упражнений. Каждое следующее движение давалось чуть легче, но все равно казалось, что тренировка не закончится никогда. После душа ощутила приятную усталость в мышцах и более-менее ясную голову. Софочке она позвонила с городского телефона, чтобы не светиться в сети.
– У меня срочный заказ на выезде! – кричала она, прикрывая трубку рукой, чтоб было плохо слышно. – Здесь сотовая связь практически не работает, сигнала нет.
Софочка обрадовалась, что Лаура нашлась, но отругала ее.
– Какой заказ в ноябре? – вопрошала Софочка. – Почему не предупредила? Как ты могла?
– Так получилось, – оправдывалась Лаура. – Срочно… большой заказ, планировка парка…
– Больше так никогда не делай, – попросила Софочка. – Мы очень переживали. Когда ты вернешься?
– Пока не знаю, недели через три, не раньше. Позвоню, как приеду.
Лаура облегченно выдохнула. Проблему с Софочкой она уладила, во всяком случае, получила отсрочку. Надо было позвонить раньше, но все эти дни она была невменяемой. Лаура вдруг осознала, что именно Баринов вольно или невольно вернул ее на землю. Своим навязчивым присутствием, колкостями и предложением руки и сердца, высказанным самым оригинальным из всех известных ей способов. Всю ночь он провалялся на креслах, и вряд ли это было продиктовано одной только наглостью. Ей стало не по себе, ведь она его, по сути, выставила за дверь. И это вместо простого «спасибо». Надо бы ему хотя бы позвонить, просто обменяться парой ничего не значащих фраз из вежливости. На сайте сети химчисток «Белый лебедь» она нашла городской телефон генерального директора Баринова Игоря Ивановича.
Так даже лучше. Она набрала указанный на сайте номер и напоролась на автоответчик.
«Денег мы вам не дадим, – голосом Баринова вместо “здравствуйте” поприветствовал ее автоответчик. – Ни на лечение, ни на похороны, ни на выгодный проект с невиданной прибылью. Если вы звоните по другим вопросам, оставьте голосовое сообщение, мы вам перезвоним в случае нашей заинтересованности». Лаура повесила трубку. Заинтересовывать Баринова она не имела намерений. Но трюк в духе Баринова ее позабавил. Впервые за эти дни она улыбнулась.
Звук маминого голоса вызвал у Миши желание накрыться с головой одеялом и снова провалиться в спокойный сон, но услышав, что мама с Бергаузом говорят о Лауре, Миша прислушался. Но речь шла не о нем. Стало неинтересно.
– Аркадий, ну ты же понимаешь, что она лукавит? – допытывалась Софочка, пока Бергауз терпеливо и благосклонно внимал, поедая воздушную запеканку. Дипломатическое нутро не позволяло ему комментировать внутрисемейные отношения, тем более – отношения двух родных сестер.
– Возможно, обстоятельства, – вставлял Бергауз, будучи уверенным, что к столь многозначительной фразе придраться невозможно.
– Ну да, знаю я эти «обстоятельства»! – передразнила Софочка. – Она мне звонила перед тем, как провалиться в небытие. Я ее даже не узнала сначала, какой-то голос был странный. Она предупредила, что в ближайшее время не появится, так как у нее возник срочный и очень большой заказ на озеленение целого поселка. Понятное дело – промозглый серый ноябрь – лучшее время для ландшафтных работ, – не удержавшись, съехидничала Софья Леонидовна.
Это еще куда ни шло. Оскорбило Софочку то, что Лауру в последнее время то и дело видят общие знакомые в сопровождении человека, похожего на Баринова, а Софочка об этом – ни сном, ни духом! И даже Бергауз – почти муж – не говоря уже о вечно занятом Мише, не хочет с ней, Софочкой, поговорить об этом… Аркадий Моисеевич до такой степени пронизан дипломатическим невмешательством во внутренние дела, что позволяет себе делать пространные замечания типа: «Софья Леонидовна, ваш интерес к матримониальным аспектам зрелых и одиноких людей может им не понравиться».
Бергауз, безусловно, прав, но раньше… Было просто немыслимо представить, что Лаура может что-то скрывать от Софочки, тем более – отношения с каким-то разведенным олигархом. «Плохой год, – думала Софочка. – Очень неудачный год. Миша слишком быстро повзрослел и закрылся, и Лаура ни с того ни с сего решила отдалиться…»
Софья Леонидовна была неисправимой оптимисткой, но очень не любила ждать. Она точно знала, что все встанет на свои места, но период между «плохо» и «хорошо» ее немного пугал. Спасибо, что есть нерушимый, как скала, и верный, как Санчо Панса, Бергауз. Этот точно ее не покинет в любой, даже самый страшный момент жизни.
Миша был вполне удовлетворен результатами осеннего сезона. Наконец-то началась его настоящая жизнь. На работе все складывалось безукоризненно: его награждают, почитают, возносят и воспевают. За ним присылают представительские автомобили, каждый из которых можно обменять на приличную квартиру, фанаты на сборищах визжат при одном его появлении, о нем пишет вся либеральная пресса мира, женщины обожают, подчиненные – трепещут. В Толераниуме Миша безусловный лидер, звезда… да что там – он властелин! Миша и хотел бы сравнить себя с кем-то, но из первопроходцев на ум пришел только Гагарин. Миша решил, что его миссия, пожалуй, поважнее, чем просто сесть в летательный аппарат и нажать пару кнопок. По крайней мере, в наше время этим никого не удивишь. Тем более что Гагариным занимались партия и правительство, а Мише приходится все делать самому.
Лаура проснулась поздно, потому что ворочалась всю ночь и в конце концов приняла снотворное. Теперь Лаура ненавидела свою жизнь. Ужасающие видения осатаневшего Миши внезапно возникали перед глазами в самые неожиданные моменты и в самых неожиданных местах. В продуктовом магазине память воскрешала посиделки у Софочки, в карандашных набросках ландшафтных проектов Лаура отыскивала Мишин профиль, на улице ей постоянно мерещилось, что за ней следят… Образ племянника менял измерения, перемещался в пространстве и, достигнув спальни, заново возвращал Лауру к повторному переживанию ни с чем не сравнимой, отвратительной, беспомощной и унизительной гадости. Куда делись ее уверенность и жизнелюбие! Только один способ помогал хоть ненадолго отвлечься от самоуничтожения. Она бегала. До страшной усталости, до изнеможения, до появления самого простого желания: принять душ и залезть под одеяло. Лаура вывела для себя простую формулу – депрессия смывается соленым потом. Элегантные рабочие костюмы и платья уступили место теплому спортивному костюму и беговым кроссовкам.
Мысль о Гагарине прочно засела в Мишиной голове. По дороге на работу он вспомнил документальный фильм, в котором огромные толпы людей с восторгом встречали своего любимца. Какая глупость! Когда-то Миша и сам хотел нравиться людям. Его родные помогли понять, что любовь – скользкая, сопливая, непостоянная. А ненависть – железобетонная, неискоренимая, вечная. Какая разница, по какому поводу тебя узнают… Только не надо так, как Гагарина. Без буйства. Пускай оглядываются, пихают друг друга в бок и перешептываются. Чтобы не приставали с просьбами об автографе,
