глазам, по дурацкой улыбочке – все мы становимся дурочками, когда… – Свекровь горестно махнула рукой. – Я бы тебя поняла, если бы не была его матерью. Поняла бы и поддержала – все в жизни бывает, что уж тут. Порадовалась, скорее всего, – вон как тебя понесло! Любовь, не иначе – глаз горит, щеки алеют. Волосы вьются. Но, Кира, я его мать! И стоять буду за него – это ты, надеюсь, понимаешь!
Кира кивнула. Помолчали. Кира по-прежнему не поднимала глаз.
– Ладно, – прихлопнула ладонью по столу Вера Самсоновна. – Я все поняла. Значит, ты уже решила. Уговаривать тебя не буду, останавливать тоже. Твое решение и твоя жизнь. Сына поддержу – ему будет трудно. Да ничего, отболит, в молодости все быстро проходит. Слава богу, с детьми вы не успели. Вот это бы было для меня уж точно катастрофой. Все, Кира. Иди. Иди, пакуй вещи. Ты, кажется, почти собралась? И да! – выкрикнула она ей вслед. – А зачем ты вообще за него шла? Ты же его не любила!
О господи! Значит, Вера все понимала? И видела ее чемодан? Ну конечно! Она не была любопытной и бестактной тоже. К ним в комнату лишний раз никогда не заходила, а тут, наверное, заглянула по делу. Да какая разница?
Кира обернулась и чуть слышно пробормотала:
– Простите меня.
– Бог простит, – сухо откликнулась почти бывшая свекровь.
По всему выходило, что уходить надо было сегодня. Да, да, быстро покончить со сборами и уйти. А объяснение с мужем? В конце концов, он ничем ее не обидел – за что же с ним так?
Кира села на край бывшей супружеской кровати и замерла. Что делать? Ждать Володю? Глянула на часы – до его прихода с работы оставалось четыре часа. Невыносимо сидеть в этой комнате и ждать. Уйти из дома? Да, выход. Пойти в кино или пройтись по магазинам. Голгофа отодвигалась. После разговора с Верой ей стало легче. Она быстро оделась и с облегчением выскочила из квартиры.
Вернулась к семи – Володя ужинал на кухне. Свекровь смотрела у себя телевизор.
Разделась, зашла в кухню.
– Володя!
Он поднял на нее глаза.
Молчал. По его глазам поняла – Вера уже ему рассказала. Ну что ж, стало быть, объяснение отменяется. Уже хорошо.
– Володя, – повторила Кира, – я…
Он кивнул и отложил вилку. В тарелке остывала картошка. Кира сглотнула слюну – вспомнила, что с утра ничего не ела, ни крошки.
Он внимательно и выжидающе, даже с интересом, разглядывал свою жену.
– Я тебя внимательно слушаю, – наконец сказал он.
И эта спокойная, холодная фраза окончательно выбила Киру из колеи. Она разрыдалась – громко, бурно, с истерическими нотками, так несвойственными ей.
Володя все так же сидел напротив, уронив в руки голову, молчал. Потом не выдержал:
– Все, Кира, хватит. Решила – значит, так тому и быть. Останавливать и держать тебя не буду. Знаю, что ты человек разумный и с кондачка решений не принимаешь. Когда ты уходишь? Сегодня?
Растерянная Кира неуверенно забормотала какую-то глупость:
– Да, если надо, конечно, сегодня!
Он усмехнулся:
– Надо? Кому, извини? Мне – точно не надо. – И быстро вышел из кухни.
Просидев минут десять в полнейшем бессилии, она поднялась и пошла в комнату. Муж лежал на диване и читал книгу.
Кира вытащила из-под кровати чемодан, достала из шкафа сумку с мелочами и посмотрела на мужа.
– Ну я пошла? – неуверенно сказала она.
Он отложил книгу и кивнул:
– Да, разумеется. Удачи тебе!
– И тебе, – прошептала Кира. – И еще раз прости, что так получилось.
Не глядя на Володю, она быстро вышла из комнаты. У входной двери услышала что-то подобное рыку. Или стону. Или… Это было нечеловеческим звуком. Сердце оборвалось. В комнату к свекрови зайти не решилась.
Выйдя на лестничную площадку, услышала крик Веры Самсоновны:
– Сыночек!
Слышать остальное было невозможно – она схватила сумку и чемодан и, не дожидаясь лифта, бросилась вниз по лестнице. Чувствовала себя при этом преступницей. Нет, даже не так – убийцей.
От дома бежала, как от чумного барака. А когда устала и остановилась, поняла, что не знает, куда идти. Позвонить Мишке? Нет, невозможно – трубку может снять жена, что тогда? Да и к чему дергать его поздним вечером, что изменится? Села на скамейку и снова разревелась. Ну и поехала в отчий дом, в Жуковский. А куда деваться?
В электричке тряслась как осиновый лист – теперь предстояло еще и объяснение с родителями. А это куда хуже, чем объяснение с мужем и свекровью – точнее, бывшим мужем и бывшей свекровью.
Отец, военный человек, привыкший к режиму, уже спал – ложился он рано. А мама уже на пороге, внимательно глядя на дочь, сразу все поняла, но задала вопрос, еще предполагавший надежду:
– Поссорились с Вовой?
Кира зашла в квартиру, сняла плащ и туфли.
– Мам! Можно чаю и бутерброд? Очень хочется есть. И еще – если можно – давай не сегодня? – почти взмолилась она. – Пожалуйста!
Мать погрела ужин – макароны, тушеное мясо. Поставила на стол квашеную капусту:
– Ешь, витамины.
Кира ела молча и жадно и на мать не смотрела. Удивилась своему аппетиту – ну надо же, а?
– Чаю, мам! Если нетрудно.
Молча выпили чаю.
– Кира! – наконец сказала мать. – Вот как мне сегодня спать ночью? С какими мыслями, дочь? Что думать, когда я вообще ничего не знаю? А мне, между прочим, завтра работать! Не молчи! Я же чувствую – что-то серьезное! Не просто поцапались, да?
– Не просто, – кивнула измученная Кира. – Если бы просто поцапались, мам… Ты же знаешь, мы почти не ругались. И уж не скандалили точно, Вовка человек спокойный и неконфликтный. Только я его не люблю! Разлюбила. Хотя нет, не любила никогда. И это сейчас, точнее, почти два года назад, я поняла. Так поняла, мама, что жить вместе уже невозможно. Невыносимо, мамочка! Все невыносимо – слушать его голос, есть за одним столом. Спать с ним, мам! Извини.
– Что же делать, Кира? Такой был удачный брак! И папа…
– Что – папа? – взорвалась Кира. – Это моя жизнь, правда? Или мне слушаться папу? Я, кажется, большая девочка и сама вправе…
– Оставь, Кира! – перебила мать. – Ты ж его знаешь. Без бури не обойдется. Ну что поделать – переживем.
Мать было жалко. Она искренне любила зятя, ценила его и считала, что дочери крупно повезло: приличная семья, хорошая свекровь, квартира в Москве. Нормальная жизнь. Они были спокойны за Киру. И конечно, очень ждали внуков – пора, дочери
