IV акт послан мною уже давно*, до Рождества, на имя Владимира Ивановича. Я внес много перемен*. Вы пишете, что в III акте Наташа при обходе дома*, ночью, тушит огни и ищет жуликов под мебелью. Но, мне кажется, будет лучше, если она пройдет по сцене, по одной линии, ни на кого и ни на что не глядя, à la леди Макбет, со свечой — этак короче и страшней.
Марию Петровну поздравляю с новым годом и шлю ей сердечный привет и пожелание всего хорошего, главное — здоровья.
От всей души благодарю Вас за письмо, которое меня так порадовало. Крепко жму Вам руку.
Ваш А. Чехов.
Книппер О. Л., 2 (15) января 1901 («Милая моя дуся…»)*
3240. О. Л. КНИППЕР
2 (15) января 1901 г. Ницца.
2 янв. 1901 г.
Милая моя дуся, хорошая, славная девочка, удивительная, сейчас мне принесли с почты твое письмо, которое ты послала еще 11 дек. Письмо чудесное, великолепное и, слава небесам, оно не пропало. Твои письма, вероятно, все уже получены*, и теперь не беспокойся, таракаша, — все благополучно. От матери и Маши до сих пор не получил ни одного письма*, хотя 20-го дек<абря> они уже имели мой точный адрес*.
Здесь жить беспокойно, знакомых больше, чем в Ялте, нигде не спрячешься. Просто не знаю, что делать. Получил длинное письмо от К. С. Алексеева*. Написал он его до 23 дек<абря>, а получил я только вчера. Пишет насчет пьесы, хвалит исполнителей, в том числе и тебя. Немирович под арестом*; Катишь не отпускает его ни на шаг от себя, и я его поэтому не вижу. В пятницу водил его к Ковалевскому обедать*, без нее. Вчера я ел блины у здешнего вице-консула Юрасова. Получил вчера громаднейший букет от неизвестной дамы; повертевши его в руках, разделил на малые букеты, которые и послал нашим русским дамам (из Pension Russe), чем и умилил их.
Здесь, дуся моя, удивительная погода. Хожу в летнем. Так хорошо, что даже совестно. Уже два раза был в Monte-Carlo, послал тебе оттуда телеграмму и письмо*. Милая моя дуся, ты сердишься, что я не пишу, и пугаешь, что не будешь писать мне. Но ведь без твоих писем я зачахну. Пиши почаще и подлиннее. Длинные письма у тебя очень хорошие, я люблю их, прочитываю по нескольку раз. Я даже не знал, что ты такая умная. Пиши, деточка, пиши, заклинаю тебя небесами.
Ты сказала Сулержицкому, что в Египет я не поеду?* Скажи, милая. Я теперь пишу* и буду писать, чтобы летом ничего не делать. Да и здесь так тепло, что никуда не хочется. Я тебя люблю*, но ты, впрочем, этого не понимаешь. Тебе нужен муж, или, вернее, супруг, с бакенбардами и с кокардой, а я что? Я — так себе. Как бы ни было, все-таки я целую тебя крепко, обнимаю неистово и еще раз благодарю за письмо, благословляю тебя, моя радость. Пиши мне, пиши. Умоляю!!
Твой Тото, титулярный советник
и кавалер.
Книппер О. Л., 2 (15) января 1901 («Ты хандришь теперь, дуся моя…»)*
3241. О. Л. КНИППЕР
2 (15) января 1901 г. Ницца.
2 янв. 1901.
Ты хандришь теперь, дуся моя, или весела? Не хандри, милюся, живи, работай и почаще пиши твоему старцу Антонию. Я не имею от тебя писем уже давно, если не считать письма от 12 дек<абря>*, полученного сегодня, в котором ты описываешь, как плакала, когда я уехал. Какое это, кстати сказать, чудесное письмо! Это не ты писала, а, должно быть, кто-нибудь другой по твоей просьбе. Удивительное письмо.
Немирович не бывает у меня. Третьего дня я послал ему телеграмму* с просьбой, чтобы он приехал ко мне «seul»[18] — вот и причина, или, как говорят семинаристы, притчина. А между тем нужно повидаться с ним, поговорить насчет письма, которое я получил от Алексеева*. Сегодня я весь день сижу дома, как и вчера. Не выхожу. Причина: приглашен к обеду одной высокопоставленной особой, сказался больным. Нет фрака, нет настроения. Сегодня заходил ко мне москвич Маклаков. Что еще? А больше ничего.
Опиши мне хоть одну репетицию «Трех сестер»*. Не нужно ли чего прибавить или что убавить?* Хорошо ли ты играешь, дуся моя? Ой, смотри! Не делай печального лица ни в одном акте. Сердитое, да, но не печальное. Люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают и задумываются часто. Так и ты частенько задумывайся на сцене, во время разговоров. Понимаешь?
