нет никакой нужды подсчитывать то, чего нет. Что само это «Му» [28] не выразить никакой цифрой. Но этот индийский муж взял несуществующее и заставил его существовать! Грандиозно, ты не находишь?
— О, да… — согласилась я. Хотя и не совсем понимала, как этот древний индиец связан с моими страхами за Коренька. Видимо, просто привыкла к тому, что, если Профессор считает что-либо грандиозным, значит, так оно и есть. — Получается, этот индийский сенсей открыл для нас новую страницу в записной книжке Бога?
— Именно так! — просиял Профессор. — Отличная формулировка. Должной благодарности недостает, но схвачено главное — важность его открытия для всей математики в целом… Вот, взгляни-ка сюда!
Он достал из кармана блокнот с карандашом. Великий момент, который я наблюдала так часто, но которым не уставала любоваться и в тысячный раз.
— Два этих числа мы различаем только благодаря нолю. — Он написал на страничке сперва 38, потом 308. И подчеркнул нолик дважды. — Число тридцать восемь состоит из трех десятков и восьми единиц. А триста восемь — из трех сотен и восьми единиц. Место для десятков у него свободное, о чем и сообщает этот ноль. Ты же это видишь?
— Ну да.
— А теперь представим, что в руках у нас линейка. Деревянная линейка в тридцать сантиметров длиной. Какую цифру мы видим первой справа?
— Ноль.
— Верно. И вот тут — еще одно приключение! Ноль у нас слева, так? С него вся линейка и начинается. Только приложи ее нолем к тому, что ты хочешь измерить, — и остальное она сделает сама. А вот начинайся она, скажем, с единицы — все было бы совсем не так просто. То есть ноль, помимо всего, еще и позволяет нам пользоваться линейкой…
Дождь все не утихал. Где-то вдалеке завыли сирены да тут же и потонули в раскатах грома.
— Но самое поразительное свойство ноля в том, что это не только знак, не только «подставка» для измерительных приборов, но еще и самое настоящее число! Единственное натуральное число меньше единицы… Появление среди чисел еще и ноля вовсе не нарушило их стройности и единства. Наоборот, ноль начал наводить среди них порядок, да еще какой! Вот представь: сидит на ветке птичка. Поет себе, заливается. Клювик красивый, узоры на крылышках. Но как только ты вздохнула — раз! — и нет больше птички! Ни тени ее, ни духу на веточке. Только пара высохших листиков подрагивает на ветру…
И Профессор указал на заросли за окном так, будто птичка и правда только что упорхнула. Темнота, мокрая от дождя, стала еще беспросветнее.
— Да, 1 - 1 = 0. Красивое уравнение, не находишь?
Он повернулся ко мне. За окном громыхнуло так, что вздрогнула земля. Свет в окошке особняка замигал и даже на пару секунд погас. Я вцепилась в рукав профессорского пиджака.
— Не волнуйся, — сказал он и коснулся моей руки. — Все будет хорошо. Квадратный корень — парень крепкий. Ему любое число по плечу!
Вернулся Коренёк в назначенный час, целый и невредимый. Привез Профессору подарок — фигурку спящего зайца, которую смастерил своими руками из прутиков и желудей. Профессор тут же поставил зайца на свой рабочий стол, прицепив к нему записку:
Подарок от √ (сына домработницы)
Я спросила у Коренька, не потрепала ли их гроза в первый же день похода. Оказалось, что на него не упало ни капли. Как потом выяснилось, единственным, что пострадало от той грозы, было старое дерево в садике храма неподалеку от жилища Профессора. Занавески и половицы, вымокшие в тот вечер, просохли уже к утру, и во флигель вернулись обычная жара и стрекотание цикад.
Голова Коренька была теперь сплошь забита «Тиграми». Похоже, он свято верил, что за четыре дня его отсутствия они выйдут на первое место. Но эти надежды рухнули: «Ласточкам», лидерам гонки, «Тигры» продули и опустились аж на четвертое.
— Вы что, не болели за них как следует, пока меня не было?!
— Ну конечно, болели! — поспешил Профессор рассеять его подозрения.
— Но вы даже не знаете, как включать радио!
— Твоя мама показала мне.
— Честно?!
— А как же! И настроила все так, чтоб было слышно.
— Ну, если просто сидеть и слушать, они не победят… — насупился Коренёк.
— О, несомненно! Поэтому мы болели изо всех сил. Я все время разговаривал с приемником. И в каждом иннинге умолял его, чтоб Энацу закончил страйкаутом! — убеждал его Профессор снова и снова.
Так мы вернулись к нашим вечерам с бейсбольными трансляциями.
Приемник стоял на посудном шкафу. С тех пор, как его починили в обмен на решение школьной задачки, работал исправно. А за то, что динамик иногда шелестел, мы винили только антенну на крыше флигеля.
До начала игры мы делали звук тише — так, чтобы его можно было принять за случайный шум от моей стряпни, рев мотоцикла за окном, бормотание Профессора или чих Коренька.
Только когда все вдруг замолкали, можно было разобрать, как играет музыка. Песни звучали самые разные, но все до одной — из таких старых времен, что даже я, как ни странно, названий не помню. Профессор, как и всегда, читал книгу в кресле-качалке. А Коренёк за столом, как водится, царапал что-то в тетрадке. Изначально тетрадь называлась «Кубические формы с целыми коэффициентами, № 11» — так было написано на обложке рукой Профессора, но перечеркнуто Кореньком; вместо этого там значилось «Хроники Тигров». Для сбора данных о любимой команде Профессор отдал ему свои старые тетради. Первые три страницы в каждой из них были исчирканы непонятными формулами, а дальше бежала статистическая белиберда вроде пропущенных ранов Накады или показателя отбитых подач Синдзё.
Я замешивала тесто. Мы решили испечь свежий хлеб, чтобы съесть его за ужином, еще горячий, с сыром, ветчиной или овощами, кому чего захочется. Солнце клонилось к закату, но жара еще не спала. Даже в распахнутое окно ветер заносил горячий воздух, словно кусты и деревья выдыхали весь накопленный за день зной. Цветы ипомеи в горшке, которые Коренёк притащил из школы, уже закрыли на ночь бутоны, но цикады, облепившие ствол самой высокой в саду павловнии, еще отдыхали перед вечерним концертом.
Тесто для хлеба было таким мягким и теплым, что я не могла от него оторваться. На кухонном полу белела рассыпанная мука. Мои брови, когда я вытирала пот со лба испачканным рукавом, тоже стали белыми.
— Профессор… — позвал Коренёк, стискивая карандаш и буравя взглядом страницу. Жары он не выносил и весь день ходил в майке и спортивных трусах.
