Но Катерина не обращала на его слова ни малейшего внимания. Она встала с постели и подошла к туалетному столику с зеркалом.
— Боже мой, — повторяла она.
Винсент встал за ее спиной, наблюдая за тем, как она разглядывает свое лицо.
— Катерина, с тобой ничего не случится. Все, что тебе говорила Виолетта… это лишь для того, чтобы запугать тебя.
— Но я там была. Я была на Кровавом озере в тысяча девятьсот двадцать четвертом году.
— Это невозможно. Этого просто не могло быть. Не знаю, как Виолетте это удалось, наверно, она промыла вам мозги. Но день не может тянуться двадцать четыре года, и никто не может оставаться вечно молодым.
— Ты должен отвезти меня назад. Я умоляю тебя, Винсент. Ради моего ребенка!
— Хочешь вернуться? Куда, в бордель? Хочешь снова стать шлюхой? Отсасывать у мужиков, раздвигать ноги перед каждым, кто готов за это заплатить?
— Какое тебе дело? Ты поэтому меня увез? Хочешь, чтобы я раздвигала ноги перед тобой бесплатно?
— Ради всего святого, Катерина, я увез тебя, потому что я люблю тебя.
Только после этих слов она отвела взгляд от отражения в зеркале. На ее лице застыло такое выражение, какого он прежде не видел ни у одной девушки. Она словно воткнула в него огромный нож, который пронзил его насквозь.
Время было к полуночи. Он спросил, не голодна ли она, но она отказалась и от еды, и от питья. Он включил телевизор в гостиной, но не нашел ничего интересного: только лакросс и старый фильм с Эрролом Флинном. Катерина осталась в спальне, сидела и молча смотрела на стену. Наконец, он подошел к ней и сел рядом.
— Послушай, — сказал он. — Возможно, я совершил ошибку.
Она посмотрела на него, вид у нее был очень бледный и усталый.
— Если хочешь, я отвезу тебя назад. Я просто думал, что делаю доброе дело, вот и все. Давай ляжем спать, а рано утром я отвезу тебя.
Она ничего не ответила, только закрыла глаза.
— Прости, — сказал он. — Прости за то, что полюбил тебя. Прости, что во мне остались человеческие чувства. Что я должен был делать?
До полуночи он смотрел телевизор, а затем разделся и лег в постель рядом с ней. Она тихо посапывала в подушку. Он протянул руку и дотронулся до ее плеча, положил ладонь ей на грудь. Затем провел рукой по круглому животу. Он чувствовал, как там шевелится ребенок, будто кто-то замешивает тесто.
До 3:40 он ворочался в постели. Иногда он засыпал, и тогда ему снилось, будто в других комнатах кто-то разговаривает и смеется. Он проснулся с сильной эрекцией и снова потянулся к Катерине. Она по-прежнему спокойно посапывала. Он погладил ее грудь сквозь ткань ночной рубашки, а затем раздвинул ей ноги и лег сверху. Наверно, трахать спящую было неправильно, но он не мог устоять. Было темно, и она была совсем сухая, но он смочил пальцы слюной и смазал кончик члена, а затем резко вошел в нее и начал ритмично двигаться, погружаясь так глубоко, как только было возможно.
Она проснулась. Он почувствовал это. Но он вот-вот готов был кончить и не мог остановиться, поэтому продолжал трахать ее, все жестче и грубее. Он слышал, как тяжело она дышит, и думал: отлично, ей тоже нравится. Он сказал:
— Да, детка, ты великолепна. Ну же, сладкая, ты просто прелесть.
И тут она закричала. Это был пронзительный, булькающий крик, она забрызгала ему слюной все лицо. Испугавшись, он сел, чувствуя, как по спине пробежали мурашки, она закричала снова. Он нащупал выключатель настольной лампы, но, включая, уронил лампу на пол, и открывшееся зрелище, освещенное под таким углом, казалось еще более ужасающим.
Перед ним, раскинув ноги, лежала ссохшаяся старуха. На ее голове клочьями торчали редкие седые волосы. Глаза впали глубоко в глазницы, иссушенные губы были туго натянуты на беззубые десны. Единственное, что выдавало в ней Катерину, — это ее огромный круглый живот.
— Господи, прошептал Винсент. — Господи, пусть это окажется страшным сном.
Старуха снова закричала, но из ее груди вырвался лишь хрип. Она подняла костлявую руку и слабо уцепилась за плечо Винсента, но тот оттолкнул ее. Она умирала прямо на его глазах. Под кожей на ее лице все явственней проступал череп, грудь сморщивалась. Кожа на ключицах разорвалась, обнажив кости, подбородок упал на грудь.
— Катерина! — Винсента трясло. — Катерина!