Конечно, ты понимаешь, потому что ты умная. Поздравлял ли я тебя с новым годом в письме? Неужели нет? Целую тебе обе руки, все 10 пальцев, лоб и желаю и счастья, и покоя, и побольше любви, которая продолжалась* бы подольше, этак лет 15. Как ты думаешь, может быть такая любовь? У меня может, а у тебя нет. Я тебя обнимаю, как бы ни было…
Твой Тото.
Изредка присылай мне какую-нибудь газетку (кроме «Русск<их> ведом<остей>»)*, приклеив 2-х коп. марку.
Получил поздравительную телеграмму из Киева от Соловцова*.
Чеховой Е. Я., 4 (17) января 1901*
3242. Е. Я. ЧЕХОВОЙ
4 (17) января 1901 г. Ницца.
4 янв. 1901.
Милая мама, только сегодня пришло письмо, посланное Машей 25 дек<абря>*. Не знаю, дома ли она теперь, но во всяком случае это письмо относится и к ней. Поздравляю вас обеих с новым годом, с новым счастьем, желаю здоровья и всего хорошего. Я живу в Ницце, чувствую себя хорошо, даже очень, но соскучился и скоро, вероятно, в начале или середине февраля, вернусь уже в Ялту*. Здесь лето, тепло, ходим без калош, в летних пальто. Время бежит очень быстро, ничего не успеваю.
Вы можете не писать мне, освобождаю Вас от этой приятной обязанности, я же теперь буду писать Вам очень часто, каждые три дня, а то и чаще…
Нижайший поклон Варваре Константиновне и ее барышням, Синани, Альтшуллеру, Шаповалову, Марьюшке и Арсению, поздравляю их всех с новым годом, желаю всего хорошего. Скажите Арсению, что я не купил ему калош по той причине, что Мюр и Мерилиз сгорел*.
В моей жизни нет ничего нового, писать почти не о чем. Будьте здоровы и благополучны.
Ваш А. Чехов.
Поклон С. П. Бонье*.
Вишневскому А. Л., 5 (18) января 1901*
3243. А. Л. ВИШНЕВСКОМУ
5 (18) января 1901 г. Ницца.
Милый Александр Леонидович, 9 rue Gounod или Pension Russe — это решительно всё равно. Поздравляю Вас* с новым годом, с новым счастьем, желаю побольше денег, славы и хорошей невесты. Во фрак Вы облекаетесь только в I акте*; относительно темляка (черного лакированного ремня) Вы совершенно правы. По крайней мере до IV акта нужно носить форму, какая была до 1900 г.
Что новенького?* Что хорошенького? Здесь тепло, совершенное лето, но, вероятно, в феврале я уже потянусь назад в Россию*.
Будьте здоровы и счастливы. Желаю Вам всего очень хорошего.
Ваш А. Чехов.
6 янв. 1901.
На обороте:
Александру Леонидовичу Вишневскому.
Москва, Неглинный проезд, «Тюрби». Moscou. Russie.
Чехову Ал. П., 5 (18) января 1901*
3244. Ал. П. ЧЕХОВУ
5 (18) января 1901 г. Ницца.
Милый отче, я и не думал на тебя сердиться. Откуда ты взял?
С новым годом, с новым счастьем! Желаю здравия и побольше денег. У меня ничего нет нового, всё старо. Поживу здесь до середины февраля, а потом уеду в Ялту. Пришли мне из «Исторического вестника» свою статью об* А. П. Коломнине. Мой адрес: 9 rue Gounod, Nice (заграничные письма требуют 10 коп. марку — это кстати сказать). Ну, будь здрав, поклонись Наталии Александровне и своим сынам, пиши мне. Всё благополучно. Мать в Ялте.
Твой А. Чехов.
6 янв. 1901.
На обороте:
Александру Павловичу Чехову.
Петербург, Удельная, 9. Petersbourg. Russie.
Чехову И. П., 5 (18) января 1901*
3245. И. П. ЧЕХОВУ
5 (18) января 1901 г. Ницца.
5 янв. 1901.
9 rue Gounod, Nice.
С новым годом, с новым счастьем! Желаю тебе, милый Иван, Соне и Володе жить долго и счастливо.
Теперь просьба. По прилагаемому чеку получи в Лионском кредите (Crédit Lyonnais) на Кузнецком 37 р. и отдай эти деньги какому хочешь священнику, чтобы он отслужил панихиду по рабе божией Ольге. Это поручение или просьба одной русской барышни, которая хочет помянуть свою мать.
