Я, наоборот, не спал и скучал по жене, потому что любил ее сильнее всего во время разлук. Маленькую дочку я еще не научился любить, - она только начинала разговаривать, и общих интересов пока не было. Это потом, лет с двух, мы станем проводить вместе много времени, болтать, петь хором любимые песни, вместе готовить на кухне или молчать. А пока я скучал только по жене, и моя любовь усиливалась от легкого чувства вины. Так уж выходило, что, когда мы вместе, во всех спорах был прав я, и ее трудно было любить. А в дороге, стоило только переглянуться с какой-нибудь молоденькой сибирячкой, и сразу приходило то сладкое чувство вины и возбуждения одновременно, может быть, еще немного ревности, и я начинал скучать. Да что там сибирячки, достаточно было поглядеть в окно, потолкаться в вокзалах небольших городков, покурить в тамбурах.
В Турачибите тогда еще работала старая деревянная двухэтажная заежка с вывеской "Гостиница" над входом. Германский паспорт с орлом на обложке произвел волнение в администраторше, и она выделила нам лучший номер. Как же удобно путешествовать по стране с младенцами или иностранцами! В номер без всяких просьб с нашей стороны был даже подан чай - смоляной чифирь в грязном стакане. Отказ был понят как проявление скромности.
- Кого вам новый-то варить, когда этот есть? Я почти и не пила его, - с утра как запарила, так и не пила почти. Так что берите и не стесняйтесь. С дороги-то - чайку попить и отдыхать надо.
В этот день Норма впервые увидела деревянный сортир.
- Сергей, где находится туалет, ты знаешь?
- А вот выйдете из... входа, потом налево. Просто задний вход закрыт сейчас, так что вокруг дома пройдете, там по мосткам таким... блин, в смысле по деревянной дорожке, там и туалет.
- Я не поняла. Можно пройти внутри здания?
- Нет, я говорю, что черный вход забит сейчас. Так что выйдете и вокруг дома обходите.
- Он на улице?!
- Ну а где? Конечно, на улице.
- Как интересно! - Она сняла с гвоздика на стене фотоаппарат, надела свою шуршащую куртку и тихонько прикрыла дверь. Неужели в крохотном германском городке ее детства не было ни одного сортира на улице?
Норма уронила камеру в очко. Она нашла длинную жердь, долго ею рыбачила, пока не добыла фотоаппарат, потом отмывала его в луже. Ко мне за помощью она не обращалась и рассказала о происшествии только после того, как все было закончено, а я пока успел вздремнуть в номере. Я почувствовал уважение к иностранке, которая один на один сражается с неудачами в сибирском путешествии и не поднимает бучу.
Норма Шуберт сумела покорить и моих друзей, у которых мы гостили в Карлу. Даже молдаванская гордость Эрика Костоцкого и великодержавный шовинизм Славки Подсохина пали, эти мужики стали относиться к ней не как к иностранке, а как к обычному туристу. Любимым словом Нормы было слово нормално. "Вам не холодно? Не жарко? Вы не устали?" - "Нормално".
У Эрика тогда гостили девять человек - семья хиппи, давний, еще с Кандалакшского заповедника, товарищ с дочкой, трое студентов-практикантов и кто-то еще. В первый же вечер состоялись небольшие посиделки, пришел на огонек и Славка Подсохин. Подливали все больше Норме. Она не отказывалась, пила белую, не морщась. Потом извинилась и вышла.
Я подождал на крыльце, и скоро она появилась из темноты, утирая платочком рот.
- Вы это... не смотрите на них. Они мужики здоровые, нам за ними не угнаться. А пить, правда, необязательно. Неудобно получилось, елки... Вы, наверное, плохо себя чувствуете?
- Почему ты так говоришь? Все абсолютно нормално. Мне очень хорошо, и мне нравятся эти люди. - У нее был совершенно трезвый взгляд, она достала сигарету, улыбнулась и перешла на шепот. - Ты знаешь, у меня только половина желудка. Три года назад мне в Москве стало плохо, я была в больнице, и мне делали операцию. Теперь у меня только половина там. Это удобно, когда надо пить много водки, правда, иногда нужно освобождать место. А раньше - только две рюмки и... - Норма сигаретой нарисовала в воздухе загогулину, - все, я совсем пьяная. Но, Сергей, это все-таки секрет, и сейчас я хочу немного делать на них впечатление.
Норма считала, что три года назад ей несказанно повезло. Операция была сделана бесплатно и хорошо. Весь вечер Норма внимательно слушала рассказы об охотничьих подвигах карлинцев, пила и закусывала. И под конец Славка Подсохин перестал хмыкать и кривить губы. Он потрогал свою бороду, перегнулся через стол и прокричал иностранке в ухо:
- Норма, хочешь под парусом по озеру прокатиться? Под парусом - вш-ш-ш, вш-ш по озеру... Я могу тебя маленько прокатить. Покатать, понимаешь? На лодке. Серегу возьмем, вот Сергея, ребятёшек тоже возьмем и по озеру... Хочешь?