Он приподнял ее голову, но та оторвалась и покатилась на подушку. Катерина была мертва. Винсент соскочил с кровати, вытирая руки о простыни. Он так дрожал, что ему пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.
И вдруг он подумал: «А ребенок? А как же ребенок? Катерина мертва, но вдруг удастся спасти ребенка!»
На секунду он задумался о том, чтобы вызвать скорую — но как, черт возьми, объяснить врачам, что в его постели делает мертвая старуха — мертвая беременная старуха? Он осторожно подошел к ней и убедился, что ребенок все еще шевелится внутри. Но как долго он сможет так жить?
Винсент направился на кухню, открыл ящик и достал большой разделочный нож. Вернувшись в спальню, подошел к Катерине, лицо которой стало совсем серым. Он уже почти готов был бросить все как есть, но снова заметил движение внутри живота и понял, что обязан дать ребенку шанс.
Он приставил острие ножа к ее сморщенной коже прямо над лобковой костью, а затем осторожно надавил, разрезая мышцы, пока не почувствовал что-то мягкое. Он опасался, что случайно заденет ребенка, но продолжал разрезать живот. Ее плоть была такой старой, сухой и увядшей, что больше напоминала гнилую мешковину. Наконец, он разрезал живот и потянул два куска плоти в стороны, обнажив матку.
Дрожа и обливаясь потом, он вырезал из ее утробы младенца. Сначала появилась ножка, затем ручка. Каким-то чудом ребенок оказался жив. Он был скользкий, фиолетовый, и от него исходил сильный запах околоплодной жидкости. Винсент перевернул ребенка так, чтобы можно было перерезать пуповину, а затем поднял его обеими руками. Младенец был такой крошечный, такой хрупкий. Девочка. Зажмурившись, она сжимала и разжимала кулачки. Она засопела, а затем пару раз едва слышно вскрикнула.
Винсент был очарован. Он разрыдался. Слезы бежали по его щекам, стекали с подбородка. Он не мог понять, что произошло с Катериной, но понимал, что только что спас жизнь ребенку. Он прошел через всю комнату, положил ее на диван, а сам ушел в ванную за полотенцами.
* * *
На рассвете под проливным дождем он уже на всей скорости несся к Мон-Сен-Мишель. Время от времени стрелка спидометра переходила за отметку сто десять километров в час. Он добрался до места к одиннадцати часам дня. Подбежал к крыльцу, перепрыгнул через ступеньки и принялся бешено колотить в дверь.
Вышла мадам Ледук, а за ее спиной показался Боубей.
— Вы вернулись, — сказала она. — Я поражена, что вам хватило на это смелости.
— Что ж… Думаю, у меня не оставалось другого выбора.
— Что с Катериной?
Он опустил голову.
— Вы не солгали мне. Катерины больше нет. Но мне удалось спасти ее дочь. Я хотел привезти ее сюда, пока не стало слишком поздно.
Он подошел к машине и открыл дверь. С нерешительным видом, будто бы никогда прежде она не стояла под дождем, будто никогда раньше лучи солнца не слепили ей глаза, из машины вышла молодая девушка — босая, завернутая лишь в зеленое полотенце. Винсент взял ее за руку и повел к дому. Виолетта и Боубей молча наблюдали за тем, как они поднимаются по ступенькам. Девушке на вид было семнадцать или восемнадцать лет, у нее были длинные темные волосы, как у Катерины, и она была почти так же красива, только черты лица были чуть более резкими.
— Вот, — сказал Винсент, подводя ее к двери. — Здесь ты будешь в безопасности.
На глазах мадам Ледук блеснули слезы.
— Я так раскаиваюсь в своем желании, — сказала она Винсенту.
— Что ж, — ответил он. — Все мы иногда в чем-то раскаиваемся.
* * *
Они поехали прочь от дома. Небо начинало проясняться. Боубей сказал:
— Куда мы? Монреаль в другой стороне.
Винсент протянул ему сложенную карту.
— Кровавое озеро, — сказал он. — Мне нужно сделать еще кое-то.
В лесу он выкопал неглубокую могилу и положил в нее истлевшее тело Катерины. Он засыпал ее лицо землей и листьями.
— Прости меня, — все, что он смог сказать. После этого он подошел к озеру, в зеркальной поверхности которого отражалось чистое голубое небо.
— Они пришли сюда и загадали желание, — сказал он Боубею. — Господи, они и подумать не могли, что все так обернется.
— Я вот хочу новый «Мерседес», — сказал Боубей.
— А я просто хочу просыпаться каждую ночь, и видеть, что Катерина лежит рядом со мной.
— Можешь вернуться к Виолетте и попробовать закрутить с ее дочкой.
— Забудь. Она мне как дочь. Она родилась на моих глазах. И выросла на моих глазах.
— За три часа? Это еще не значит быть отцом.
