С Павликом Редевольдом они были, казалось, давно друзьями на всю жизнь. Эдуард до вчерашнего дня еще сторонился его, но вчера отношения их круто изменились.
— Вы знаете, monsieur Serge, — сказал как-то после урока Павлик Редевольд, — что в северной башне показывается белая женщина каждую полночь?
— И ты веришь подобным нелепостям, мальчуган? — пристыдил он ребенка.
— Ах, monsieur Serge, но там ни одна душа не смеет переночевать, в северной башне; ее, т. е. белой женщины так боятся! Даже Эддик боится, а ведь он такой храбрый! — кивнул он с гордостью на брата. Тот только высокомерно повел бровями.
— Как, и ты трусишь, Эдуард? — усмехнулся юноша.
— А вы не струсите уж будто! — дерзко засмеялся тот.
— He струшу.
На лице Эдуарда отразилось полное изумление.
— И вы переночуете в башне?
— Ну, конечно!
— Ну?
— Чтобы показать вам всю нелепость подобных толков, — заключил весело Сережа.
В тот же вечер, после ужина, захватив с собою подушки и плед, он отправился в башню, где и проспал благополучно до следующего утра.
А утром, вернувшись в жилое помещение замка, был несказанно поражен встречей, устроенной ему Эдуардом.
— Вы смелый, как рыцарь! — вскричал мальчик, пожимая его руку, — и я уважаю вас.
— Славный мальчуган, непосредственный и умный, — мысленно рассуждал Сережа, вспоминая старшего барона. — Сегодня же буду писать Наташе о нем. Она так любит ребят!
Он поднялся со скалы, с сожалением в последний раз окинул взором море и хотел уже идти, как внезапный шорох привлек его внимание.
Вся облитая ало-багровым закатом, перед ним стояла девушка, вернее, девочка, лет пятнадцати на вид… Она была стройна и тонка. Какая-то зеленая шелковая ткань окутывала ее фигурку, подвижную и гибкую, как у змеи. Огненно-красные до колен волосы прикрывали стан, струясь кровавыми, как само солнце в час заката, волнами вдоль спины, плеч и груди, красивые, волнующиеся и непроницаемо густые… Из-под кудрявившихся надо лбом прядей глядели глаза… Две зеленые звезды с огромными черными зрачками, со взглядом русалки, веселым и таинственным в одно и то же время… Алый рот с мелкими зубами и маленькое, маленькое личико, все опаленное огнем загара, обветренное морскими ветрами, загадочно улыбалось ему странною, очаровательною и в то же время необычайной красотой. Зеленые звезды залучились, заискрились… Ало-красные губы раскрылись… И странное существо усмехнулось неожиданно и насмешливо, обнажая ряд своих белых и острых, как у мышонка, зубов.
— Кто вы? — произнес Сережа, пораженный неожиданным и странным видением.
Потом, видя, что она его не понимает, повторил по-немецки свою фразу:
— Кто вы? откуда вы пришли?
Она быстрым движением поправила венок белых лилий, сползший ей на лоб и, закусив огнисто-красную прядь своих пышных кудрей зубами, произнесла чуть слышно по-немецки:
— Я Сирена! Или вы не знаете этого? Пришла оттуда! — она указала тоненьким смуглым пальчиком на скалу, море и вдруг рассмеялась…
Смех у нее был тихий и звенящий… Такой смех должен был бы быть у русалок, если бы они существовали на свете. И когда она смеялась, красные волны ее кудрей колыхались вокруг ее стана и покрывали ее всю, всю с головы до пят.
— Ну, ну, не дурачьте меня, пожалуйста, — рассмеялся в свою очередь юноша, — я знаю, что вы самая обыкновенная девочка и пришли не из моря, а из соседней усадьбы, вернее всего…
Она усмехнулась… И опять лицо ее стало таинственно-странным и чудно-красивым.
— Monsieur Serge, — произнесла она своим рокочущим голоском, — вы догадливее, чем следует быть мальчику в ваши годы. И сейчас вы сказали отчасти правду… Сейчас я пришла из пасторского домика, что там за деревней. Но все-таки я Сирена, и там под скалой ворчит и плещется мой старый отец! — с веселой таинственной усмешкой она повела пальчиком на море и продолжала так же весело свою речь… — Старый царь — Морской Гребень, седой, как лунь, и ворчливый, как сама старость… У меня есть целая свита бледнооких красавиц наяд… А сельди, камбалы и прочая рыбная живность созданы для того, чтобы бродить за мною стадами и охранять покой царевны-Сирены… Поняли вы меня?
И снова смех, рокочущий и звонкий, чудесно нарушающий тишину царственно-спокойного часа заката.
Засмеялся и Сергей. Ему показалась забавной эта странная девушка-подросток с ее поэтичными бреднями и красивым, почти коричневым от загара лицом.
