У нас был тёплый и уютный мирок. А мирок для человека не менее, а может быть, и более важен, чем целый мир, по крайней мере, для меня это так, я, понимаете ли, очень
домашнее существо.
И вот родителей не стало. Уже больше двух лет. Так пусто без них! Нет, нет, не вымучивайте всех тех слов, которые в таких случаях обрушивают на человека доброжелательные утешители, — не помогает. Так случилось, что после их гибели в автокатастрофе я потеряла аппетит не только к жизни, но и к еде, превратилась в щепку, в привидение, в уродину. И тут мой близкий друг, с которым я дружила с 9-го класса, как-то так постепенно охладевает ко мне и в один совсем не прекрасный день уходит от меня. Это породило во мне какую-то злую радость: чем хуже — тем лучше! Я бросила институт, растеряла подруг. Чтобы ноги не протянуть, стала давать уроки музыки и английского. Понемногу как-то опомнилась. Даже есть стала. Но жила механически, перетекала из одного дня в другой. Как амёба. Без смысла. Без мыслей. Тупо.
И вот еду я как-то в автобусе, и вдруг к ногам моим падает бумажник. Высокий, хорошо одетый мужчина средних лет что-то там в своих карманах искал, рылся и нечаянно этот бумажник уронил. Я поднимаю и подаю. Странный толчок в сердце. Он благодарит, а потом выходит вместе со мной на моей остановке. Как-то легко вдруг познакомились. Стали встречаться. Он оказался ярким, незаурядным человеком. Я и не заметила, как он стал смыслом моего существования. Не буду надоедать вам подробностями — ужасная скука, наверное, слушать про чужое счастье. Мы, без всяких преувеличений, были счастливы. Даже не верилось, что всё это наяву. Но у жизни всегда найдётся какой-нибудь сюрприз для не в меру счастливых, по её мнению, людей.
У моего нового друга (он оказался вдовцом) был сын 16 лет, а 16 лет — это труднейший возраст, когда на всё смотрят как бы через сильное увеличительное стекло. Всё у них там, в сознании, гипертрофировано. И вот сын этот именно со всей своей гипертрофированностью влюбляется в меня. Признаётся мне в любви и ждёт решения своей судьбы. Хуже и страшнее этого я ничего и придумать бы не смогла. Что было делать? Я постаралась ему объяснить всю невозможность такого союза, утешала его, говорила всё, что в таких случаях говорят. Он был очень бледен и кивал, соглашался со мной во всём. Я успокоилась. Кончилось же тем, что он сделал неудачную попытку самоубийства. Попал в больницу. Всё у нас расстроилось. Мы расстались. Друг мой с сыном уехали в другой город. А я сижу по вечерам, пью разбавленный спирт и любуюсь своим разбитым корытом.
Вот, собственно, и вся моя повесть. Я очень вам благодарна. Вы на редкость терпеливы. С вашего позволения, я себе ещё немного налью. (Повторяются манипуляции со спиртом и водой.) Простите меня. Я вас, кажется, погрузила в элегическое настроение? Конечно, я не имела права так щедро делиться с вами своими «болячками». Если вы не спешите, давайте я вам, может быть, поиграю. Что вы любите?
— Сыграйте какой-нибудь романс, ну, например… например… ну, «Отойди, не гляди». Хоть он и для женского голоса, я люблю его петь себе под нос.
— Так вы, может быть, сейчас и споёте?
— А что, пожалуй, но только я для храбрости отведаю немного вашего спирта, можно?
— Да на здоровье!
Отведал, похвалил. Попробовал петь. Вышло не очень.
— Простите, вы темпа совсем не придерживаетесь, никак не подстроюсь. Ещё раз, только не торопитесь, ну: «Отойди, не гляди…» Уже лучше, хорошо. Нет, нет, вы не безнадёжны. Ещё что-нибудь?
— Да, может быть, «Он говорил мне: “Будь ты моею”»?
— Это ведь тоже не для мужского голоса.
— Сам не знаю, почему у меня так выходит. Это очень плохо?
— Это возмутительно! Просто импоси́бль, месье! Однако рискнём, мы ведь здесь одни.
Исполнение моё, конечно, никудышнее. Она смеётся. Я выкручиваюсь:
— Напрасно смеётесь! Знаете, откуда у меня это великолепное бельканто? Рос я в небольшом городишке, и на окраине у нас, в лугах, паслись многочисленные ишаки. Слышали бы вы, какие они устраивают концерты! Каждый ишак — ходячая иерихонская труба. Мальчиком я очень им завидовал, ведь для певца самое главное — громкий голос. Я ходил в луга и терпеливо брал у этих ишачков уроки. Постепенно я превзошёл в пении своих учителей. Все мне это говорили: и товарищи, и родители. Ишаки, говорят, бледнеют от зависти, когда ты поёшь. Так что вам невероятно повезло, давайте-ка я для вас исполню арию Каварадосси, а?
— Ой, нет, только не это. Боюсь, соседи не оценят. Это бы вам лучше там, в лугах.
На улице вдруг потемнело, прогремел сильный гром, сверкнула молния.
— Вот это да! Похоже, небесам тоже не по вкусу мои фиоритуры! Всё-всё-всё, больше не пою. Потерплю. Когда грохочут пушки, музы молчат.
Ливень разразился поистине тропический. От одного края неба до другого прокатывается неправдоподобной мощи гром, яростные молнии озаряют всё противоестественным, театральным каким-то светом.
— Как хорошо! Обожаю ливни, и гром, и молнии. Гомерический хохот! Безутешные рыданья! Так и хочется совершить что-нибудь великое! А что, слабо́ вам, Ксения Юрьевна, вместе со мной выскочить под дождь?
— Ни капельки не слабо́, Всеволод Илларионович! Я, может быть, больше вас люблю, когда стихии разыгрываются: Посмотрите, это же прямо генеральная репетиция конца света! «Гибель богов»! «Последний день Помпеи»! Вперёд, под дождь! Брависсимо!
Сплошная стена дождя. Молнии и гром. Вполне приличные на вид мужчина и женщина прыгают в потоках воды посреди тротуара и орут что-то в небеса. Совершенно иррациональный восторг! Восторг на уровне клеток и молекул. Вопят, что в голову взбредёт: «О, радость! Я знал, я чувствовал заране…», «Дуй, ветер, дуй, пока не лопнут щёки…», «Близок уж час торжества моего!..», «Вы, стрелы молний, испепелите мою седую голову!».
Очередной невероятной силы удар грома расколол, кажется, надвое всю вселенную, и ослепительная ветвистая, в полнеба молния поразила двух объятых восторгом дураков.
…Трах-тарарах, тарарах! Иии — нет нас! Ура, нас нет! Нас нет, какое блаженство!!!
— Блаженство, Ксения Юрьевна-а-а-а?
— Неописуемое, Всеволод Илларионови-и-и-ич!
Очкастый старый дворник под козырьком подъезда трижды перекрестился: «Царствие небесное! Надо же, только что вопили и прыгали, прыгали и вопили, и на тебе, — “немного дыма и немного пепла”. Допрыгались».
Дождь настиг меня в каких-то ста метрах от дома. За считанные секунды я промок до нитки. Ладно, ничего, принял горячий душ, переоделся, сел у окна со стаканом чая
