виляете, мэм? – спрашивает он.
– Нет, сэр.
Пленка в моем горле кажется толстой, словно комок ватных шариков. Мне трудно дышать.
– Что-то не так?
– Нет, сэр, – Майкл говорит за меня. – Мы едем уже несколько часов. Ей просто нужен отдых.
– Сэр, – полицейский качает головой. – Можете выйти из машины, мэм, с правами и страховкой?
Я снова чувствую его запах – пота и пряностей.
– Да, – говорю я.
Бардачок забит бумажками, пакетиками кетчупа и детскими влажными салфетками. Когда полицейский удаляется, чтобы поговорить с шипящим и трескающим голосом из своей рации, Майкл наклоняется, положив руку на мою спину в районе нижних ребер.
– Ты в порядке?
– Во рту сухо, – кашляю я, вытаскивая страховой полис.
Я хватаю кошелек и выхожу из машины, жду возвращения полицейского; все, кроме Микаэлы на заднем сиденье, замерли. Та мечется и вопит. Сейчас чуть за полдень, деревья по краям дороги прогибаются то влево, то вправо. Недавно народившиеся весенние насекомые шипят и щелкают. У обочины внизу канава, наполненная стоячей водой и множеством извивающихся головастиков.
– Почему ребенок не в детском кресле?
– Ей стало плохо, – отвечаю я. – Моему сыну пришлось ее достать.
– Кто тот мужчина и другая женщина в машине?
Муж, хочется сказать мне, как будто это защитит нас. Даже нет: мой жених. Но мне и правду сказать сейчас тяжело, и я точно знаю, что с этим комом в горле соврать убедительно наверняка не выйдет.
– Мой парень. И подруга, с которой я работаю.
– Куда вы направляетесь? – спрашивает полицейский.
Блокнотика с билетами для штрафов у него в руках нет, и страх, который бурлил у меня в животе, поднимается к горлу и жжет жарко, словно кислота, давя с обратной стороны на пакетик, медленно опускающийся вниз, к желудку.
– Домой, – говорю я, – на побережье.
– Откуда вы?
– Парчман.
Понимаю, что это была ошибка, как только произношу. Следовало сказать что-то другое, что угодно: Гринвуд, Итта-Бена или Натчез, но на ум приходит только Парчман.
Наручники застегиваются на моих руках, не успевает смолкнуть последняя “н”.
– Сидеть.
Я сажусь. Комок в горле – словно мокрый хлопок, становящийся все плотнее и плотнее по мере опускания. Полицейский возвращается к машине, заставляет Майкла выйти, надевает на него наручники и усаживает рядом со мной.
– Детка? – спрашивает Майкл.
Я качаю головой – нет. Воздух тоже как хлопок, сырой от весеннего дождя, и из-за этого мне кажется, что я задыхаюсь. Джоджо вылезает из машины, Микаэла держится за него, обхватив его ногами, и крепко обнимает его за шею. Мисти вылезает с заднего сиденья с выставленными вперед ладонями, ее губы двигаются, но я ничего не слышу. Полицейский смотрит на них, принимает решение и идет в сторону Джоджо, доставая третью пару наручников. Микаэла завывает. Полицейский машет Мисти, веля забрать Микаэлу, и та утыкается в шею Джоджо и пинается, когда Мисти оттаскивает ее от Джоджо. Ей никогда не нравилась Мисти: однажды я взяла ее с собой к Мисти после похода в магазин у шоссе за сигаретами, и когда Мисти наклонилась к машине, чтобы поздороваться с Микаэлой, та отвернулась, проигнорировала Мисти и сказала: Джоджо?
– Просто дыши, – говорит Майкл.
Как просто забыть, насколько Джоджо еще мал, пока я не вижу его стоящим рядом с полицейским. Как просто смотреть на него, рослого и худого, на его широкий живот и думать, что он уже взрослый. Но он всего лишь ребенок. И когда он начинает тянуться к карману, а полицейский направляет в его лицо пистолет, Джоджо вновь становится неуклюжим пухлым младенцем. Я должна закричать, но не могу.
