жизни все до противного глупо. Одни ребята решают, что нам покупать в магазине, другие – что надевать, третьи – чем заняться на выходных, и даже что поставить на матч «Барселона» – «Реал» за нас тоже решают мнимые специалисты.
– Эм…нет.
– Эм…да, – передразнил он. – Вот почему покупают в кредит дорогущий айфон?
– Потому что бренд.
– Да нахуй он тебе нужен?! – вспыльчиво наклонился он. – Тебе так важно, чтобы на кроссовках было написано «Nike»?
– Они просто делают качественную обувь.
– Да прошли давно уже те времена, сынок, – сказал мужичок, нервно покачиваясь взад-вперед. – Их сейчас штампуют одни и те же киргизы, замурованные в подвале!
– Не правда.
– Да что ты?!
– Вы видели?
Мужчина взял паузу. Очевидно, что для раздумий. Похоже, мои аргументы завели его в однозначный тупик.
– Как же вас молодых легко и просто запрограммировать, – произнес он, понуро опустив голову. – Бренд. Мода. Пусть будет неудобно, пусть надо будет полгода ебашить на низкооплачиваемой, неприятной работе, чтобы выплатить хотя бы один в кредит. Зато в тренде будем.
Я сглотнул ком, обратив внимание, что девочки на кассах засуетились. Потом сказал:
– В чем-то вы правы. Тренд – это действительно дурацкое помешательство.
– Тренд – это долбоебизм, – поднял он палец вверх, словно призывая к повышенному вниманию. – Притом не просто долбоебизм, а манера восприятия чужого мнения в лице собственного. Это определенный пример гипноза – когда тебе совершенно что-то не нужно, но ты, благодаря информационной глобализации, начинаешь думать иначе.
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Допустим, что это так. Но какое это имеет отношение к ставкам?
Он вновь улыбнулся. Его губы чуть разомкнулись. Дверь в контору приоткрылась почти беззвучно, но мы оба это заметили и, едва ли не синхронно, повернули головы к выходу. Из проема вылезли, будто новорожденные цыплята, двое юных парней, одетых в разноцветные шмотки и бурно обсуждающих матч «Барселона» – «Реал». Один утверждал, что сегодня прочел в сообществе пост какого-то «чумачечего» прогнозиста, обладающего репутацией аса, в котором, черным по белому, написано понятливым языком, что нужно ставить на победу «Реала» с коэффициентом 2,33. Второй, ему наперекор, вторил, ссылаясь на другое сообщество, в котором за ежемесячную оплату говорили о двойном исходе на «Барселону» и «Тотале меньше 2,5» В своеобразной дискуссии они протопали половину зала, притормозив у дивана побольше и, с гордостью подметив сей приятнейший факт, а также косо взглянув на меня и на постаревшего дядьку, плюхнулись на него с удовольствием. Дядька со стоном оторвал свою пятую точку от того места, где он сидел последние пять минут, подошел ко мне, присел рядом и шепнул на ухо:
– Знаешь их?
Я замотал головой.
– А вот я знаю, – продолжил он шепотом. – Они приходят сюда каждый день. Одному – 15, второму – 17. Никто из них даже вскользь не увлекался никаким спортом. Но это им никак не мешает ходить сюда и благополучно проигрывать мамкины деньги.
– Может они подрабатывают? – возмутился я.
Мужчина с негодованием цокнул.
– Мой мальчик, – с тоской из драматичного фильма, сказал он. – Я каждый день пребываю здесь. Они без доли стеснения звонят при мне своим матерям и просят пару сотен на бизнес-ланч в «Шашлыкове». А потом собирают какие-то сказочные экспрессы, в надежде, что выиграют миллион.
Я смотрел на ребят с каким-то несвойственным откровением. Они живо обсуждали что поставят, а потом с какого «qiwi» будут заводить деньги. Зачем-то. В конторе.
