на дверь:
– А с ней что не так?
– Закрывается медленно. Коты могут выскочить на улицу.
На самом деле двумя котами раньше это уже проделал один сиамец с хвостом-обрубком, не кот, а самоубийца. Именно Фрэнк тогда, вскочив с дивана, заманил зверюгу обратно.
– Я считала, что двери вроде как закрываются в удобном им темпе, – возразила Марни. – Типа, у каждой своя скорость.
Фрэнк отрицательно покачал головой. У этих молодых, наверное, даже захудалого молотка не найдется.
– А еще, – осмелел он, – можно было бы ковролин закрепить у задней двери.
– Я как раз собиралась пришпандорить скотчем.
– Нет. Нужно закрепить как положено. И стены бы покрасить.
Они договорились на двадцать пять часов в неделю с минимальной зарплатой, и, только пожав Марни руку, Фрэнк осознал, что устроиться в книжный магазин разнорабочим с самого начала и было его целью.
Такого рода открытия он часто делал с опозданием. Подростком убедил сам себя заняться футболом, потому что того хотел отец, которого он любил. Его определили в линию защиты, но лишь исходя из физических данных, и при каждом столкновении он впадал в замешательство, каждый удар будоражил – Фрэнк Дейгл не был рожден для того, чтобы причинять боль. Лоррейн влюбилась в линейного защитника Фрэнка, который в душе был капелланом команды. Он дал ей любовь, терпение, стабильность и единственного ребенка. Дары эти пришлись не ко двору.
Новая работа спасала от мыслей такого рода, и к Фрэнку вернулось чувство, что он при деле, хотя раньше он и не понимал, что потерял его. Он снова начал читать и постепенно заполнил торцы стеллажей книгами любимых авторов: Ли Чайлд, Патрисия Корнуэлл, Пол Дойрона, которые, по его мнению, были отличными рассказчиками. Кроме того, он взял на себя заботу о нашедших в магазине прибежище котах и кошках, они привлекали публику и свободно разгуливали по всему помещению, несмотря на клетку с починенной дверцей. Книжный магазин помогал Фрэнку угомонить порой захлестывающие чувства, заставлял прошлое отступить и наполнял его юношеским энтузиазмом.
Дочь все-таки была права, он совершенно расклеился, вот только причины были другие.
Сегодня, стоя на коленях возле секции журналов и периодики, он красил истертую обувью планку. За спиной у него вежливо кашлянули – деликатное «кхм» издала Робин, веснушчатая любительница Фолкнера, которая руководила отделом букинистики.
– Фрэнк, – начала она, – у нас ЧП.
Его сердце заколотилось.
– Что такое?
– Борис не забирают. – Она со значением кивнула на подоконник, где коротала дни, свернувшись под лучами солнца в виде шапки-ушанки, теперешняя кошка выцветшего черепахового окраса. – Она у нас уже две недели, и ни одной поклевки.
– А что с ней не так? – поинтересовался Фрэнк. – Кроме имени, конечно.
Робин с сочувственной озабоченностью сморщила нос:
– Она воняет.
Фрэнк положил кисточку на открытую банку с краской, обтер руки и поднялся.
– Я могу ее помыть, вот только здесь закончу.
– Ой, Фрэнк, правда? – Рядом уже стояла, скрестив руки на груди, Марни, будто чистота Борис, как и истертая стеллажная планка, была проблемой, решить которую мог только Фрэнк.
– Кошки воду терпеть не могут, – напомнила Робин.
– Раковина в подвале достаточно большая, – глядя на ничего не подозревающую Борис, заметил Фрэнк. – Есть где развернуться.
Робин, как ребенок, захлопала в ладоши:
– Спасибо, Фрэнк!
– Раз уж вы здесь, – обратился Фрэнк к Марни, – вот это придется заменить.
Он указал на одну из многочисленных фишек магазина – аккуратный квадрат стекла, щербатого и помутневшего от времени, по непонятной причине установленного над входом в комнату детской литературы так высоко, что даже толком не вымыть.
– Я тут подумал, хорошо бы вставить цветное стекло, только цвет красивый подобрать. Размер вставки примерно шестьдесят на шестьдесят. С работой справлюсь.
– Синий, – предложила Робин. – Обожаю этот цвет.
Марни согласилась, как соглашалась со всеми идеями Фрэнка, а Робин, когда они обе вернулись к работе, крикнула ему:
– У нас тут теперь красота!
Молодежь, разумеется, не понимала, что квалификация у него для них заоблачная. Всю жизнь он трудился в «Машинах Пирса», сорок четыре года слесарем-инструментальщиком, и ушел на заслуженный отдых с хорошей пенсией, отекающими ногами и больной спиной. Он мастерил приспособления и запчасти для всевозможных судов, танков и даже реактивных двигателей. Современный мир развивался, питаясь плодами его труда, а его руки хранили следы той работы. Один раз он сходил туда, на бывшую работу, – сразу после несчастного случая, его погнал инстинкт возвращения домой, – теперь там царила чистота, все управлялось компьютером, живописный производственный хаос был прикрыт листами оргстекла, полы так и сверкали. Будто попал в волшебную страну Оз и сам стал вроде лошади другого цвета [4].
Но этому молодняку с километрами поэзии наизусть и техническими познаниями на уровне африканского муравьеда он был нужен. Понижение в должности до разнорабочего он ощущал, как прохладный ветерок на коже. На исходе первого рабочего дня несговорчивая книжная тележка, побывавшая в его руках, заскользила плавно, и это был триумф.
Папа, тебе нужен психотерапевт.
Папа, тебе нужно больше заниматься физически.
Папа, тебе нужно завести собаку.
А ему просто нужна была работа. И Фрэнк Дейгл, который всю жизнь трудился в цеху среди грохота станков, теперь проводил двадцать пять часов в неделю в тихом, как учебное заведение, книжном магазине. Конечно, «понты», вот только они его радовали.
Он опять опустился на колени, из открытой банки с краской пахло новым стартом. Он взял в руки кисточку, и его переполнило чувство благодарности.
Над дверью звякнул колокольчик. Фрэнк поднял голову. Но напрасно.
Пора уже признаться самому себе: он искал ее.
Молодежь обожала звенящий колокольчик и считала, что Фрэнк установил его против котов-беглецов, однако, по правде говоря, мало кто из хвостатых входил в эту группу риска. Борис спала так крепко, что ее можно было принять за плюшевую игрушку.
Нет, колокольчик был не для Борис. Он был для него. И для нее.
Харриет
На пенсии Харриет собиралась посадить много цветов, но пока ей удалось вырастить лишь несколько суккулентов, которые не возражали, что ими пренебрегают. Да и откуда у нее время? Почти вся ее жизнь, когда с преподаванием было покончено, крутилась вокруг Книжного клуба: она читала и перечитывала, изучала жизнь авторов, готовила вопросы, чтобы книги обсуждали живо и интересно. Она решила во что бы то ни стало вывести этих женщин на литературную волю, под солнце свежих идей – в конце концов, чем это отличается от садоводства. Сеять и пожинать. Плоды и ошибки. Привкус ожидания.
ЗАТРАВКА ДЛЯ ДИСКУССИИ: ЕСЛИ БЫ ВЫ БЫЛИ БОГОМ, ТО ИЗМЕНИЛИ БЫ
