чуть не сваливается на пол и чистое покрывало тут же украшает пепел и несколько окурков.
– Что б тебя!.. – громко говорю я.
– Ты что ругаешься? – спрашивает Наташка.
– Тут муха прилетела…
Я слышу шлепанье босых ног. В комнату заходит жена.
– Где муха? – грозно спрашивает она.
Мы оба осматриваем тахту, а потом всю комнату. Но мухи почему-то нигде нет.
– А кто пепел на покрывало высыпал? – возмущается Наташка.
– Муха.
Жена недоверчиво усмехается… Она приподнимает пепельницу и стряхивает с покрывала буро-серый порошок. Потом берет со стола журнал и вырывает из него страницу.
– Ты что делаешь? – кричу я. – Там же мой рассказ!
Наташка молча, с помощью вырванного листка, справляется с пеплом на полу.
Потом она поднимает голову и белозубо улыбается:
– За совком идти не хочется… Жарко!
Жена уходит… Наташке нравится «принимать ванны» из кружки в жару.
Я возвращаюсь на диван. Но почти тут же появляется муха: дз-з-з!.. Муха снова роется в пепельнице: дз-з-з!..
Что слышит Наташка? Мой откровенно возмущенный вопль и звон упавшей на пол пепельницы.
В комнату просовывается мокрая голова жены:
– Ку-ку!.. Что, опять муха?
– Да.
– Врешь, писатель.
– Честное слово.
Наташка входит в комнату на цыпочках. Она оглядывается вокруг с грацией пантеры готовой к прыжку.
– Цыпа-цыпа-цыпа! – зовет Наташка муху.
Но муха пропала. Ее нет даже под тахтой и в маленьком шкафу. Во взгляде жены уже откровенное подозрение. Наша дуэль «глаза в глаза» заканчивается ничем. Наташка вырывает из очередного журнала, очередную страницу, чтобы убрать пепел.
Я молчу.
Наташка смотрит на меня и улыбается.
– Тут, на страничке, твое имя напечатано, – она показывает мне журнальный лист. – Ерундовый у тебя рассказик получился, я его читала.
Я молчу. Жена заканчивает свою работу, ставит пепельницу на место и уходит.
Я смотрю на тетрадку… О чем я думаю, рассматривая чистый лист бумаги? О трагедии. Я уже чувствую, как описание трагической судьбы писателя вот-вот хлынет потоком чернил из моего пера… Еще чуть-чуть и…
Из-за пепельницы выходит муха.
Я издаю слоновий рев:
– Убью, нечисть!
Пепельница летит на пол. Возвращается Наташка. Она внимательно осматривает комнату.
Неожиданно жена говорит:
– Замри, сочинитель.
Ее взгляд скользит туда-сюда над моей головой. Я послушно превращаюсь в столб.
Жена хищно улыбается и тянется рукой к столу – к стопке журналов и газет. Наташка медленно свертывает в трубочку самый толстый и красивый журнал. Кстати, там тоже напечатали мой рассказ. Я ясно вижу на бумажной «дубинке» свое имя.
– Там мой рассказ, – тихо шепчу я жене.
– Где? – бездумно спрашивает Наташка.
У нее пустые глаза тигрицы перед прыжком. Она крадется вперед. Ради убийства ехидной мухи я молча соглашаюсь на святотатство. Наташка медленно поднимает журнальную «дубинку»… Я закрываю глаза.
Бац!.. На мою голову обрушивается скользящий удар.
– Все?! – радостно спрашиваю я.
– Нет. Глаза запахни, беллетрист.
Бац-бац!..
– Ну?!..
–Терпи, писака, – говорит жена. – Может быть, тебя в гении запишут.
– Какие гении?
– По ловле мух.
По коридору идет дочка Женечка. Ей тоже жарко и она тоже идет купаться.
– Что тут у вас? – Женечка заглядывает в комнату.
Она смотрит на неподвижного папу и на маму с бумажной «дубинкой» в руке.
– Мы муху ловим, – улыбается Наташка.
