— Да, въ университетѣ.
— И ходите за пѣснями, за сказками, и все только за одними мужицкими?.. Да?..
— Только за мужицкими.
О, любезные читатели! Вы не можете понять, какую бурю произвели эти мои совершенно невинныя слова въ душѣ этого высокопочтеннаго господина! Посудите сами: повѣрить моимъ словамъ — чортъ знаетъ это такое: дѣло совершенно имъ неслыханное; за такое дѣло, пожалуй, и подъ судъ попадешь, коли не отправишь къ становому собирателя… Да и не повѣрить-то тоже нельзя — дуракомъ назовутъ! Что тутъ дѣлать? Однако, славянское гостепріимство одержало побѣду въ мою пользу.
— Да вѣдь это трудно, заговорилъ помѣщикъ, какъ-то смѣшавшись:- вѣдь это трудно… человѣку… воспитанному… нѣсколько… такъ сказать… образованному… съ мужиками?..
— Этого я вамъ не скажу, отвѣтилъ я, съ величайшимъ удовольствіемъ замѣтивши, что мнѣ отъ этой встрѣчи большой бѣды ждать нечего.
— Да вѣдь все съ мужиками?
— Нѣтъ; я иногда захожу отдохнуть и къ помѣщикамъ, — знакомымъ, ежели по пути.
Баринъ совсѣмъ растерялся.
— Да-а-съ?!!
— Да-съ.
Баринъ взглянулъ на меня болѣе довѣрчивымъ, болѣе ласковымъ взглядомъ.
— А… а… не угодно ли вамъ, милостивый государь, будетъ и у меня сколько нибудь отдохнуть, хоть недѣлю, хоть двѣ — для меня все равно: мы по деревенски.
— Нѣтъ, благодарю васъ, не могу.
— Это почему?
— Не могу столько времени отдыхать; мнѣ теперь время дорого, отвѣчалъ я, не желая столько времени убить въ этомъ семействѣ, положимъ, хоть и очень почтенномъ, но все таки мнѣ этого не хотѣлось.
— Да мы васъ не станемъ удерживать; пробудете нѣсколько дней и съ Богомъ!.. Христосъ съ вами! ужъ молилъ помѣщикъ. — И Христосъ съ вами!
— И на нѣсколько дней не могу!..
— На одинъ день…
— Право, мнѣ время дорого.
— Хоть пообѣдайте съ нами!..
— Очень вамъ благодаренъ, но только…
— А ежели только, — то вы обѣдаете у меня! радостно заговорилъ помѣщикъ, какъ будто и Богъ знаетъ какую штуку сдѣлалъ.
Я уже сталъ забрасывать свою коробку за плечи, но, услыша такого рода просьбу, снялъ съ себя коробку, поставилъ ее на каминъ и снялъ съ себя верхнее платье.
— И отлично!.. И отлично! твердилъ помѣщикъ.
— Я не знаю, чѣмъ заслужилъ такое ваше ко мнѣ расположеніе? отвѣчалъ ему на это я.
— Какъ чѣмъ?.. Очень радъ!..
— Очень вамъ благодаренъ…
— Очень радъ!.. Очень радъ!..
Кто не живалъ въ русскихъ деревняхъ, тотъ не пойметъ, чему такъ обрадовался этотъ господинъ; кто же хоть немного наблюдалъ за деревенскою жизнью помѣщиковъ (въ давно прошедшее время, до 19 февраля), тотъ съ разу вамъ скажетъ, что помѣщикъ этотъ искренно былъ радъ видѣть у себя новаго человѣка; до того пуста была ихъ обыденная жизнь, что они были рады всякому гостю, кто бы онъ ни былъ, будь этотъ гость хоть приходскій попъ или знакомый заѣзжій разносчикъ-володимірецъ, а еще лучше ежели сосѣдъ-помѣщикъ; съ тѣмъ можно и въ преферансикъ по копѣйкѣ передвинуть [1]. Помѣщикамъ между собою не о чемъ было говорить.
— Очень радъ!.. Очень радъ!..
— Покорно васъ благодарю…
Мы вошли въ залъ.
Вы вѣрно знаете, какъ трафаретно расположены помѣщичьи дома и въ деревняхъ, и въ городахъ: передняя, залъ, гостинная, спальня, корридоръ, нѣсколько комнатъ заднихъ и дѣвичья.
И такъ мы вышли изъ передней въ такъ называемый помѣщиками залъ.
— Очень радъ! твердилъ помѣщикъ.
— Очень благодаренъ! въ свою очередь повторилъ и я.
— А какъ васъ зовутъ? спросилъ онъ меня, отъ радости забывши спросить объ этомъ прежде. — Позвольте спросить: какъ васъ зовутъ?..
Я назвался.
— Ну, такъ, Павелъ Ивановичъ, погостите у насъ хоть немножко, хоть нѣсколько деньковъ.
— Этого, къ моему крайнему сожалѣнію, рѣшительно не могу.
— Это почему?
— Дѣла!
— Ну, хоть одинъ день!
Я сталъ раздумывать: одинъ день куда ни шолъ, да къ тому же и ночь, можетъ, не даромъ пройдетъ, свѣчку вѣрно дадутъ, стало быть, можно замѣтки свои нѣсколько въ порядокъ привести.
— Одинъ денечекъ!
— Мнѣ, право, совѣстно!..
— Э!.. Ну, полно!
— Извольте!..
— Вотъ и славно! крикнулъ, обрадовавшись, мой новый хозяинъ: а вотъ сейчасъ и мои барышни придутъ, чтобъ вамъ не скучно было!..
— Очень вамъ благодаренъ.
— Да! Вы пьете водку?
— Д-да!.. Немного.
