с тобой, ну, какое будущее». Природа не оснастила человека способностями к мгновенному обустройству в новом мире. Приходится адаптироваться самому, в то время как все твои датчики отторгают эту чуждую реальность. И вся система глючит, паникует и мигает яркими тревожными лампочками. Пересиливай себя, человече, отращивай «жабры», развивай систему терморегуляции или что там ещё есть в твоём арсенале, иначе аврал и полный каюк — так и будешь в зависшем состоянии взирать на новую реальность изнутри своей субмарины.
Не выдержав невыносимой неопределённости, Лёха психанул и бросился к проёму плацкартного купе с намерением выяснить, наконец, что здесь происходит. В этот же момент здоровый курчавый детина начал выходить из купе, не обращая внимания на внезапно появившегося перед ним Лёшу. В результате столкновения с детиной Лёша отлетел к боковому столику, и, почувствовав как поезд резко дёрнулся, очутился в проходе на полу, ещё более злой и обескураженный.
— Друг, извини, не заметил! Да ты откуда взялся-то? Никого ж не было в проходе и вдруг ты! Прям как чёрт выпрыгнул, — курчавый потянул руку, помог Лёхе подняться и заботливо отряхнул его бушлат, — ты морячок, что ль? С флота недавно? К нам как попал, по распределению? А я из политеха. Мы почти все оттуда. Ты из какого вагона?
Лёша, не успевающий переваривать информацию, промычал что-то и махнул рукой куда-то назад.
— Из двенадцатого? — обрадовался курчавый, — а я — Сеня. Рогожкин, — курчавый тряс лёшину руку и излучал безудержное дружелюбие щенка кокер-спаниеля, казалось, он был несказанно рад встретить Лёху.
— Лёша. Бондарев, — в смятении Лёха прикидывал, стоит ли рассказывать о странном попадании в вагон, но курчавому это и не понадобилось. Он затолкал Лёшу в купе и представил присутствующим, во множестве занимающим полки:
— Это Лёша-морячок из двенадцатого. По распределению к нам. Дайте кто стакан. Стакан есть чистый?
Все загалдели ещё больше, подвинулись и усадили Лёху на жёсткую деревянную полку напротив парня с гитарой. Вручили стакан (чистый ли? он постеснялся спрашивать).
— Из двенадцатого? Алёну Протасову знаешь? Это у вас кто-то от поезда отстал? Ну, налейте же ему, человек с пустым стаканом сидит!
Лёха успевал только крутить в разные стороны головой и широко улыбаться как мультяшный персонаж, приговаривая: «Не-нет… не знаю. нет..»
— А ты чего бритый? Больной что ль?
— В смысле? — начал было Лёша, как со всех сторон закричали, защебетали: «Сказали же, из армии только, не видишь, человек в форме, ты, Хлявкин, чего цепляешься, из армии он, с флота он».
Прихлёбывая вино, Лёха отметил, что, действительно, у присутствующих парней наблюдались странные стрижки с несколько отросшими, по его меркам, патлами, а некоторые ещё и усы носили. У девушек тоже с причёсками наблюдалось что-то чуднОе — в основном, они носили пышные стрижки каре или закручивали длинные волосы «гулькой», как у встреченной им в проходе девушки. От крепкого противного вина на голодный желудок (плодово-ягодная бормотуха какая-то!), а ещё от духоты и переживаний Лёха раскис и смотрел на всех изумлёнными детскими глазами.
— Ты в каком море ходил? — крикнул кто-то Лёхе (вероятно, Хлявкин) с верхней полки.
— А давайте споём про море! — перехватил кто-то инициативу к большому лёхиному облегчению.
— А давайте! — гитарист одним глотком допил остатки вина из стакана, — на, поставь на стол, — и ударил по струнам.
«В нашу гавань заходили корабли,
Большие корабли из океана».
«В таверне веселились моряки, ой-ли, — подхватили девушки, — И пили за здоровье атамааана».
— Ты первый раз в стройотряде? — прокричала Лёхе на ухо девушка с серыми, слегка раскосыми глазами.
— В стройотряде? — глупо улыбаясь, переспросил Лёха, — Эээ..
— И я — первый. Да ещё в такую даль, — сероглазая улыбнулась.
— В даль? — опять переспросил как попугай Лёха.
— Шутишь? — девушка замахала руками, чуть не расплескав вино, — Казахстан! Я дальше БССР никуда не выезжала. В Москве даже не была, — она как-будто расстроилась, — я вот со второго курса, Сашка с верхней полки с третьего…
Белобрысый весельчак, сидевший у окна, откликнулся:
— Не наводи тоску, Наташка! Так и сидела б в своей общаге. Хоть романтики вдохнёшь! Степи, кони, ковыль!
— Денег мало-мало заработаешь, — выкрикнул кто-то под общий смех, — не всё ж мамке тебя содержать.
— Да что вы всё «деньги, деньги», — парень с гитарой оборвал песню. Леха заметил на его рубашке значок с красным флажком и какой-то аббревиатурой, — Нельзя же для себя только жить. Поможем братской республике, совхоз построим, общежитие. Народ в степи потянется сельское хозяйство развивать. У меня брат год назад, в шестьдесят втором, ездил, так он сейчас уже председатель комсомольской ячейки на факультете. Справимся! Ты, Самохина, лекции колхозникам можешь читать. По истории!
— Ой, да ладно, ребят, ну что завели опять партсобрание. Всё знаем, понимаем, чувствуем! А вино у нас ещё есть? — раздался озорной девчоночий голос и все опять загалдели, засмеялись…
В Лёхиной голове под стук вагонных колёс крутилось: «Ка-зах-стан-Ка-зах-стан- Ка-зах-стан..» Пользуясь царящим вокруг гвалтом и хаосом, он поднялся и нырнул в проход, нащупывая в кармане пачку сигарет. Это дело следовало немедленно перекурить.
«В шестьдесят втором!» Лёха медленно, как лунатик, двигался в сторону тамбура, то и дело проводя ладонью то по лицу, то по коротко стриженной голове, как будто пытаясь смахнуть с себя этот морок. Это у них, значит, шестьдесят третий сейчас? Чушь какая-то. Да это съёмки скрытой камерой! А эти все — актёры! Идиотизм. На следующей станции сойду, хоть в чистом поле. А может я в этой… временной дуге или как её там? Вон, Димон в «СПИД-Инфо» читал, что люди пропадают как не было, целыми семьями. Я же в Крым в восьмидесятые с мамкой ездил плацкартным — там вагон как вагон, мягкий, уютный, а это какой-то ящик, оклееный бумагой. «Ыыыы», — завыл тихонько Лёха, чувствуя, как он сходит с ума среди энергичных комсомольцев, едущих строить общежития в казахских степях.
Ад — это закрытое пространство, вроде несущегося без остановок вагона, наполненное активистами с ликующими улыбками и бьющей через край энергией. Лёха избегал активистов-энтузиастов. Ещё со школьных времён он усвоил, что активист не успокоится пока жива в нём надежда сделать из тебя второго такого же. «Блин, я попал», — простонал Лёха, глядя на летящий за окном зелёный массив. К счастью, стройотрядовцы распределились по купейным отсекам и ему не приходилось продираться сквозь пассажиров. Он, правда, на нервной почве чуть не схватил за грудки чудака в вязаном жилете, который, проворно спрыгнув перед его носом с верхней полки, судорожно запихивал что-то за шиворот. «Ой, прости, прости, братушка, не серчай!», — блеснув железным зубом запричитал прыгун. Лёха,
