Он попробовал заставить себя уснуть, но как только он закрывал глаза, он видел воронку, которую они выкопали, чтобы будка стояла уютно, напряженную волосатую ногу Франца, копавшего рядом, потом невозможно яркую страницу книги, которую он пытался читать, лежа на солнце… Ах, как горит спина! Марта сказала: «Завтра пройдет… непременно… навсегда…» Да, конечно, – кожа окрепнет. Завтра утром нужно выиграть пари. Глупое пари. Марта таких вещей не понимает. Конечно, если он пойдет лесом, то дойдет скорее, чем они доедут на лодке. Лесом километра два… Лодка должна описать полукруг… Одним словом, завтра это будет доказано.
Чтобы уснуть, он вообразил этот длинный, длинный буковый лес вдоль полосы длинного пустого пляжа, – лес тянется, пляж тянется, далеко сзади осталась кучка будок, дома исчезли за лукой, лес тянется, тянется пустой пляж…
Он вздохнул и повернулся на другой бок. Теперь он видел темную голову Марты, холм ее перины. Только что мысли были такие занятные, – и вот – волна грусти. Ведь только протянуть руку, и тронешь ее волосы. А нельзя. Есть деньги, а путешествовать нельзя. Ждут его не дождутся – в Китае, Италии, Америке. Скоро должен приехать американец. Любопытно, понравятся ли ему куклы? Говорят, довольно неаккуратный господин. Нет, завтра нельзя будет купаться – ох, спина, спина… прямо пожар. Хорошо будет в лесу. Не спутать место, где тропинка сворачивает к пляжу – к этой пресловутой скале. Полчаса ходьбы – максимум. Не пошел бы завтра дождь. Барометр падает, падает…
Когда он наконец начал храпеть, Марта приподнялась на локте, посмотрела на окно – не светает ли. Там, за окном, стоял ровный, легкий, непрерывный шум, как будто где-то далеко наполнялась ванна. Она откинулась опять на подушку и, лежа навзничь, стала смотреть на потолок, выжидая появления первой бледной полосы рассвета. Она подумала о том, спит ли Франц, может ли он спать в эту ночь?
Погодя она осторожно взяла со стола часы и посмотрела на фосфористые стрелки и цифры – скелет времени. Еще долго…
В должный час Франц зашевелился. Ему было сказано встать ровно в половине восьмого. Было ровно половина восьмого. «К обеду все уже будет кончено», – подумал он машинально, – и не мог себе представить ни обеда, ни последующего дня, – как не может человек представить себе вечность.
Скрипя зубами, он натянул холодный, не просохший за ночь купальный костюм. Карманы халата были полны песку. Он побил ладонь о ладонь и, тихонько прикрыв за собой дверь, пошел по длинным белым коридорам. В носках парусиновых туфель тоже был песок: тупая мягкость.
Марта и Драйер уже сидели на своем балконе, пили кофе. День был бессолнечный, белесое небо, серое море, барашки, невеселый ветерок. Марта налила Францу кофе. Она тоже была в халате поверх купального костюма. По мохнатой синеве халата вились оранжевые узоры. Она придержала свободной рукой широкий рукав, когда протянула Францу чашку.
Драйер читал список курортных гостей, изредка произнося вслух смешную фамилию. Он был в синем пиджаке и серых фланелевых штанах. Он надел было светлый, нежный, почти белый галстук, уникум, – но Марта сказала, что, пожалуй, пойдет дождь, галстук испортится. Поэтому он надел другой – попроще, потемнее. В таких мелочах Марта обычно бывала права.
Драйер выпил две чашки кофе и съел булочку с медом. Марта выпила три чашки и ничего не съела. Франц выпил полчашки и тоже не съел ничего. По балкону гулял ветер.
– По-ро-кхов-штшт-коф, – вслух прочел Драйер и рассмеялся.
– Если ты кончил, пойдем, – сказала Марта, запахивая халат и стараясь не стучать зубами. – А то еще польет дождь.
– Рано, душа моя, – протянул он и покосился на тарелку с булочками.
– Пойдем, – повторила Марта и встала. Франц встал тоже.
Драйер посмотрел на часы.
– Я все равно обгоню вас, – сказал он, лукаво подняв одну бровь. – Вы оба идите вперед. Я вам дам четверть часика. Не жалко.
– Ладно, – сказала Марта.
– Посмотрим, чья возьмет, – сказал Драйер.
– Посмотрим, – сказала Марта.
– …Ваши весла или мои ножки, – сказал Драйер.
– Пусти, – я не могу выйти, – резко воскликнула она, толкаясь коленом и продолжая запахиваться.
Драйер отодвинул свой стул. Она прошла.
– К тому же у Франца живот болит, – сказал Драйер.
Франц, не глядя на него, покачал головой. В очках, в пестром халате, он смутно походил на японца.
– Эх ты, – японец, – сказал Драйер и принялся за вторую булочку.
