вам на глаза. Мне его подарили, и он был мне очень дорог. Внешне он был похож на эту флягу.
Он подошел ко мне и протянул флягу — такую же, из какой я пил! Я смотрел то на него, то на флягу.
— Я не знал, что вы пересели в Эксетере.
— Мне интересно, заметили вы или нет. Я полагаю, вы спали.
— Примечательная вещь произошла со мной прежде, чем мое путешествие подошло к концу. Примечательная и неприятная.
— Что вы имеете в виду?
— Меня ограбили.
— Ограбили?
— Вы не заметили, как кто-нибудь садился в вагон в тот момент, когда, как вы сказали, выходили из него?
— Насколько мне известно, нет. Было, знаете ли, темно. О, боже мой! Так, возможно, это не было плодом моего воображения?
— Что не было?
Он подошел ко мне — настолько близко, что коснулся рукой в перчатке моего рукава.
— Знаете, почему я тогда покинул вагон? Потому, что меня беспокоило ощущение, что, кроме нас двоих, там был кто-то еще.
— Кто-то, кроме нас?
— Кто-то под сиденьем. Я, как и вы, задремал. Но не раз просыпался от ощущения, будто кто-то трогает мои ступни — щиплет их и даже колет.
— Вы не заглянули под сиденье?
— Вы будете надо мной смеяться — я полагаю, это было глупо с моей стороны, — но меня что-то сдерживало. Я предпочел ретироваться и стал жертвой своего собственного воображения.
— Вы оставили меня там и, если сказанное вами верно, сделали жертвой чего-то за пределами своего воображения.
Внезапно незнакомец рванулся к столу. Я полагаю, он увидел лежавший там портрет, поскольку бесцеремонно схватил и уставился на него. Наблюдая за ним и про себя отмечая спокойствие этого человека, я заметил, как его охватила дрожь. По всей видимости, это была дрожь отвращения, поскольку насмотревшись вдоволь, он повернулся ко мне и спросил:
— Позвольте осведомиться, что это за ужасное существо?
— Это душевнобольной преступник, сбежавший из Бродмура — Мэри Брукер.
— Мэри Брукер! Мэри Брукер! Лицо Мэри Брукер еще много дней будет меня преследовать.
Он неохотно положил портрет, как если бы какое-то ужасное очарование не позволяло ему расстаться с ним. Совершенно не понимая, что делать — задержать мужчину или позволить ему уйти, — я развернулся и направился в другой конец комнаты. В тот самый миг я услышал позади себя резкий, разъяренный лай, который прежде слышал сначала в поезде, а затем глядя на море с Хескет-Кресент. Я развернулся, словно на стержне. Молодой человек смотрел на меня.
— Вы это слышали? — спросил он.
— Слышал? Конечно, я это слышал.
— Боже правый! — он так дрожал, что мне показалось, он едва стоит на ногах. — Вы знаете, что этот тот самый звук из-под сиденья, который заставил меня сбежать? Я… я боюсь, вам придется меня простить. Вот… вот моя визитная карточка. Я остановился в отеле «Рояль». Пожалуй, завтра я вас разыщу.
Прежде, чем я собрался с мыслями и смог вмешаться, он подошел к двери и покинул комнату. Как только он скрылся, вошел доктор Дэвис; скорее всего, они столкнулись в дверях.
— Я забыл портрет этой Брукер, — начал мистер Дэвис.
— Почему вы его не остановили? — воскликнул я.
— Не остановил кого?
— Разве вы его не видели — человека, который только что вышел?
— С чего мне его останавливать? Разве он не ваш друг?
— Это тот человек, с которым мы ехали из Суиндона в одном вагоне.
Дэвис молнией вылетел из комнаты. Вернулся он один.
— Где он? — спросил я.
— Мне бы тоже хотелось это знать, — мистер Дэвис вытер бровь. — Ему пришлось бы двигаться со скоростью шестьдесят миль в час — его нигде нет. Что вас заставило его отпустить?
