вспомнила, что они добирались на автобусе. Как называлось это кошмарное место – Алтуфьево, Очаково или Жулебино? А может, это Люберцы или Мытищи?
Показались огоньки машины, и она подняла руку. Странно, но машина затормозила, окно открылось, и показалась мятая рожа водилы:
– Куда, красотка?
– До ближайшего метро.
– Залезай.
Залезать было страшно, но выхода не было, самой до метро не добраться. Вернуться в ту квартиру она не может – во-первых, она ее не найдет, а во-вторых… Да не было никакого «во-вторых», хватило и «во-первых»! Автобусов нет, во всяком случае Юля не видела ни одного. Решившись, она села в машину.
Ехали молча. Юля видела, что он кружит. Дворы, переулки, снова дворы. И тишина. Только окна горят голубоватым светом от телевизоров. Метель, хороший хозяин собаку не выведет.
«Ну вот и все, – подумала Юля, когда водила остановился в каком-то темном дворе, – тут, в этом сраном Алтуфьево или Медведково, ты, Юлия Ниточкина, профессорская дочка и студентка журфака, закончишь свою яркую, но короткую жизнь. Весьма прозаично. И совсем не героически, совсем».
– Чё встал? – хрипло спросила она. – Бензин кончился?
Закурив очередную вонючую папиросу, водила мерзко заржал:
– А чё не постоять и не помиловаться?
Хмель сошел мгновенно, как не было. Страх исчез, испарился, и Юля стала самой собой.
– Я тебе помилуюсь, гнида! – тихо и внятно сказала она. – Я тебе так помилуюсь! А ну дуй к метро, тварь! Иначе тебе… – И тут Юля выдала весь запас известной ей ненормативной лексики, а известно ей было немало.
Водила удивился, присвистнул, мотнул головой и заржал:
– Пугаешь? У меня три срока, птичка, я из пуганых.
Юля усмехнулась:
– Потрахаться хочешь? Понимаю. Изнасиловать можешь. Можешь попробовать, – истерично хохотнула она, – а вот убить – вряд ли. Ты ведь из щипачей, верно, из мелкоты? Так вот, в любом случае я останусь жива. И не сомневайся, номерок твоей вонючей дрыны запомню! Ну а там, секс-символ планеты, тебе наступит трындец. Такой полный и всеобъемлющий, что ты и представить не можешь! Папаша мой полковник конторы, врубился, мразь? Или не веришь? Ну давай попробуем!
Тот громко выругался и процедил:
– Пошла на хер! Катись, слышь?
Но Юлю понесло:
– Нет, я сказала – до метро! Вперед, чучело, жми на педальки!
Откуда взялась эта смелость? Ведь дрожала как осиновый лист, тряслась ведь, как побитая собачонка. Почему не выскочила из машины и не бросилась наутек? Ведь главное было вырваться! Но нет, не выскочила и не рванула, а даже наоборот, уселась поудобнее, открыла окно и закурила.
Сбитый с толку, ошалевший водила, покрыв ее отборным матом, завел тачку и рванул со двора.
Через пару минут они выехали на освещенную улицу, показалась красная буква «М». Шли прохожие, хлопали двери метро, медленно, под густо валящим снегом передвигались редкие автомобили – жизнь!
Машина остановилась, и Юля обернулась к водиле:
– Ну что, хорошо заработал? А мог бы! В людях не разбираешься, чмо!
На прощание шарахнула дверью, от всего, что называется, сердца, от всей души. На дрожащих ногах спустилась по лестнице, отыскала пятак и оказалась на перроне. Прочла – станция «Тушинская». Вот где она оказалась. Ну что ж, тоже опыт. Нельзя всю жизнь прожить в Москве и не побывать в Тушино, верно?
Вагон был почти пустой, и, примостившись у стенки, Юля села и закрыла глаза. Значит, так выглядит свобода? Та, которую ты страстно хотела? Получи. Жри полной ложкой, свободная женщина. Только не подавись. Впрочем, ты уже подавилась. А если бы не мелкий воришка, упырек, урла тебе попался, а, например, уголовник, сидевший за изнасилование? Что, страшно? Жить своей жизнью, жить и радоваться – ты ведь этого хотела? Ну вот, порадовалась. Свобода и приключения – вещи тождественные, так? Как это называется? Пошла в отрыв? Скажи спасибо, что не прибили или не изуродовали. И сделай вывод – не шляйся по незнакомым рабочим районам. И никого, кроме своей дурости, не вини в своих приключениях. И уж тем более Кружняка. Он тебя в Тушино не посылал.
В ту ночь она поняла – завтра с утра, как только проснется, она позвонит ему. Ей надо знать, что ее любят. И что защищают. Жалеют, оберегают. Ей это необходимо. Впрочем, как и любой другой женщине.
Услышав ее голос, Кружняк нисколько не удивился. Или просто он умел скрывать эмоции? Задал дежурные вопросы скучным, с коротким зевком, голосом:
– Как дела, что в универе, какие планы на будущее?
– Какое будущее? – разозлилась Юля. – Ты, вообще, о чем?
– Я о ближайшем будущем, Юль, – усмехнулся он. – Ну, например, в четверг, послезавтра…
– Завтра, – отрезала Юля, – завтра, в среду, в шесть, я на Вернадке. – Не дожидаясь ответа, она бросила трубку.
Невежливо. Но если он откажется, у него и вправду могут быть дела. Минут десять она смотрела на телефон – Кружняк так и не перезвонил. Значит, завтра. Завтра она увидит его. Завтра обнимет, почувствует его руки, по которым ужасно соскучилась. Завтра долго и медленно, с чувством, с толком, с расстановкой, как говорила баба Галя, он будет целовать ее, обнимать, и раздевать. Он не любит спешить. И она ненавидит. Завтра он задернет шторы, погасит свет, откинет одеяло и обернется к ней: «Ну? – спросит хрипловато. – Идешь ко мне, милая?»
А потом…
Потом она пропадет.
Так все и было. Ничего не выясняли. Да и зачем – и так все понятно. Как же они соскучились друг по другу, как истосковались!
Откинувшись на подушке, он закурил:
– Ну что, отбегалась?
– А ты? Дождался?
– Что-что, а ждать я умею.
– А вот я не очень! – Привстав на локте, она посмотрела ему в глаза.
Кружняк громко вздохнул.
– Юль, – тихо сказал он, – я никогда не смогу. Не смогу уйти оттуда, ты понимаешь?
Она рассмеялась:
– Ну разумеется! Да мне это и в голову не придет! Да, а откуда оттуда, что ты имеешь в виду?
Он усмехнулся:
– Я в тебе не ошибся.
Снова шуточки, подколы, словесный пинг-понг. Снова все так, словно они просто любовники, которым просто очень хорошо друг с другом – такое вот идеальное совпадение, что уж поделать!
Они просто приятно проводят время, и никаких претензий друг к другу. Какие претензии, господи? Какие претензии, если у них просто секс?
Сколько еще они будут делать вид, что у них просто секс? Когда наконец наберутся смелости сказать, что любят друг друга? Что невыносимо скучают друг по другу, что жизнь порознь глупа, пуста и бессмысленна? Да наплевать на все обстоятельства, на его давно распавшуюся семью, на ее семью, где людей, подобных ему, не