– Какую муху? – удивляется Женечка. – Тут нет никакой мухи.
Наташка громко смеется. Она бросает журнал и бежит по коридору.
– Стой! – я бегу следом.
Но Наташка успевает закрыть дверь в коридоре на замок.
– Открой дверь, – кричу я.
– А зачем ты мне врал про муху? – смеется за дверью Наташка.
– Как это врал? Ты же видела, я терпел все твои издевательства.
Наташка молчит.
– Открой дверь!
– Знаешь, если честно, то я только потом поняла, что ты не врал, – говорит Наташка. – Наверное, к тебе и в самом деле прилетает какая-нибудь сумасшедшая муха.
– Тогда почему ты не прекратила свои издевательства?
– Потому что у тебя было очень глупое лицо, – Наташка снова смеется. – А, кроме того… Знаешь… Ну, ты же писатель.
– Ну и что?!
Жена молчит. Я возвращаюсь в вою комнату.
С порожек меня окликает Женечка:
– Пап, а ты станешь когда-нибудь классиком?
– Нет.
– Почему?
Потому что у меня глупое лицо, потому что мои скомканные рассказы летят в мусорную корзину вместе с сигаретным пеплом и потому что меня только что избили журналом, в котором напечатали мой самый лучший рассказ. Господи, я бы согласился с любой критикой, но только не с такой!..
Я падаю на тахту и долго смотрю на чистый лист бумаги. Я думаю о нелегкой писательской судьбе. Нет-нет!.. Я думаю о трагической писательской судьбе.
Впрочем, ладно… Пора работать. Пора-пора-пора работать над настоящей трагедией. И такой, чтобы весь мир ры-ы-ы-ыдал!
Я беру в руки авторучку… Так, с чего бы начать?
… Из-за пепельницы на меня снова смотрит бандитская физиономия мухи.
Хочется хрюкнуть…
Я лежу, уткнувшись носом в подушку. Руки Наташки нежно массажируют мою спину. Мне хорошо, то есть я просто балдею.
– Ой же, мамочки!.. – громко говорит в прихожей подруга жены Зойка.
На пол, с характерным стуком, падает сапожок.
– Дурацкий замок снова сломался, – поясняет Зойка, заходя в зал. – Слышь, Леха, ты, чем сейчас занят?
Я приоткрываю один глаз и мычу в подушку:
– Кайф ловлю. А что?
Зойка садится в кресло. Она смотрит на Наташку, потом на меня и усмехается.
«Подумаешь, идиллия», – читаю я в пренебрежительном взгляде Зойки.
– В общем, так, люди, – лицо Зойки становится серьезным. – Я целую неделю ангиной проболела. Не была ни на одной репетиции. А спектакль уже завтра. Леша, мне срочно нужен сценический болван. В общем, ты несколько раз говоришь: «Дорогая, деньги – самое важное в жизни», а я – все остальное.
Я уточняю:
– Спектакль о любви?
Зойка жмет плечами:
– Да, а что?
Я открываю второй глаз:
– Эротика есть?
Зойка жмет плечами:
– Возможно. Но ты будешь только сценическим болваном, понимаешь? Стой, молчи и время от времени произноси свою дурацкую фразу о деньгах.
Наш диалог с Зоей быстро перерастает в спор. Я пытаюсь убедить ее, что для того, чтобы войти в роль болвана мне нужно знать свою роль по-настоящему.
– Это как по-настоящему? – возмущается Зойка.
Я улыбаюсь:
– Поцелуи в спектакле есть?
Мы переходим на повышенный тон.
– Есть, а что?!
– Ага!..
– Что ага?!
– Ничего. Кстати, я уже читал эту идиотскую пьесу. Твоя героиня во втором акте теряет сознание и ее безостановочно целуют… Нет, буквально покрывают поцелуями. Я хочу начать с этой сцены.
Зойка слегка краснеет:
– Хам!
Наташка смеется и похлопывает меня по спине:
– Зойка, не бойся. Лешенька все равно не встанет.
Зойка удивленно:
– Почему?
Наташка:
– Он еще
