чай ближе к вечеру. Дед с радостью согласился.
«С чего начать? — почёсывая небритый подбородок, глядел Сергей на избу, на баню. — Начну с бани, она в любом случае пригодится. А вот с избой сложнее дело — гниль одна, на дрова пущу, а на её месте поставлю новый сруб. Купить его не проблема, и с перевозкой, думаю, не будет сложности, а вот собрать одному удастся ли? Если даже дед подвяжет внизу бревно, затяну ли я его один на вышину? Слеги надо приготовить. Верёвки надо, шпунты, «костыли»… Надо всё записать, да, не раскачиваясь, смотать в район, закупить и договориться с доставкой. Двух бы мужичков в помощники, чтобы до дождей успеть вывести под крышу. Крышу из металочерепицы. Она лёгкая, это главное, и лучше смотрится. Рамы заказать, двери. Только из дерева, никакой пластики. Диван, столы, стулья — потом, когда готова будет изба. Печь с лежанкой, только с лежанкой! Русская большая печь! Хлеб буду сам выпекать. Не такое это и трудное дело. Закваска, вытопленная хорошо печь — и хлеб готов. Лопату деревянную смастрячу между делом».
Когда перед закатом солнца к усадьбе Сергея прибрёл дед Матвей, то от увиденного страшно удивился. Ему хотелось воскликнуть: «Ты один столько сделал?!» Не воскликнул только потому, что мужицкая натура не позволила ему сделать это.
Сергей у колодца приготовил площадку, застелил её старым шифером с крыши, и складывал на него ещё крепкие стропила, лиственничные брёвна стен, они, к счастью, были в прекрасном состоянии.
— Экий ты скорый на руку, — похвалил дед Сергея. — Сколь венцов снял?
— Третий заканчиваю, — вытирая пот с лица рукавом рубахи, ответил тот. — Хочу на этом сегодня остановиться. Сейчас чаёк, дедушка, соображу. Посиди на чурочке малость. Я сейчас.
Сергей поволок бревно к площадке.
«И этот, как дед и батька, упрямый в работе», — похвалил Матвей нового своего соседа.
У колодца плескался, фыркал, охал Сергей. Он приладил к цепи ведро и умывался, поглядывая на деда. Хотелось позвать его и попросить, чтобы полил на разгорячённую, потную спину колодезной прохладной воды.
— Полчаса, дедушка, и мы ужинаем, — говорил он деду Матвею, прилаживая на таганок из четырёх кирпичей котелок с водой.
— Я не тороплюсь, — ответил дед. — Некуда мне торопиться.
— Темнеет быстро, — посмотрел Сергей на небо.
— Ты, это, слышь-ка, — заговорил дед, глядя на снующего у таганка Сергея, — приди сёдня ко мне, я тебе одеяло тёплое дам да подушку. Ночи-то холодны, а в сырой бане так и совсем смёрзнешь.
Сергей, подумав, согласился.
На жарком пламени, раздуваемом ветерком, вода закипела быстро. Быстро и каша поспела. Бросив полбанки тушёнки в котелок, Сергей снял его с огня, поставил на кирпичи.
— Вот и каша готова, — сказал он, оглядываясь, соображая, где лучше им присесть.
Дед пришёл без ложки, пришлось отдать ему свою. Себе выстругал из широкой щепы что-то похожее на ложку, из чего кашу есть можно, а для супа она совсем не годилась.
— Я тебе ложку дам, — пообещал дед, пододвигая свой чурбачок к котелку с кашей. — Миску с тарелкой и сковороду дам.
Сергей улыбнулся.
— С такой посудой и банкет не страшно устроить.
— Стопку не употребляшь? — поинтересовался дед, пропустив мимо ушей слова про банкет.
— Бросил, дедушка. Бросил.
— Чо так? Тута все пьют. Бабы тоже. И молодёжь хорошо пьёт…
— Бросил и не жалею. Толку от неё мало, а беды много.
— Кали много пить, то так и есть, а по маленькой так и пользительно. Я чуток пропускаю, грет кровь хорошо, и думатся тода лучше. Вспоминаш былы денёчки.
— Начисто отказался от неё, от соблазну подальше.
— И хорошо сделал, — похвалил дед Сергея. — Другим бы так тоже, а то приедут и выпендриваются тута… Орут всяку матерщину. И подраться могут спьяну. Да, правильно ты сделал, — старик зачерпнул каши, пошамкал беззубо, как прислушиваясь к чему-то далёкому, сказал: — На войне таку бывалочи ели в окопах. Холодно, грязь со снегом, а мы сидим и ждём, кода кашу принесут… Ничо, выжили…
— Володька ваш где? — вспомнил Сергей про младшего сына Матвея.
— Кто его знат, где он теперя. Можа, и в живых уже нету, — дед потёр кулаком глаз.
— Давно не виделись?
— Давно. Почитай, лет двадцать.
— А тогда где он жил?
— Толком нигде. Он же этот, железные дороги строил…
— А семья его где жила?
— В Красноярске. А он — где попало.
— И писем не писал?
— Пошто не писал, писал. А потом и перестал. Лет, поди, десять как.
— Адрес остался его?
— Поискать надо. Знаю, что Красноярск, улица не то Строителей, не то Сталеваров, можа, ещё кака, совсем по старости запамятовал.
— Я к тому, дедушка, что на днях соберусь в район, в Магочан наш, там бы и запрос на него оформил.
— Дак. Это… Коли оне не хотят, так зачем их заставлять… Пускай уж живут, как им лучше. Мне-то сколь уж осталось, проживу как-нибудь. А, не дай Бог, приедут, заберут, там я совсем… Не, отседова я никуды не поеду. Мне тута из району приезжали, соблазняли переехать в дом, где одне старики живут. Я отказался. Это что ж тако получатся: я должон жить без дела? Жевать манну кашу с беззубыми стариками да старухами и ничо не делать? Не, это мне совсем не с руки. Тута я сам себе хозяин. Сам себе вольная птица!
Сергей, глянув сбоку на деда, ухмыльнулся, увидев не волную птицу, а тщедушного птенца.
— Можно остаться и здесь, — согласился он с доводами деда Матвея. — А если и они, Вовка с женой, детьми и внуками, будут приезжать сюда хотя бы на лето, то и совсем неплохо было бы. И им полезно пожить в родных местах, и вам приятно посмотреть на них. Кровь то одна, родная.
— Так-то оно так, да получится ли как хочется?
— Посмотрим. Попробовать не будет лишне.
Дед Матвей приплёлся к завтраку, от приглашения отведать перловой каши с тушёнкой не отказался.
— Кажись, вчера друга каша была? — пошамкав беззубым ртом, высказался старик.
— Вчера пшённая была, сегодня — перловая. День долгий и тяжёлый — перловка больше подходит, — сказал Сергей.
— Это так, — согласился дед Матвей. — На покос завсегда таку кашу варили, а в неё ещё сало со шкварками — и сытно, и вкусно. Попробуй тоже с салом. Я бы принёс тебе, да у меня нет его. Масло есть, только прогоркло малость, забыл сунуть в ледник, оно и прогоркло. Ем и тако. Корешков каких брошу, оно и ничо, не пахнет так. Хошь, принесу тебе?
Дед,
