бьются о скалы, чувствую, как их же ласкает огненный песок, и улетаю, высоко в небо, сливаясь с белоснежным облаком. Меня обнимает приятная сладость песка и ледяной шёпот могучих глыб. Каждая частичка наполнена, всё имеет свой смысл, свой цикл, свою форму. А я то, что объединяет всё это, основа всего многообразия жизни. Таким целым, наполненным и могучим, я не чувствовал себя ни когда.
– Понравилось? – Вновь встряхнул пустоту нежный голос.
Оглядел свои руки, больше ни океан, ни вода, не лёд и не пар, я, снова – я.
– Кто ты?
– Никто, ничто и ничего. Но всё, и везде.
– Как это возможно?
– Я, сознание, как и ты, и всё другое в этой вселенной, начало всего.
– Но… как такое может быть?
– Не задавай лишних вопросов, просто смотри и чувствуй.
Темно. Тихо. Пусто. Я – маленькая чёрная точка, внутри трепещет. Наполняюсь, но не росту. Тяжело. Вот, вот моя же масса меня и раздавит. Чувствую в себе тяжесть миллиарда галактик. Полон.
Пустота вокруг заиграла волнами, прожорливо поглощаю её просторы, расширяясь, увеличиваюсь со стремительной скоростью. Я огромен, в триллионы раз больше тысячи океанов. Внутри царствует хаос, частички сталкиваются слипаются растут, стремительно наращивая массу, кружась в танце под симфонии вибрации энтропии. Формируются. Погибают и рождаются вновь. Приобретают вектор, сталкиваются сгоняя друг друга с орбит в борьбе за жизнь. Я чувствую тепло сияющих звезд. Понимаю языки зарождающихся чудес. Большие и массивные играют в салки с малютками, притягивая ближе к себе, расставляя по местам, кружа в диких магнитных вихрях.
Они творят, и я могу. Играть завитками бурлящих потоков. Могу говорить языком созвездий. Давать и забирать. Преображать и уничтожать. Я – космос, и это прекрасно! Бескрайний и безграничный. Художник первопроходец, рисующий изгибы будущего. Творящий, бесформенный разум, но чувствую каждую частицу необъятного тела. И другие такие же тела. Слышу говор их вибраций, вижу чудеса фантазии. Нас миллиарды. Это прекрасно. Мы, часть единого ядра, основа жизни, её начало. Я понимаю частицы, осознаю то, о чём раньше не мог и подумать. Всё вокруг нас живое. Сознание оживляет, придавая формы, рисуя образы и миры. Как в детстве, леплю фигурки из молекулярного пластилина. Я осознал, что есть жизнь.
– Ты чувствуешь это?
– Да! – Шептал я в эйфории блаженства. – Чувствую!
***
– У него кома!
– Мы можем что-нибудь сделать?
– Что можно сделать в этой консервной банке?
– Да что с ним? Он не пробыл на поверхности и двух минут.
– Все показатели в норме, но что странно, мозг словно умер, ни одного импульса.
– Но так не должно быть.
– Сам посмотри!
Луч пытался проникнуть на корабль, искал щель, рисуя узоры у самого иллюминатора. Было принято решение улетать с существующим, но безжизненным телом на борту, лишь вступившим на неизвестную планету, оставив на ней само начало.
Я видел всё. Наблюдал, как над моей оболочкой в панике суетится весь экипаж. Хотелось кричать. Барабанить кулаками об обшивку. Я здесь, я жив, я не умер. Но, никто не слышал криков, не замечал выводимые узоры, всем было не до меня, они были с ним, в этом спектакле собственной смерти я был безликим и безмолвным зрителем. Не способным пробиться, сквозь железную оболочку корабля, к своей прежней жизни.
– Границ нет, есть только видимость ограничений. – Ласково прошептал на прощание голос.
Я понял. Получилось. Я открыл глаза… О том что произошло там, за пределами корабля я не говорил. Все списалось на ядовитые пары атмосферы. Мы ещё не готовы. Время придет и для этих тайн, но не сейчас. Покидая поверхность, капитан сделал запись в судовом журнале:
«Необитаемая, безжизненная, опасная планета не пригодная для освоения!»
ВОПРЕКИ
Ветер гипнотически колыхал водную гладь в углублении асфальта, поглощающей размытый серой россыпью облаков солнечный блин. За рябью воды наблюдали темно-синие Мариинские впадины глаз, в которых уже сутки царили бермудские бури. Демоны внутри жаждали пищи. Дали сознания манили погрузиться в студенистое болото воспоминаний.