– Черт, – выдыхает Майкл.
Джоджо раскидывает руки в форме креста. Полицейский орет на него, и звук разносится в воздухе, а Джоджо тут же качает головой и спотыкается, когда полицейский пинком раздвигает его ноги; ствол пистолета теперь смотрит немного ниже, но все еще направлен в середину его спины. Я моргаю и вижу, как пуля рассекает мягкое масло его тела. Я дрожу. Когда снова открываю глаза, Джоджо все еще невредим. Теперь он уже на коленях, пистолет направлен ему в голову. Микаэла вырывается из рук Мисти.
– Твою мать! – кричит Мисти и отпускает Микаэлу, та подбегает к Джоджо, кидается ему на спину и обнимает его руками и ногами. Ее маленькие кости – стеклянные шарики, словно щит. Я стою на коленях.
– Нет, – говорит Майкл, – Леони, не надо. Не надо, детка.
Я срываюсь. Представляю, как разрываю зубами глотку этому полицейскому. Руки мне не нужны – я и ногой смогу раскроить ему череп. Джоджо приседает на траву, а полицейский качает головой и, засунув руку под Микаэлу, которая пинает его, надевает наручники на Джоджо одной рукой. Он машет Мисти, и она подбегает, хватает Микаэлу под мышки и борется с ней, как с аллигатором.
– Джоджо! – кричит Микаэла. – Дай Джоджо!
Офицер снова становится передо мной.
– Мне нужно ваше разрешение на обыск машины, мэм.
– Снимите с меня эти наручники.
Если бы он подошел поближе, я могла бы ударить его головой и оглушить.
– Это “да” или “нет”, мэм?
Я глотаю, дышу. Воздух мелкий, словно грязная лужа.
– Да.
Внимание Джоджо сосредоточено целиком на Микаэле. Он вертит головой, чтобы посмотреть на нее, обращается к ней голосом, напоминающим шепот, как шелест деревьев, сгибающихся на ветру. Облака, словно массивные серые волны, плывут по небу. Воздух становится все влажнее. Микаэла бьет Мисти в район шеи, и я уверена, что Мисти ругается, ее слов не разобрать, но их слоги режут воздух жестко, как железнодорожные штыри, которые загоняют в шпалы.
– Он вытащил пистолет, детка? – спрашивает Майкл.
Я киваю со стоном.
Полицейский роется в захламленном багажнике, пока я беспомощно наблюдаю за ним, скованная наручниками и задыхающаяся: пластиковые пакеты с выцветшей, смятой одеждой, пакет с сэндвичами Ала, монтировка, провода для прикуривания, старый, побитый плесенью по краям кулер с пустыми пакетами из-под чипсов и бутылками из-под газировки. Пакетик в горле падает в мой желудок; дыхание приходит огромным потоком, и я снова могу дышать, но головокружение от метамфетамина нарастает быстро. Оно сжимает меня огромной рукой и трясет. Тоже удушье, но теперь уже другое. Мне страшно, я закрываю глаза, открываю их, и Призрачный Гивен сидит теперь рядом с Джоджо на земле, тянется к нему, как будто может до него дотронуться. Дарованный-не-Дарованный опускает руку. Лицом Джоджо наполовину лежит в земле, но я все еще вижу его нахмуренный рот, дрожащий в уголках: такое лицо у него было, когда он боролся со слезами в детстве.
– Дай Джоджо! – кричит Микаэла.
Полицейский выпрямляется, отрывается от машины и идет к Мисти, которая поднимает Микаэлу в воздух, чтобы усмирить ее. Призрачный Гивен встает, идет к полицейскому, Микаэле и Мисти.
– Ты в порядке, детка? – спрашивает Майкл.
Я отрицательно мотаю головой. Дарованный-не-Дарованный снова протягивает руку, на этот раз к Микаэле, и кажется, что она его видит, кажется, будто он
