чем его хозяин, пузырился на спине. С какого богатырского плеча достался он Козлову? И где это плечо сейчас? Наверное, уже на гражданке, а его бушлат, вместе со стройбатовскими традициями, до сих пор носит Козлов, торчащий из него, как черепаха из панциря.
– Ты что молчишь? Забыл, как семнадцатого в кочегарке прятался? – вышел из себя Силин. – А это началось с бутылки, с бутылки, ты знаешь…
– Знаю, – тихо говорит Козлов, и его прыщеватое лицо слегка розовеет.
– Дак почему сам в петлю лезешь? – уже спокойнее говорит Силин. – Кто? Володин?
Козлов переступает с ноги на ногу и продолжает молчать, но по тому, как он отворачивает голову и прячет глаза, ясно – Володин.
– Возвращайтесь в бригаду, – прерываю я этот бесполезный разговор, – и будьте потверже, вы же военнослужащий, защитник Родины… нельзя же в девятнадцать лет быть таким бесхребетным…
Мне хочется как-то поддержать Козлова, но других слов в моем командирском наборе нет, и я снова повторяю ему прописные истины о том, каким он должен быть, а затем говорю: «Идите».
– Есть, – вяло отвечает Козлов и некоторое время стоит, вспоминая, через какое плечо ему поворачиваться, наконец поворачивается через правое и уходит.
– Защитник, – говорит вслед ему Силин, – наберут молодежь в Красную Армию…
– Сходи к Тумашевскому и пригласи Володина, но осторожно, а то «спалишь» Козлова и володинские дружки ему «мозговок» наставят, – прошу я прапорщика, путая нормальную речь со стройбатовским сленгом.
– Обижаешь, комиссар, – отвечает старшина и идет искать Володина…
Володин – мосластый парень с лошадиной физиономией, имеющий в роте кличку «Костегром», стоит перед нами и криво на одну сторону улыбается, показывая коронку зуба из желтого металла и собственную неуязвимость. Володину – двадцать четыре. Со своим годом он не служил из-за судимости. На тыльной стороне его кисти синеет наколка – восходящее солнце и надпись «Сибирь», хотя к Сибири он никакого отношения не имеет: вырос в Орловской области, срок отбывал там же.
– Встань как следует, – рычит на него Силин. Чувствуется, что он решил повоспитывать Володина, отыграться за то, что тот дразнит его. Силин, когда волнуется, начинает заикаться. В обычной обстановке это не заметно, но Володин заметил, и на вечерних поверках, проводимых старшиной, слыша свою фамилию, отвечает, заикаясь, «й-й-й-а», а вслед за ним и друзья его Кошкин, Литвяков и Копач говорят «я» тем же способом. Силина это злит, и он начинает заикаться по-настоящему под злорадный смешок роты.
– Так, – продолжает Силин, – руки на место поставь, пяточки вместе, носки врозь – в «старики» метишь, а стоишь, как черпак без ручки…
Володин принимает подобие строевой стойки, продолжая, однако, криво улыбаться.
– Где был Козлов? – тихо, спокойно, почти ласково спрашивает Силин.
– А я знаю? – бурчит Володин.
– Где был Козлов? – говорит Силин, словно не слышал ответа подчиненного.
– Не знаю, я за ним не слежу… к собачьей работе не приучен…
– Выходит, я приучен, – почти ласково спрашивает Силин, – так?
Но Володина голыми руками не взять. Он делает вид, что не расслышал вопроса старшины.
– Так где был Козлов?
– Не знаю, только что рядом крутился, а потом пропал… ну я ему, салабону…
– Ты послал его за водкой? – прерывает володинские причитания прапорщик.
– Чуть чё, сразу я, – закрутил Володин, – он, чё ли, сказал?
– Если б он, – говорит Силин, прикрывая Козлова, – ты б уже рядом с «губой» был.
Здесь Силин перебрал, и Володин усмехается: знает, что гауптвахта далеко, да и кто его туда повезет – все заняты, а на другие взыскания ему наплевать, Чем можно наказать военного строителя, работающего в конце года по двенадцать часов в сутки и без выходных?
– Володин, – вмешиваюсь я, – и семнадцатое, и сегодняшняя водка твоих рук дело.
– Докажите.
– Не беспокойся, это не так трудно, как тебе кажется, докажем.
– Ага, это вы можете, – кривится Володин, намекая на мое юридическое образование.
– Станешь борзеть – будешь служить в другом месте, – говорит Силин.
– Чуть что, сразу «в другом месте», а я его не боюсь: я там уже был… там лучше, чем у вас…
– А тебя и не пугают, – строжится старшина, – разъясняют, чтобы потом слез не было… со мной не работали, не разъясняли, что молодежь обижать нельзя…
– Да нужны они мне… пусть живут, – тянет Володин, делая скучное лицо, показывая, что мы ему смертельно надоели…
Препирания в том же духе продолжаются, и ему понятно, что воспитательной беседы у нас не получилось.
– Идите на производство, Володин, – говорю я к неудовольствию Силина, который все еще не теряет надежды «поставить Володина на место», – и имейте в виду: этот разговор последний. – Хотя прекрасно знаю, что никакой он не последний и сколько еще будет таких разговоров.
Володин идет к дверям, а Силин, сердито посмотрев на меня, бросается вслед за ним. Я знаю, что в коридоре он прижмет Володина к стенке, поднесет к носу свой тяжелый кулак и скажет: «Я т-т-тебе не замполит, п-п-понял?»
– П-п-понял, – ответит Володин.
Future [4]
Веригин стоял у окна и ждал, когда из-за угла главного корпуса появится первый караул.
– Тух, тух, – глухо ухала колотушка большого барабана в оркестре, игравшем «Прощание славянки».
– Хрясь, хрясь, – раздавался одновременно с ней удар о мокрый асфальт плаца нескольких сотен сапог.
Развод караулов проходил вне видимости Веригина, но он ясно представлял себе идущих мимо дежурного по караулам сослуживцев, их четкие повороты головами после команды «равнение направо», их прижатые к бокам руки и знакомое всем, кто ходил в строю, ощущение такой же прижатой к бедру руки своего товарища.
Судя по времени, первый караул уже миновал дежурного и перешел на «вольно», вот он, а вслед за ним и другие караулы сворачивают с плаца, чтобы идти к спортивным площадкам, рядом с которыми их ждут крытые брезентом ЗИЛы. Вот оркестр прервал игру, это значит, что последний караул прошел мимо дежурного, а сам дежурный двинулся вслед за колонной, чтобы чуть позже дать команду «По машинам». Команда эта прозвучит минут через десять, и тогда вновь грянет «славянка», откроются зеленые ворота части и первым на улицу выедет уазик с синей мигалкой и сиреной, похожими на милицейские, за ним потянется вся колонна грузовиков с уезжающими на выполнение боевой задачи однополчанами Веригина. А сейчас из-за угла здания покажется первый караул…
– Рядового Веригина к командиру роты, – истошно кричит из глубины расположения дневальный свободной смены.
Веригин по-прежнему смотрит в окно, но первый караул почему-то задерживается.
– Оглох, что ли? – спрашивает его дневальный, стоящий у тумбочки, – к ротному тебя…
Веригин бросает последний взгляд на улицу, поворачивается и идет в канцелярию роты. Постояв какое-то время перед дверью, он открывает ее,