— Он оставил карточку, — я взял ее. На ней было написано: «Джордж Этридж, Колизеум Клаб». — Он говорит, что остановился в отеле «Рояль». Я не думаю, что он как-то связан с ограблением. Он пришел ко мне как ни в чем не бывало и спросил про свой портсигар, потому что оставил его в вагоне. Он говорит, что пересел в другой вагон в Эксетере, потому что подумал, что под сиденьем кто-то скрывается.
— В самом деле?
— Он говорит, что сам туда не заглянул, потому что его что-то сдерживало.
— Видимо, мне следует побеседовать с эти молодым джентльменом.
— Полагаю, что он говорил правду по следующей причине. Пока он разговаривал со мной, раздался тот самый звук, который я описал вам ранее.
— Тот самый лай?
— Тот самый лай. Невозможно было понять, откуда он доносился. Должен вам заявить, я считаю, что он просто наполнил пространство. Я никогда не видел, чтобы человек испугался так, как он. Когда он стоял и дрожал там, где сейчас стоите вы, он бормотал о том, что слышал тот же самый звук из-под сиденья в вагоне в тот самый момент, когда решил выбрать скрытность, а не удовлетворить собственное любопытство, и ретировался.
Подавали ужин. По правую руку от меня сидела миссис Джейнс. Она спросила, мучают ли меня все еще последствия переутомления.
— Полагаю, — сказала она, когда я заверил ее, что все прошло, — что вы не думали насчет сказанного мной сегодня утром — насчет моей теории о маске?
Я признался, что не думал.
— Вам следует подумать. Этот вопрос — своего рода моя причуда, и я посвятила ему много лет — много любопытных лет своей жизни.
— Сказать по правде, не могу себе представить, чем это может быть интересно.
— Нет? Окажите мне услугу. Зайдите в мою гостиную после ужина, и я покажу, чем это интересно.
— Что вы имеете в виду?
— Приходите и увидите.
Она меня заинтриговала. Я пошел посмотреть. Ужин был окончен, и когда мы вместе зашли в номер — тот самый, в который, как мне показалось утром, зашел молодой человек из поезда, — ее дальнейшие действия застали меня врасплох.
— Теперь вы станете моим доверенным лицом. Вы, абсолютный незнакомец. Вы, кого я никогда прежде не встречала до этого утра. Я разбираюсь в людях и чувствую, что полностью могу вам доверять. Я собираюсь раскрыть вам все мои секреты; посвятить вас во все сокровенные таинства; обнажить перед вами ум изобретателя. Но уверенность в вас не подразумевает уверенность в окружающем мире, поэтому прежде, чем мы начнем, я позволю себе запереть дверь.
Я попробовал возразить:
— Но дорогая мадам, не думаете ли вы…
— Я ничего не думаю. Я знаю, что не хочу, чтобы меня застали врасплох, и чтобы то, что я всю жизнь старалась держать в тайне, было предано гласности.
— Но если этот вопрос столь конфиденциален…
— Дорогой сэр, я запру дверь.
Она закрыла дверь. Я сожалел, что столь поспешно принял ее приглашение, но смирился. Дверь была заперта. Подойдя к камину, она облокотилась на каминную полку.
— Вам когда-нибудь приходило в голову, — спросила она, — какие возможности могут открыться нам, если, к примеру, Смит мог бы временно превратиться в Джонса?.
— Я не совсем вас понимаю, — сказал я. Я не понимал.
— Представьте, что вы в любой момент могли бы стать другим человеком и в роли этого человека могли бы передвигаться неопознанным среди своих друзей — какие уроки вы могли бы из этого извлечь?
— Полагаю, — пробормотал я, — что в основном это будут не самые лицеприятные уроки.
— Давайте слегка разовьем идею. Подумайте о возможностях, которые сулит двойное существование. Подумайте о том, каково жить двумя отдельными жизнями. Подумайте о том, как делать руками Робинсона то, что вы осуждаете, будучи Брауном. Подумайте о том, как удвоить роли и скрывать в одном сердце секреты двух; подумайте о тройной жизни; подумайте о том, как прожить три жизни внутри одной — быть пожилым человеком и молодым, мужем и женой, отцом и сыном.
