- Это правильно, - подтвердил дедушка, - она читала мне это письмо. Я только сердился тогда, что она много плачет. Все письмо закапала слезами. Все буквы расплылись, раскисли...
Это замечание бабушка пропустила мимо ушей. Она торопилась досказать, что начала:
- Так вот, строительство наше, этот самый Полыхаевстрой, подходило уже к самому окончанию, когда мы узнали, что недалеко от нас соседи наши, большей частью женщины, строят артелью дом не для себя, а для общественного дела, чтобы разместить в нем сирот, коих тогда собирали по всем блиндажам. Вот тут дедушка Ерофей Кузьмич и задумался. "Нехорошо, говорит, это у нас получается, Надея. Люди стараются для общества, а мы как вроде частники какие, только для себя. Не отдать ли нам и наш домик тоже под детский дом? А?" Я говорю: "Ну что ж, можем отдать. Мы пока и в блиндаже поживем, а дети пусть сюда въедут, тем более у нас свои дети были. Пусть этот дом будет в память наших погибших детей". И тут я, конечно, заплакала. А Ерофей Кузьмич вот этак смотрит на меня, как всегда, подозрительно и говорит: "Очень хитрые твои слезы, Надея. Нехорошие твои слезы. Ты от жадности плачешь. Неохота тебе свой дом отдавать детям, вот ты от этого и плачешь". Тут я ужасно как обиделась и сама пошла в райсовет - заявить, что мы дарим наш домик в пользу детей-сирот. А в райсовете на меня вот так замахали руками. "Что вы, что вы! - говорят. - Зачем нам ваш домик? Это временная мера, что мы тут детский дом для сирот из горелых кирпичей создаем, а вообще-то скоро будут выстроены настоящие дома. Уже отпущены средства". И правда, пока мы строили с дедушкой Ерофеем. Кузьмичом свой домик, тракторный завод уже начал новые тракторы выпускать. И другие наши заводы уже действовали опять на полную мощность, хотя после боев от них тоже только один битый кирпич оставался. Я ведь думала, что я так и умру, не увижу, как опять поднимется наш город Сталинград. А сейчас - пожалуйста, приезжают иностранцы и удивляются. "У нас, говорят, многие города, где прошла война, еще и восстанавливать не собирались. А у вас все идет как в сказке..."
- Ты уж хоть иностранцев не затрагивай, а то никогда не кончишь, улыбнулся Ерофей Кузьмич. - Ты про свой дом начала, а ударилась совершенно в сторону. Будто в газету пишешь. И иностранцев для чего-то приплела.
- Я могу совсем не рассказывать, - снова обиделась бабушка.
- Нет, ты рассказывай, раз начала, но не виляй из стороны в сторону, сказал Ерофей Кузьмич и нахмурился.
Бабушка рассказывала, как, сложив домик, они начали его отделывать, как им отпустили лес, как они сами пилили его, как добывали краску, гвозди, известку, шпингалеты и дверные ручки.
- Ну, это все пустяки, - опять перебил ее Ерофей Кузьмич. - Что мы тут, правда, сделали толково, так это подполье...
Дедушка убрал из-под ног своих половик, ухватился за медное кольцо, врезанное в пол, и без особых усилий поднял квадратную крышку люка.
- Вот оно, подполье, - сказал он, глядя в темную яму. - Я сейчас там свет зажгу. - И потрогал выключатель.
Яма при свете оказалась огромной, облицованной мелкой плиткой.
- Это, конечно, не ахти какое сооружение, - вдруг застеснялся дедушка. - Не Волго-Дон, не гидроузел. Но все-таки кто понимает, поймет. Тут никакая подземная вода не пробьется. Это уж действительно на совесть сделано. У нас тут и картошка, и капуста, и морковь хранится...
- У нас же огородик при доме, - вставила свое слово бабушка. Сейчас-то под снегом, ничего не видать, а весной - красота...
- Красоты особой нету, - сказал Ерофей Кузьмич, - но хорошо, что Волга близко...
- Вот это и нехорошо! - вдруг вздохнула все время молчавшая полная, румяная геодезистка Вера.
Но шустрая подруга сейчас же схватила ее за руку. И Вера густо покраснела.
Ерофей Кузьмич посмотрел на жиличек.
- Что вы сказали?
- Да ничего особенного, - вместо Веры ответила Галя. - Глупость она сказала...
Ерофей Кузьмич чуть помрачнел. А бабушка продолжала рассказывать внуку, как они с дедушкой читали первое письмо, написанное внуком "вот этакими буквами", как собирались поехать к нему, да так и не собрались, как обрадовались, когда узнали, что он поступил в ремесленное училище, как готовили ему посылку, как ждали его...
- И вот ты приехал, Петенька. Я даже все еще не верю, что ты приехал. Ну, теперь у нас с дедушкой душа будет спокойна. Нам ведь больше ничего не надо. Ничего. Был бы только ты у нас перед глазами. Вся надежда наша в тебе...