Хлопнула стеклянная дверь. Тишина. Жуя и обсасывая медом запачканный палец, он поглядел на бледное огромное море. С балкона был виден кусок пляжа, неопрятно, не совсем прямо стоявшие будки. Лодки нанимаются где-то в стороне – поправее… не видать отсюда. Было холодно, неинтересно без солнца. Но это не могло ослабить приятное чувство, которое он испытывал при мысли о том, что жена согласилась с ним поиграть и не отказалась в последнюю минуту – из-за дурной погоды, как он втайне боялся.
Он опять посмотрел на часы. Вчера и третьего дня как раз в это время звонила контора. Нынче, пожалуй, опять позвонит. Бог с ней. Не стоит ждать.
Он крепко вытер губы, стряхнул крошки с колен и прошел к себе в номер. Перед зеркалом он остановился, вынул серебряную щеточку, провел ею вправо и влево по усам. Облупилась кожа на носу. Некрасиво. Стук в дверь.
Конторе все-таки удалось его поймать. Драйер поторопился к телефону. Поговорив, он заторопился опять. Того и гляди, они в своей лодочке доплывут до скалы первые.
На набережной еще было пустовато. Двое-трое таких же энергичных купальщиков, как его жена и племянник, спешили к пляжу. Но его-то не тянуло купаться… Ни в каком случае… Холодно, тучи, море как чешуя. Мимоходом он заметил вдали лодку. Он напряг зрение, и ему показалось, что он различает халаты Марты и Франца. Он ускорил шаг, изредка поглядывая на беленькую, словно неподвижную лодку. Потом свернул в боковую улочку, ведущую в лес.
Франц греб, то угрюмо склоняя лицо, то в размахе отчаяния глядя в небо. Марта сидела у руля. До того как нанять лодку, она на минуту влезла в воду, чтобы согреться. Промах. Мокрый костюм прилип к груди, к бедрам, к спине, зябли ноги, – но Марта была слишком взволнована и счастлива, чтобы обращать внимание на такие глупости. Населенная будками часть пляжа медленно удалялась. Лодка стала обходить широкий загиб берега. Тяжело скрипели уключины.
– Ты все запомнил, милый?
Забирая веслами, наклоняясь вперед, Франц кивнул – и опять стал валиться навзничь, туго отталкивая воду.
– …Когда я скажу, только когда я скажу, – помнишь?
Опять угрюмый наклон.
– Ты будешь сидеть на носу, – помнишь?
Скрипнули уключины, волна подняла лодку, Франц поклонился. Он старался не смотреть на нее, – но глядел ли он на бурое дно лодки, вдоль которого лежала вторая пара весел, – или запрокидывал лицо, – все равно он ощущал Марту всем своим существом, – видел, и не глядя, ее синий резиновый чепчик, большое голое лицо, широкий халат. И знал он в точности, как это все будет, – как Марта скажет пароль, как оба гребца встанут… лодка качается… разминуться трудненько… осторожно… еще шаг… близость… шаткость.
– …Ты помнишь: всем телом, сразу… – сказала Марта, и он медленно наклонился.
Ветер прохватывал суровой сыростью. У Марты на голых ногах мелко пупырилась кожа. Она пристально глядела на берег, на бесконечную бледную полосу пляжа, отыскивая то место – около остроконечной скалы, – где они должны были пристать… Увидела. Натянула левую веревку руля.
Франц, с беззвучным стоном откидываясь назад, услышал вдруг, как Марта хрипло засмеялась, прочистила горло и засмеялась опять. Волна подняла лодку, брызнули весла, он согнулся, напрягся, капли пота, несмотря на морской холод, стекали у него по вискам. Марта, по воле волны, поднималась и опускалась, дрожащая, большеглазая, на голых ногах мелкие волоски стояли дыбом.
Она смотрела на крохотную темную фигурку, которая вдруг появилась на пустынной полосе пляжа.
– Поторопись, – сказала она, дрожа и оттягивая на груди и бедрах холодное прилипшее трико. – Поторопись. Он ждет.
Франц бросил весла, медленно снял очки, медленно вытер стекла об полу халата.
– Я тебе говорю, поторопись! – крикнула она. – Франц! Слышишь?
Держа очки в руке, он посмотрел сквозь стекла на небо, медленно нацепил их и взялся опять за весла.
Темная фигурка стала яснее, появилось у нее лицо, как кукурузное зернышко. Марта двигала корпусом взад и вперед, не то повторяя движения Франца, не то подталкивая лодку.
Теперь уже ясно можно было различить синий пиджак, серые штаны. Он стоял расставив ноги, подбоченясь.
– Ничего не забудь, – уже шепотом сказала Марта. – Только когда дам знак… помни…
Она мяла в руках веревки руля. Берег близился.
Драйер глядел на них и улыбался. На ладони он держал плоские золотые часы. Он пришел на двенадцать минут раньше. На целых двенадцать минут.
