class="p1">— А теперь отдай!
Двумя пальцами хватает сигарету, похожа на блатную или зэчку.
— Тебя-то саму кто так курить научил? Зачем так держать?
— А что? Ты кто по масти?
— Слушай, это может быть очень смешно. Для москвички. Но здесь это не юмор — так живут.
— Так, это запишем. Я не москвичка, кстати.
Она перекатывает сигарету по пальцам, та застревает между указательным и средним.
— Так лучше?
— Да. Спасибо.
— Не за что, солнце.
Я отворачиваюсь и иду в кухню, не хочу ей в лицо смотреть.
— Кстати, а с кем ты там во сне говорила? Екл… ер… дор? Егор?
— А что я говорила?
Она кричит что-то, но я уже не слышу, уже ушла. Не хочу переспрашивать. Егор меня слышал наверняка, а все, что скажу ему — будет правда. Не может не быть. Потому необязательно запоминать.
Звонит телефон. Оказывается, это мой.
— Алло.
— Ты когда вернёшься?
— Не начинай, пожалуйста.
Сбрасываю от страха — не могу перенести крика. Хочется плакать. Распускается лето по потолку и полу. Строительная пыль похожа на песок с пляжа. Жарко.
— Мама звонила? Так ты малявка?
Она мне подмигивает.
— Восемнадцать-то есть?
Достаёт с полки муку. Из холодильника яйца. Молоко. Кажется, будет делать блины.
— Умеешь?
— Только переворачиваю плохо.
— Я переверну.
— Угу, спасибо!
Я закрываю глаза, надо только подумать, что тут — не она. Бьётся о тазик венчик. Лопаются пузыри. Горка распадается на мучные комки. Я вдыхаю пыль вместе с дрожжевым запахом, хочу дышать поглубже, чтобы оглохнуть от кислорода. Как если бы мы были на улице и меня прибило солнце.
Скулит холодильник — от холода или боли, может быть, его ушибло электричество. В нем вспрыгнет сырный ломтик и упадет. Громада потрясётся, будто отряхиваясь от воды каплями. И застынет на месте.
Сломается рама окна, не желая закрываться. Хотя квартира — новая. Свежая. Купленная.
Масло начинает шипеть. Я представляю, как она ладонь кладёт на поверхность сковороды, как ей сильно больно, я открываю глаза и уже ловлю себя на шаге к плите, на вытянутой к ней руке.
— Ты чего?
Я молчу.
— Замечталась? Иди, переворачивай.
Блин рвётся, я сырое и горячее тесто сую себе в рот. Обжигает нёбо. Вкусно.
— Похожи на мамины.
Жжёт глотку. Хочется запить молоком, она мне его протягивает, как бы зная заранее желание.
— Я тоже так вечно делаю.
Когда пью, кажется, что меня изнутри целует. Я проглатываю и говорю.
— Завтра пойдём в галерею.
— Реально?
И кухню затапливает блинный запах. Назавтра мы реально идём в галерею.
Галерея в провинциальном, тем более в промышленном городке — не то же, что в столице или даже в крупном. Ей будто бы нечем гордиться. Но это только так думают.
На деле она не претендует ни на что, кроме себя самой, и потому может испытывать гордость. Помимо прочего, галерея в провинции — это убежище. Как и библиотека.
Чудно разбросаны по нашей стране одинаковые здания, обувные коробки. Постаревшие изнутри, протёртые воздухом, самим процессом дыхания людей.
Мы входим под потолок, над нами нависают колонны, шторы, окна. В мелком смешном киоске прячут женщину — билетёршу.
— Стой! Воспользуемся привилегией.
Мы ловим мобильную сеть, как замурованные, чтобы потратить льготные деньги по «Пушкинской карте». Выходит, она знает, что мне не больше двадцати трех.
Суём телефоны в окошко, кивает, провожает взглядом. Мы не заходим — сначала садимся на зелёный диван, как будто очень устали. Странно, но так и есть.
Кажется, это первая наша запланированная совместная вылазка. Без происшествий.
— Давай представим, что это свидание.
— Да ну. Я с девушками на свидания не хожу! Тем более, с малявками.
Зачем она ведёт себя, как маленькая?
— Не хмурься, морщина на лбу будет.
Она берёт моё лицо в свои руки и разглаживает большими пальцами щёки, лоб. Неприятно — как будто втапливает грязь.
— Ладно, не дёргайся.
К чему это?
Она целует меня в лоб. Я бы хотела уснуть.
— Пошли, чего расселась-то!
Галерея открывает нам свои залы — огромные и пустые.
— Простите, нам для статистики. А вы откуда?
— Она — родилась здесь, а я так, заезжая.
— Вы где-то учитесь?
— Во ВГИКе.
Я молчу, не хочу говорить.
— Ничего себе! Интересно-интересно. Ну, наслаждайтесь.
— Спасибо!
Мы отходим к картине с голой толстой женщиной.
— Ты режиссер?
— Режиссерка… Да ладно, не спеши удочки сматывать. Я отчислилась давно, ха-ха. Да и не оттуда.
— Опять наврала все?
— Чуток преувеличила.
Хорошо. Не так страшно.
— А чего камеру с собой не возишь?
— Очень смешно. Не мешай мне наслаждаться искусством.
Искусством не наслаждаются.
— Чего говоришь?
— Я… ничего.
— Ну, супер. Все, давай по разным углам разойдёмся. В центре зала встретимся.
Я отхожу ровно в центр зала и верчусь на месте, разглядывая всё разом и ничего конкретно.
— Так хотела со мной встретиться?
Она подходит.
— Нет. Лучше бы мне тебя вообще не встречать.
— Это из стиха?
Она вечно так делает — как бы мешает моё сознание со своим. И теперь я вынуждена вспоминать, о каком стихе говорила. Может быть, она его выдумала.
— Тебе нравится экспозиция?
Я молчу.
— Ну, вот эта картина, например?
Я всё продолжаю молчать. Она указывает на что-то, чему нет названия — я не могу разглядеть маленькую белую табличку. Только голубое, красное, жёлтое. Только луч акварели — или это не акварель. Я не знаю. Почему-то оно мне улыбается, как будто у него есть лицо.
— Это же просто птенец.
Говорю.
Её, по-видимому, это умиляет. Она странно улыбается.
— Чего ты?
— Ты очень смешно говоришь о вещах, которые тебе важны. Как будто они совсем чужие. Надо же так показать, чтоб не дай бог не украли, да? Бабушка научила? Такая ты еще глупая, маленькая.
— Да, это просто птенец.
Дальше мы ходим по красивому старому полу совсем одни в большом пространстве других малозначительных картин. Мне кажется, птенец щебечет из-за угла, просит вернуться к нему.
Но я боюсь посмотреть.
В конце концов, она сама уводит меня — ей хочется есть.
— А пошли в кафешку!
— В шашлычку?
— А тут есть? Пошли!
Шашлычки не то же самое, что кофешопы — они не обманывают русского человека своим названием. И мы идём есть разное мясо.
Иногда я думаю: что, если бы по нашему путешествию сняли фильм? Это была бы очень скучная картина. Две непонятные девушки. Как бы они представили её? А меня? Кем бы я была?
В «О чём говорят мужчины?» есть сцена придорожного кафе, где те самые мужчины о чем-то говорят и едят, почти как мы, очень вкусный шашлык. Только они друзья. Кто мы с ней