Через просветы стальных облаков пробивались скудные жалящие теплом лучи апрельского солнца. Весна вступила в свои права, но кое-где ещё психовала зима, снежные аномалии покрывали холодным одеялом, дороги и дома, а затем так же быстро исчезали. По утрам роса, скатываясь в округлые слезинки застывала на едва пробившейся траве. Пограничное состояние было и в её душе.
Чувства и эмоции – стержень движения, тянущие вперёд, даже если там тупик. Природа подсознания всегда берёт своё. А где истоки?
Цель – наполняет жизнь смыслом, а поступки красками. Выбор меняющий сознание, рисует очертания новых граней реальности.
Мой выбор – жизнь! Его я делала уже два раза. Первый – при рождении, больше инстинктивно чем сознательно. Восьмимесячные щипцовые дети с патологией сердца в СССР редко выживали – но это был мой выбор, диктуемый врождёнными инстинктами.
Второй раз выбрать жизнь было гораздо труднее. Двенадцать лет возраст призмы розовых очков, прекрасных красок загадочного манящего мира о котором не знаешь и половины. Первая любовь, первые горькие слёзы разочарования, камень предательства в сердце, пора освобождения от скорлупы, в которой лишь мельком вкушались горькие воды из чаши жизни.
После неудачного падения пробились пряди первых седых волос. В финале соревнований закончилась многообещающая спортивная карьера, к которой уверенно шагала долгих семь лет. Оковы собственного тела сковали душу и мысли укутав в тугой кокон. Тонкая нить костного мозга единственная надежда, связывающая голову с неподвижным телом. В начале нулевых это звучало как приговор. Мама сожгла все ненавистные грамоты, в костре полыхали ленты медалей, огонь пощадил только память. От кандидата в мастера спорта осталось лишь бесчувственное тело. Но я выбрала жизнь, уже сознательно, но не ту что прочили. Истинная жизнь в движении, а без него – меня ждала медленная мучительная смерть разума в оковах тела. Юношеский максимализм и воля к победе годами вычеканенная на матах спортивной школы, вопреки пороку сердца, не позволяла сдаваться пусть даже наперекор всем прогнозам и тихим тайным слезам родных.
Три месяца ощущений Чупа-чупса, и побег из-под власти страшного сна от падения на неподвижное тело онемевшей руки. Помню, как боролась за каждое движение, за каждый жест. То, что произошло потом можно считать чудом или божьим промыслом, но в глубине души двенадцатилетним умом я знала истинную цену новым неуверенным шагам в жизнь без спорта.
Возвращалась в зал, терзая душу, перебирала ступени не решаясь войти, вглядывалась в окна, ловя каждый звук, доносящийся из открытого окна. А когда набиралась мужества, сидела на лавочке, наблюдала, прекрасно понимая, чем может обернуться возвращение на мат. Тогда я не сдалась и не проиграла, я просто выбрала жизнь.
Сейчас, вглядываясь в тревожную рябь воды сжав в руке лист А4 кричащий страшными терминами, чувствуя спиной холод кирпича четырехэтажной поликлинике, я вновь выбираю жизнь, но уже не свою. Мой мальчик родится: скажет первое слово, сделает первый уверенный шаг в жизнь, научится читать, пойдёт в школу, в институт, женится, у меня появятся внуки. Он будет жить, пусть даже я и не смогу увидеть его, подержать на руках, прижать к себе. Мой выбор – его жизнь, цена не пугает, за всё приходится платить.
Листы обрывками разлетелись гонимые ветром, покрыв мутную гладь. Она скрылась за углом холодного красного кирпича, оставив позади фразу на обрывке листа А4 «исключено, по медицинским показаниям» в третий раз за двадцать с небольшим хвостом, плюнув в лицо судьбе выбрала жизнь.
Через год он сделал первый шаг, ему было семь месяцев, в десять – заговорил. В год сам пересказывал стихи, в четыре бегло читал. А едва исполнилось шесть с огромным портфелем наперевес за руку с мамой и папой впервые зашагал в школу. Малыш – родившейся на 4200 вопреки всем выбрал жизнь.
Ограничения – всего лишь игры нашего разума. Рамок нет, есть только непоколебимая воля жизни, кисти которой только в наших руках.
МОНСТРЫ ВНУТРИ
Караван тронулся. В шесть турецких зелёных автобусов вместилась малая часть желающих покинуть временное пристанище, служащее для многих домом на протяжении пяти долгих, мучительных лет.
Аббас в последний раз обернулся назад в страшное прошлое, которое так хотел оставить позади, но не мог. Из палатки мед блока появился силуэт доктора. На прощанье встревожил руками воздух: «Моя душа с тобой» пали на губы