Говоря так, бабушка Надя взглянула на мужа и встревожилась. Что это вдруг омрачился Ерофей Кузьмич? Может, она что-нибудь не так сказала? И девушки-жилички о чем-то перешептываются. Может, они заметили что-то?
Бабушка почувствовала себя неловко. И чтобы выйти из неловкого положения, сказала:
- А у меня ведь еще орешки есть, я и забыла. Пойду-ка я принесу орешки...
Бабушка ушла на кухню.
А дедушка Ерофей Кузьмич подошел к жиличкам, сидевшим рядышком на сундуке, и сказал:
- Ну что ж вы, барышни, секретничать-то перестали? Или уже вышептали все секреты?
- Да мы и не секретничаем, Ерофей Кузьмич, - сконфуженно проговорила Галя. - Мы просто так...
- Знаю я вас, - улыбнулся Ерофей Кузьмич. - И секреты ваши знаю. Это вам только кажется, что никто их, кроме вас, не знает.
- Ну что вы, Ерофей Кузьмич! - вздохнула Вера. - Мы ничего не сказали...
- А вы скажите, не стесняйтесь, - посоветовал Ерофей Кузьмич. - Я ведь слыхал, как вы сказали про Волгу: нехорошо, мол, что Волга близко...
- Ну, это правда нехорошо, - подтвердила Галя. - И нам самим будет неприятно, поскольку мы у вас живем. И тоже, как вы, привыкли. Но ведь еще неизвестно, как все будет...
- Нет, уже известно. Хорошо известно, - сказал Ерофей Кузьмич.
- А что такое случилось? - спросил Петя.
- Пусть вот они тебе объяснят, - показал дедушка на геодезисток.
- Ничего особенного пока не случилось, - сказала Вера и кокетливо поправила волосы. - Но тут по плану, в связи со строительством гидроузла, река, разумеется, должна разлиться. И при этих обстоятельствах, конечно, не только этот домик, но и другие, рядом, будут...
Вера увидела бабушку, вернувшуюся из кухни, и умолкла.
- Словом, этот разговор сейчас ни к чему, - заключила Галя.
- А почему? - спросила бабушка, поставив на стол тарелку с орехами. - Я разве мешаю вам?
- Нет, что вы, Надежда Павловна! - смутилась Вера.
Все занялись орехами. Вера попробовала раскусить орех зубами. Не удалось. Она взяла щипцы. Бабушка засмеялась.
- Не можешь, значит, Верочка, раскусить своими зубками-то? Не в силах? А ты погляди, как я делаю. - И прижала орех зубами. Орех сию же секунду щелкнул и раскололся. Бабушка положила его на ладонь. - Видела, Верочка? Значит, зубы у меня еще есть. Все налицо, по списку. Значит, я еще не такая старая, а ты меня жалеешь...
- Почему вы думаете, что я вас жалею?
- Жалеешь. Боишься, что я расстроюсь, если узнаю, что ты знаешь...
- Да я ничего такого не знаю.
- Нет, знаешь. Знаешь, что этот домик придется снести, и делаешь из этого секрет. Чтобы не расстраивать старуху. - Бабушка вдруг сердито прищурилась. - Да неужели, ты думаешь, я цепляться начну за этот домик во вред всеобщему делу? Неужели я буду, как буржуйка какая-нибудь, плакать, что вот, мол, пропадает моя собственность?
- Да он и останется вашей собственностью, этот домик, - сказала Галя. Вам за него государство большие деньги уплатит. И вам в другом месте квартиру дадут, еще много лучше этой...
- Успокаиваешь? - сказала бабушка. - Да разве я на старости лет за всю мою трудовую жизнь заслужила такое, чтобы меня девочки успокаивали? Разве в деньгах дело? Разве я покой особый ищу? Да мы с мужем моим Ерофеем Кузьмичом всю жизнь во всех больших делах, какие были, участвовали. Неужели я теперь, после всего, вот в этом домике замкнусь и ничего вокруг себя не увижу?..
- Ну ладно, ладно, - сказал Ерофей Кузьмич, - будет тебе, Надея, непомерную гордость свою выказывать! Будет!..
- А что, разве я неправду говорю? - спросила бабушка. - Разве у нас с тобой, Ерофей Кузьмич, только и хватило силы, чтобы построить этот домик? Разве тут конец нашей силе?
- Нет, это еще не конец, - поддержал жену Ерофей Кузьмич. - Мы еще с тобой поживем, поработаем, Надея, поглядим на все...
- Вы, дедушка, хотели пойти со мной на Волгу, - напомнил Петя.
- Пойдем, Петра, - сказал дедушка. - Пойдем. Я тебе сейчас покажу, что вокруг творится. А то, правда, засиделись мы тут...
Москва, февраль 1951 г.