— Я не верю вам! Ни одному слову не верю! — произнес он со смехом и смело заглянул недоверчивым взглядом в ее оригинальные зеленовато-черные глаза. Сирена нахмурилась. Темно-красные брови ее сошлись над переносицей. Лицо сразу постарело и осунулось как будто…
— Ах, вы! — произнесла она, топнув маленькой сильной ногой, обутой в род сандалий с ремнями у ступней. — Ах, вы… — И, помолчав немного, она заговорила неожиданно, краснея и сердито покусывая свои алые губки:
— Слушай ты, неверующий человек… Вот что сказала мне морская волна, седая, как волосы и борода моего папы Гребня… Слушай, что она сказала… Хороший юноша, учитель из замка, вот что она сказала… Только зачем он приходит на твою скалу. Он простой сын земли. У него есть семья там, в Петербурге, родители, о которых он скучает… A здесь два маленькие барона, из которых один только недавно полюбил его после того, как он провел ночь в северной башне.
— Откуда, каким образом? Откуда вы узнали все это, Сирена? — произнес, захлебываясь от волнения и неожиданности, Сережа.
— Откуда узнала? — заливаясь своим рокочущим мелодичным смехом, произнесла она, — о, Сирена все знает!.. Знает, о чем шепчут седые волны… Знает, о чем поют звезды в полночной вышине… о чем лепечут желтые лютики, вербы песчаному берегу… о чем болтают песчинки на дне моря и глухо шуршат травы там далеко, в лесу… Все знает дочь старого Гребня, царевна Сирена, повелительница вод! — И, вся гордая, ликующая, она притихла на мгновение с поднятой рукой, словно застыв над морем, в двух шагах от отвеса огромной скалы…
И вдруг лукавый смех задрожал в ее губах, алых и веселых… Она, как безумная, завертелась no небольшой площадке скалы, рискуя ежеминутно свергнуться в море… Ее густые волосы красным сиянием развевались по ветру. Зеленые глаза с огромными точками зрачков загорелись изумрудными огнями.
Что-то волшебное было в ее небольшой фигуре, кружащейся по скале с стремительной быстротой…
— Берегись! Берегись меня! — протяжным резким криком прозвучал далеко ее голос.
— Я редевольская колдунья. Берегись меня! — и, широко взмахнув руками, бросилась в море, мелькнув со скалы огромной красно-зеленой птицей.
— Сирена! — в ужасе вскричал Сергей и замер на месте, устремив глаза вниз, в гулко бьющуюся о каменистый утес пучину.
И вдруг веселый голосок прозвучал откуда-то снизу.
— He бойся… Я здесь… Редевольская колдунья никогда не утонет… Папа Гребень уже позаботился о том… Прощай, доверчивый, легковерный мальчик.
Сережа Скоринский быстро наклонился вниз и увидел зеленую фигурку, плывшую к берегу… Это была Сирена… Ее красные волосы плыли за нею… Лицо смеялось…
— Прощай! — донесся еще раз до Сережи ее звонкий серебристый голосок, и она сразу исчезла, как исчезает с неба мгновенно и быстро лучистая осенняя звезда.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Ha другой же день Сережа спросил своих учеников:
— Друзья мои, не знаете ли вы Сирену?
— О, Сирену? Monsieur Serge, где вы видели ее? — вскричали оба мальчика в один голос.
Сережа описал подробно его вчерашнюю встречу.
— О, Сирена — это прелесть! — горячо вскричал старший, Эдуард, — это самая смелая девочка во всем мире. Она бесстрашна и предприимчива, как мужчина… Она уплывает в море в самую большую непогоду… Одна под парусом. Она ничего не боится…
— Она дочь пастора Сирена и ужасно странная девочка! Ее зовут у нас еще Дочерью волн за то, что она постоянно плещется в море.
— Вы с ней говорили что-нибудь обо мне?
Мальчики замялись. Потом Эдуард тряхнул черными кудрями и, чуточку краснея, произнес:
— Да… т. е. нет… Я один говорил, когда еще не знал, что вы такой хороший… И просил ее, Сирену, попугать вас хорошенько, но потом, когда я понял и оценил вас… И тотчас же сказал на берегу об этом Сирене. Надеюсь, она не причинила вам ничего дурного?
— Ровно ничего дурного, мальчуган, — и Сережа дружески похлопал по плечу старшего ученика.
Личность Сирены перестала быть для него загадкой.
Mope в эту ночь разбушевалось не на шутку… Еще с вечера обложенное зловещими тучами небо предвещало бури… Ветер свирепо гонял черные массы по свинцовому полю там, в вышине и внизу, во внезапно потемневшей пучине; седыми призраками, громоздясь друг на друга, бешено носились свирепые и пенистые чудовища-валы…