– В наше время лохов было меньше, – добавили потрескавшиеся губы у моего уха. – Да и лохами старались делать взрослых, а не детей. На святое не покушались.
– Но их же никто не заставляет идти сюда и проигрывать деньги. Они сами прутся сюда.
Лицо мужчины пропиталось иронией.
– Ты сам-то веришь во все это? – сказал он вполголоса. – Веришь в то, что купил кроссовки, потому что они тебе нравятся, а телефон, потому что он обладает всеми необходимыми тебе функциями?
– Да. Я не ведусь за модой.
Он вздохнул с облегчением. В его лице я увидел какую-то отстраненность. Тяжелую и неповоротливую. Безмятежную и страдающую. Перед моими глазами пронеслась череда видео-отрывков. Марина, мечтающая о публичной любви, которую я ей не дам никогда, Настя, примеряющая очередной лифчик в прихожей спортзала, лекции, семинары, прогулки по парку, торговым центрам, кинотеатрам. Все мчалось куда-то, уносилось в небытие. Я сидел. Мужичок вдруг положил мне на плечо руку.
– Тогда тебе повезло. Как тебя зовут?
– Данил.
– Данил, – произнес он с легкой задумчивостью. – Будь, пожалуйста, очень бдителен в эту эпоху аморального надувательства. Продолжай не вестись за модой.
На его старом лице вновь промелькнула улыбка. Он дважды хлопнул меня по плечу, потом, вложив немало усилий, привстал и пошел на выход. Через минуту в зале остался я и двое парней. Мне не удалось сказать ему ничего на прощание. Точнее я не успел. Мой взор не сходил с дверей, через которые он только что вышел. Парни за спиной продолжали шуметь, соблюдая все азы юношеской бестактности и вынуждая меня раздражаться. Я чувствовал себя библиотекарем. Облокотившись на стойку рукавами вязаной кофты, в запотевших очках, я вот-вот должен был вскипеть.
– Эй, парень, – прикрикнул один из них.
Я обернулся. Их серьезные лица сверлили во мне дыру интереса.
– С номера на киви не помнишь какой процент?
Я молча помотал головой. Затем вытащил телефон из кармана. Он выключен. Сел, очевидно.
– Ну че там? – спросил все тот же. – Пишут что-нибудь.
– Нет, – безразлично ответил я, поднимаясь с дивана.
Парни еще раз взглянули на меня, скорчив недовольные физиономии, затем снова погрузились в толстые распечатки. Я направился к выходу, ведомый не ясно чем, точно пьяная каракатица, шатаясь из стороны в сторону. Толкнул дверь. Вышел. Посмотрел на грязный угол белой стены, об который я недавно вытирал обувь, поднялся по лестнице, сощурился от нисходящих лучей весеннего солнца и остановился в бредовом раздумии. Мимо шагали люди – дамы на лабутенах, мальчишки с айфонами, мужики с огромными жопами, обтянутых неимоверно узкими джинсами. Мне вдруг стало как-то не по себе. Кто-то подошел и встал со мной рядом. Я повернулся и узнал в нем того мужчину.
– Мне страшно за ваше будущее, – сказал он медленно, будто процеживая через сито каждое слово. – Мои дети и внуки меня не слушаются. Они считают, что материться при старших – это нормально, в церкви одни сектанты, гугл все знает, а значит и учиться им вовсе незачем. И это лишь малая доля навязанных убеждений, – мужчина грустно взглянул на меня. – Я не знаю, что с этим делать.
Я взглянул на ту сторону улицы. Люди быстро шли друг за другом, будто куда-то опаздывали. Девчонка бежала в самом конце. Молодая. Красивая. Уничтожая в пепел свое изящество, она держала в одной руке телефон, прислоняя к уху, в другой сумочку – блестящую, рубиновую, такую видать на всю улицу. Она кричала что-то. Вокруг, для меня, неожиданно все
