отлично проводим время. Я говорю, как мне нравится быть в такой дали от всего на свете и как быстро я привык к отсутствию всех вещей, которые делают жизнь более комфортной.
Мама спрашивает меня про подорожник. Мы смеемся. Не дав маме возможности спросить, не может ли она поговорить с Боазом, я притворяюсь, будто пропадает связь.
Между прочим, вот чего я не знал про путешествие пешком вдоль больших дорог. Шоссе обычно звучит, как аккордеон. То громче, то тише, то громче, то тише — в зависимости от того, насколько далеко вы от него ушли.
Гравий шуршит под ногами, будто россыпь «грейп-натс» [28].
Птицы пищат, как малыши на детской площадке.
Вот про что я думал, когда это случилось. Про звуки.
Сказать, про что думал Бо, невозможно. Мы с ним не переговаривались несколько миль. Да и не о чем особенно было говорить. Мы ничего такого необычного не видели, так что держаться можно было только за собственные мысли.
Вспоминая это происшествие, я понимаю, что к этому моменту мимо нас довольно долго не проезжали машины. Но тогда я этого не заметил. На некоторые вещи в дороге перестаешь обращать внимание.
Я даже не услышал звук ее мотора.
В общем, белая «тойота»-пикап едет слева от нас, и Боаз вдруг головой вперед ныряет в заросший сорняками пыльный кювет справа. И не просто ныряет — он еще закрывает затылок руками.
Когда я подбегаю к нему, брат тяжело дышит.
— ЧТО ЗА ФИГНЯ?! — кричу я.
Первая мысль у меня была, что пикап его каким-то образом задел. Но это невозможно. Я вел себя так, как учил меня абба во время наших прогулок по окрестностям, чтобы со мной ничего не случилось, то есть я шагал дальше от дороги, чем Бо.
Вторая мысль была такая: из окошка машины что-то выбросили, и от удара Бо отлетел в канаву.
Я боюсь к нему прикасаться. Он просто лежит лицом вниз и тяжело дышит.
— Ты в порядке?
Боаз медленно поворачивается и садится. Отряхивает пыль с коленей. Вытягивает руки над головой:
— Нет.
— Что-то сломал?
Брат закрывает лицо руками и издает звук, который отчасти похож на смех, а отчасти на отчаяние.
— Боюсь, у меня материнская плата накрылась.
— Бинго, — говорит Перл. Она наконец связалась со мной по телефону.
Мы снова идем вдоль дороги. Я держусь на несколько шагов позади брата, но на этом расстоянии особо не посекретничаешь.
— Что узнала?
— Кучу всего. Обо всем. Не уверена, что ты сильно ценишь меня за это, но я что-то типа непризнанного гения. Но мы не можем весь день восторгаться моими умственными способностями. Поэтому я просто расскажу тебе, что мне известно о календаре предстоящих событий в столице нашей родины.
— Давай.
— Будет выставка собак. Похоже, здоровенная. Устраивает Ассоциация селекционеров Северной Америки.
— Дальше.
— Премьера современной датской оперы.
— Перл!
— Ладно. Серьезно, Леви, это было довольно просто. Даже не понимаю, почему ты не додумался сам поискать раньше, но я и сама до этого тоже не сразу дошла, поэтому делаю тебе скидку. Там будет многолюдное шествие. В поддержку армии. На Национальной аллее. Будет выступать какой-то суперский кантри-певец, которого мы, по идее, должны знать. Там готовятся к колоссальному наплыву народа. Похоже, в Конгрессе готовят какой-то законопроект о сокращении финансирования Пентагона.
— Ага…
— Похоже, ты не слишком уверен, что все так и есть.
А я уже больше ни в чем не уверен. Но выглядит все логично. И даже очевидно.
Но есть у меня одна идея, которая меня разбудила посреди ночи. Идеи часто ко мне приходят именно ночью. У них словно бы распорядок дня другой, не такой, как у меня. Вслух я об этом сказать Перл не могу, потому что Боаз может услышать. Некуда мне деться с дороги. Никуда не уйдешь и дверь за собой не закроешь. Но идея у меня вот какая: может быть, это все из-за Кристины.
Может быть, весь этот долгий поход из-за любви к красивой девушке. Может быть, Боаз откуда-то знает, что она там со своим бойфрендом Максом, и он вздумал ее отбить.
Либо это, либо брат решил участвовать в марше поддержки армии. Обе идеи кажутся достоверными, но при этом совершенно невероятными.
— А как там у вас с Цимом?
— Никак.
— Ну, как скажешь, сахарок.
— Ой, Леви! Ты же меня знаешь. Это просто флирт.
— Но речь о Циме. Ты его ненавидишь.
— А тебе никто разве не говорил, что «ненавидеть» — это слишком грубое слово?
— Одно из твоих любимых.
— Точно. А ты, к примеру, знаешь, что Ричард читает? То есть читает по-настоящему. Для удовольствия. Он не зануда. Он, типа, умный.
— Конечно же Цим умный. И потом, а как же Мэдди Грин?
— Леви, ты на неприятности нарываешься?
Может, и нарываюсь. В таких делах Перл обычно права. Сам не знаю, почему мысль о том, что Перл и Цим теперь вместе, меня так сердит. Я люблю Перл, но я в нее не влюблен. Может, я просто опасаюсь, что ребята обойдутся без меня.
— Нет, — отвечаю я. — Просто немножко поддразниваю тебя. У друзей так заведено, и я просто пытаюсь делать свою работу.
Идиотский загар у меня получается — хожу в темных очках без бейсболки. Вокруг глаз — белые круги, а все остальное красное. Я говорю Боазу, что мне нужна бейсболка.
— Значит, купим тебе бейсболку.
Час спустя мы останавливаемся возле магазина ношеной одежды.
— Подожди здесь.
Колокольчик, привязанный к двери, звякает, когда брат закрывает за собой дверь, а я остаюсь один перед витриной.
Я устал. Просто жутко устал. Мама, бывало, говорила мне, что скука — это состояние психики, но мне кажется, что скука может быть и физическим состоянием. У меня ноги заскучали от постоянной ходьбы.
Снова звякает колокольчик.
— Вот, держи.
Брат протягивает мне купленный им головной убор.
— Ты, наверное, шутишь?
— Не-а. Надевай.
Боаз держит в руке холщовую панамку с широкими полями и зеленой ленточкой по кругу. Вся панама украшена крупными розовыми розами.
— Я не могу это надеть.
Брат нахлобучивает панаму мне на голову:
— Если она тебе так не нравится, может быть, научишься лучше играть в блек-джек.
* * *
Сегодня я почти уверен в том, куда мы направимся ближе к вечеру. Это адрес, записанный на фоне Атлантического океана: 314, Илив-стрит, Риверсайд, Нью Джерси.