— Эй!.. Человѣкъ! крикнулъ еще болѣе обрадовавшійся баринъ, — человѣкъ!
Вышелъ лакей.
— Водки!
Человѣкъ пошелъ за водкой.
— Какъ радъ!.. Какъ радъ!.. Какъ радъ! въ сотый разъ твердилъ мой неожиданный хозяинъ.
— Очень благодаренъ, я въ свою очередь тоже въ сотый разъ повторялъ этому барину.
Принесли водку, въ двухъ, по обыкновенію, графинахъ: въ одномъ сладкая, въ другомъ горькая. При этомъ, разумѣется, на подносѣ были и грибы, и селедка, и копченая ветчина и т. д., что обыкновенно бываетъ для закуски при выпиваніи водки: такъ называемыя спохмѣльныя кушанья.
— Какую вы, Павелъ Ивановичъ, изволите водку кушать? ласково спросилъ меня хозяинъ.
— Горькую, Петръ Семеновичъ.
Мы выпили.
— Очень радъ! опять заговорилъ хозяинъ.
— Очень благодаренъ! опять затвердилъ я.
— А можно по другой? какъ-то заискивая, ласково смотря, спросилъ меня хозяинъ.
— И по другой можно!
Мы опять выпили.
— Да вы закусите хорошенько!..
Мы и закусили.
Когда было выпито и закушено довольно, стали влетать къ намъ въ залъ барышни — дочери… Да всѣ причесанныя, да всѣ приглаженныя, да всѣ опрятныя:- хоть сейчасъ въ столицу!.. И куда дѣвалось это прежнее неряшество?! Я думаю, что онѣ не имѣли никакого желанія передъ разносчикомъ очень чиниться, а для самихъ ихъ чистота и опрятность были дѣломъ совершенно лишнимъ; но передъ человѣкомъ ихъ круга, за каковаго онѣ, повидимому, меня приняли, имъ неловко было явиться неглиже, а потому, воротнички на нихъ были безукоризненно чисты, а платья такъ и шурстѣли отъ крахмала.
— Пойдемте въ гостинную, сказана одна барышня, послѣ обычныхъ привѣтствій.
Мы съ барышнями пошли въ гостинную, а баринъ куда то скрылся.
— Ахъ, какъ вы насъ удивили, Павелъ Ивановичъ! залепетали одна за другой барышни.
— Позвольте узнать: чѣмъ?
— Да какъ же, Павелъ Ивановичъ!..
И какъ эти барышни узнали, что меня зовутъ Павломъ Ивановичемъ?.. Можетъ быть, догадливый человѣкъ и скажетъ какъ это онѣ узнали, но для меня это осталось тайною или, какъ говорилъ блаженныя памяти Кайдановъ: покрыто мракомъ неизвѣстности.
— Удивили! Удивили!
— Чѣмъ же?
— Пришли разносчикомъ! лепетала одна сестрица.
— Разносчикомъ! визжала другая.
— Разносчикомъ! подвизгивала третья.
— На это были причины, о которыхъ я уже имѣлъ честь объявить вашему батюшкѣ.
— Какія?.. Какія?.. Какія? сыпалось на меня со всѣхъ сторонъ.
Я сказалъ.
— Что, Павелъ Ивановичъ, въ сухомятку съ барышнями разговаривать?! закричалъ баринъ, входя въ комнату, — пойдемте-ка, выпьемте по одной: скоро обѣдать!
Я глянулъ на барина, баринъ также преобразился: изъ сальнаго халата онъ вылѣзъ и нарядился въ сюртукъ, и былъ — баринъ какъ баринъ, какъ быть должно.
— Пойдемъ-ка, выпьемъ!
— Пойдемте!
Мы въ залѣ выпили, закусили и опять вернулись въ гостиную къ барышнямъ, которыя хотѣли мнѣ что-то сказать, что ясно видно было, да не рѣшались.
— А у васъ, Павелъ Ивановичъ, мои барышни бѣлила да румяна, какъ слышно, покупали? заговорилъ баринъ, садясь на диванъ и пережевывая закуску.
— Да, торговали….
— Ахъ, какой вы, папа!
И это «ахъ какой вы, папа!», изъ десяти прекрасныхъ устъ, повторялось по крайней мѣрѣ разъ тридцать, а можетъ быть и гораздо, гораздо больше…
— Ха-ха ха! ревѣлъ баринъ.
— Папа! папа! пищали барышни.
— Бѣлиться вздумали!.. Румяниться вздумали! задыхаясь отъ смѣха, кричалъ баринъ.
— Не вѣрьте, не вѣрьте папѣ, Павелъ Ивановичъ, не вѣрьте! визжали несчастныя барышни.
— Я и не вѣрю!
— Нѣтъ?.. Ха-ха-ха! Не хотѣли бѣлиться, не хотѣли румяниться; такъ вы скажите Павлу Ивановичу: за какимъ дѣломъ вамъ понадобились и бѣлила и румяна! Ха-ха-ха, за какимъ дѣломъ? На что?
— Вѣдь вы знаете, папа!
— Ничего не знаю, рѣшительно отвѣчалъ папа, чтобы подзадорить дочекъ.
— Я вамъ скажу, Павелъ Ивановичъ, для чего, заговорила, потупившись, одна барышня.
— Ха-ха-ха! А ну, говори!
— У насъ есть кормилица…
— Кормилица!.. Ха-ха-ха!
— Которую мы всѣ любимъ, лепетала барышня.
— Ври, ври! бормоталъ баринъ.
— Видите, Павелъ Ивановичъ, у насъ есть кормилица, которую мы очень, очень любимъ, заговорила другая барышня, — а теперь…
— Что теперь? забормоталъ опять баринъ, захохотавъ во всю мочь.
— Теперь…
— Что теперь?