Управляться с парусом Подсохин не умел, но честно старался. Нам удалось достичь какой-то точки метрах в пятистах от берега, и дальше как-то не пошло. Мы менялись местами, садились по очереди за румпель, разворачивали парус и вправо, и влево. Но надо сказать, что мощная Славкина фигура все равно хорошо смотрелась на корме, он показывал Норме окрестности, спрашивал ее впечатление и время от времени радостно и громко (чтобы иностранный человек понял его) приговаривал:
- А все-таки, Норма, не дошли немцы до Сибири, да? Вот скажи, не дошли? Во-о! Видишь.
На швертботе был установлен "Ветерок", и Славке пришлось воспользоваться его помощью, чтобы вырваться из заколдованного круга и доставить нас обратно до берега. Подсохин поднял отвороты высоких сапог, слез в воду и за руку провел Норму на нос, откуда она чуть-чуть неловко спрыгнула на берег.
- Давай, Серега, затаскиваем. Ты с одного борта, я - с другого. И-и раз...
Судно упиралось днищем в прибрежную гальку, наши ноги разъезжались, и пальцы срывались с мокрого фальшборта. Мы отказались от предложенной Нормой помощи и начали немного нервничать, - любой занервничает, оказавшись не на высоте в глазах иностранки.
Мы погнули шверт. Лицо Подсохина стало в цвет его рыжей бороды, мои ноги уехали под лодку, и, лежа на спине, я увидел, как судно поползло вверх.
- Ein, zwei... - Норма держалась за ручку на носу швертбота. И мы втроем вытащили его. Славка стоял, свесив длинные жилистые руки, и пялился на женщину.
- Это ничего особенно, я раньше немного училась джиу-джитсу, - сказала она своим глуховатым голосом, отряхивая ладони. - Даже могу немного кружить.
Я выливал воду из калоши и зазевался. Норма подхватила меня на спину, держа за шею и за ногу, и подняла на воздух. Передо мной закружились камни, два раза мелькнули обшарпанный борт и калоша, которую я выронил, а потом меня опустили на землю. Норма блеснула глазами, медленно подняла с земли свою куртку, фотоаппарат и, расчехляя его на ходу, побрела к живописному скальничку над озером. А мы понесли парус и мотор к Костоцкому.
- Нет, Эрик, ты понимаешь, это такая женщина! Такая женщина... - чуткий Подсохин уже оправился от неудачного плавания и вытаскивания лодки. Он видел, как я, растопорщившись, болтался на спине пожилой худенькой немки. И он простил себе неудачу. - Очень даже неслабая женщина. Вот если бы она еще и не курила...
Норма три дня собирала грибы и терялась. Костоцкий ездил искать ее на Серке или посылал ребятишек. Собранные подберезовики, грузди и маслята она никому не давала чистить, уносила свое ведерко к ручью и сидела там на корточках, с сожалением разглядывая добычу. Самых ядреных и бравых красавцев Норма откладывала в сторонку и чистила их последними, да и то принималась за это только после того, как ее раза два или три торопили.
- Мне очень жалко их разрезать.
Подсохин несколько даже оставил свое обычное самолечение и озаботился здоровьем Нормы. Он приглашал ее в гости и поил разными травяными взварами, зачитывал куски из книги Порфирия Иванова, из брошюры под названием "Лечение лимонами", из каких-то своих тетрадок.
- Бросай, Норма, эту соску свою. У тебя ж, наверное, от дыма уже не легкие, а гнилье одно. Зубы опять же портятся. У тебя случается, что изо рта воняет? А между прочим, вот раз ты куришь, то очень хорошо по утрам уриночкой рот полоскать. Причем самое лучшее - не свежую брать, а выдержанную. Да не смотри ты на этих дураков, они свое же здоровье не берегут, а только ржут, как идиоты. Эрик, тебе неинтересно, - выдь.
Норма честно смотрела в холодные, убежденные Славкины глаза и кивала.
- Да, лучше маленько выдерживать. Утром поссышь, и оставь в баночке на сутки... Хотя и парная урина - тоже неплохо.
Подсохин знал, что полностью здоровых людей не бывает, и поэтому неустанно лечил себя, жену, детей, соседей, туристов. Если человек не хотел признавать себя больным, то приходилось лечить с расчетом на предполагаемые будущие недуги, то есть заниматься профилактикой. Он сломал ребро пожилому Мише Шестакову, прохрущивая позвонки. Дочке при первых симптомах простуды наложил на шею мочевой компресс и заставил носить его, пока по телу не пошли устрашающего вида прыщи. "Это не прыщи, это гадость из организма выходит".
