и теперь он чуть изменил ход разговора: вместо своеобразного диалога, в котором собеседник сидел всегда молча, теперь он полностью машинально, не особо об этом задумываясь, перешел на монолог, дабы не обидеть своими следующими словами чувства покойной невесты.
«А может, где-то, в любой точке мира, гуляет такая же красивая, милая девушка, с которой у нас невероятная совместимость. Вообще насколько я могу быть уверен в том, что девушка мне полюбившаяся будет именно той единственной? Сколько на нашей планете женщин с разными характерами и, наверняка, в какой-то стране будет самая лучшая, с которой я захочу провести всю свою жизнь. Никогда ты не можешь быть уверенным, но переживая настоящую любовь думать о таких нелицеприятных вещах крайне тяжело да и не нужно, откровенно говоря. Я же сам сказал: нужно жить сегодняшней жизнью, настоящим моментом и ценить все переживаемые мною наивные чувства, даже если логически обосновать их трудно. Да и вправду что-то я заигрался: какая к черту мне разница, что где-то далеко-далеко, куда Макар телят не гонял, есть идеальная девушка – найти именно ее у меня все равно не выйдет да и назойливая, вредная мысль, что можно всегда найти ту самую, будет плохо сказываться на моих отношениях, так как понять, что вот она точно полностью мне подходит практически нереально, поэтому надо отбросить всю эту чепуху и просто жить, получать удовольствие даже от самого непримечательного. И вроде у меня это более или менее получается, несмотря на все насущные проблемы, с которыми я не собираюсь смириться ни в коем случае, хоть и, признаюсь честно, думаю об этом, моя любимая женщина!»
В конце Венедикт опять обратился к покойной и далее мысль отправилась в свободный полет, который он сознательно практически не контролировал и отпускал из оков бедные думы. Он слишком воодушевился новыми мыслями и в один миг к удивлению заметил, как полностью выбыл из объективной реальности и отдал свое существо животрепещущему воображению. В то же время погодка ухудшалась параллельно тому, как Хрусталь преображался и наполнялся живыми, яркими переживаниями, заставляющими сердце работать более усердно. Заметные физические изменения никак его не покоробили и он все так же витал в своей голове, представляя себя в самых желанных жизненных ситуациях, из которых можно выделить его первое знакомство с невестой, на самом-то деле не особо примечательное и занимательное, но по своему приятное и уникальное для Венедикта; а также его наилюбимейшей сценой было то, как он познакомил в первый раз своих родителей с ней. Непонятно по какой причине, но она ярка отложилась в задворках его сознания: он ясно, в деталях, мог изобразить ту гостиную с накрытым столом, где они вчетвером (он, мать, отец и невеста) сидели на стульях и мило, любезно общались друг с другом, будто бы будучи знакомыми уже несколько лет с приведенной девушкой. Хрусталь бегал резвым взглядом по лицам родителей и девушки, дабы охватить всю палитру эмоций каждого из них и иметь общее представление, как проходит их первое, самое важное общение, после которого складывается впечатление, которое останется на долгое время, поэтому Венедикт всячески старался презентовать девушку только с лучшей стороны и точно так же своих родителей ей, так что тут ему приходилось работать на два фронта и у него это отлично получилось: мать прошептала на кухне, что они со отцом безумно рады за чету, а будущая невеста после окончания ужина, уже идя по улице, восхищалась его родителями и уже воображала себя лучшей невесткой для тещи и тестя.
Хрусталь воспроизводил эти воспоминания и не мог остановиться. После каждого следовала другая картина, такая же красочная и знаменательная для Венедикта, как и все остальные, но отвлечься от бесконечно идущей ностальгии ему помогла внешняя среда, а точнее уже сильный ветер, дующий ему в бок. Он оглянулся в сторону океана и заметил белеющую, пупырчатую пену, шипящую в нескольких метрах от него, которая некоторое время назад не доходила до нынешнего уровня. Сами волны также поменялись в размерах и теперь на них было смотреть еще притягательнее чем обычно, но и страшней: взгляд погружался в эти передвигающиеся воды и настолько гипнотизировался океаном, что невозможно было перевести взора на что-либо другое. Ветер бушевал серьезнее, но все еще Венедикт, несмотря на то с какой силой обдувались его штанины, стоял на своем и пока не желал уйти в помещение, дабы спрятаться от холодного ветра.
«Ух, ну и погодка тут разбушевалась. Странно, а по прогнозу ничего об этом не было сказано, ладно, ничего страшного, даже есть что-то завораживающее в сложившейся атмосфере. Как же все-таки прекрасен океан, кто вообще может ненавидеть океан? Думаю, ни один человек не готов к такой бестактной дерзости. Хотя, если хорошенько поразмышлять и откопать все прошлые знания о тебе, моя любимая, то я не смогу ответить точно на вопрос, любила ли ты эти бескрайние массы вод. Не знаю откуда, но у меня в голове отложились твои слова, где ты не совсем положительно высказывалась об океане, вроде бы упоминая о фобии, боязни глубоких вод. Я могу понять таких людей, которые стоя на круизном лайнере и пристально смотря на волны, облекающие длинный, массивный киль корабля, сразу же представляют себя падающими в океан, после чего погружаются все ниже и каждый раз вместе с темнеющим окружением они видят вокруг себя множество инфернальных, ужасающих своим мерзким внешним видом подводных тварей. Но! На безопасном берегу, рядом с приливающей волной, неужели океан не наталкивает их на всевозможные мысли, удлиняющие сегодняшний день? Не знаю, надо быть как по мне полным дурачком, – хоть и я очевидно не претендую на звание гения планеты – чтобы не видеть в наполненном жизнью океане источник благоразумных, светлых и искусных дум.»
Хрусталь решил, что стоит убедиться в верности своих слов на деле и свернул с тропинки на рассыпавшийся под ногами песок, обретающий после ямочку подошвы его обуви. Подойдя как можно ближе к воде, ему хотелось поначалу снять ботинки и встать голыми ступнями в ту область, где то прибывала, то уходила белесая пена, однако он отказался от этой затеи, желая не схватить простуду ни с того ни с сего. Взгляд уперся в дальний горизонт, где ярко-голубое небо сливалось воедино с океаном. Пустота. Его окружала пустота, ни людей на берегу в ближайшем расстоянии, ни водных судов не было видно вокруг. Он был наедине с природой, которая казалось давала знаки, что пора осмелевшему мужчине уходить домой, но он нагло не слушался
