- Эй, ты што? -- Люба тронула его за плечо... - Тебе плохо?.. - Он поднял на нее глаза, долго смотрел, качая головой взад-вперед, вроде бы в знак согласия, и потом тихо сказал:
- Мне хорошо... теперь мне хорошо Отрыжка
Река времени с шумом врывалась в узкую горловину. Под этот шум вскипали бесконечные споры на кухнях и в тихих углах квартир, они кончались ссорами друзей и бессоными ночами супругов, проклятьями живущих на разрыв детей, фанатичными воплями стариков и насмешливым недоверием внуков. Шла тихая гражданская война. Неугодных выбрасывали за борт, а сильно шумливых и глумливых, не желавших воспользоваться удачей, прятали в проверенные подвалы, пропитанные кровью и криками истязаний. Шаг через ту самую "черту" был шагом без права возврата... навсегда... неизвестность и пустота пугали многих, безвестность и простор привлекали убежденных и отчаявшихся. Рушились семьи. Рвались любовные привязанности. Разноречивые письма, просочившиеся с оказией, только распаляли пламя "возгорешееся из искры"... и все было правильно в "их" теории: "и верхи не могли, а низы не хотели"... у слова еврей появился новый синоним: "шанс"! Пусть через боль и грубые страдания души и тела, как предписано этому народу, но верный шанс пересечь черту оседлости... смешанные браки стали желанным козырем, а те Шапиро и Рабиновичи, что прятали свою "проказу" под бгополучным пятым пунктом "коренной нации", вдруг вспомнили о своих корнях и бежали в Загсы и синагоги за подтверждением истинности проклятого происхождения... пресс власти так придавил камень, что еще чуть, еще одно маленькое движение круга, и кровь затопит всех: и нижних и верхних... Страх, никогда не покидавший эту землю, пропитавший все и всех, переполнил каждую клеточку, каждый атом... "Что вам надо для счастья? " -- Спрашивали еврея, и он отвечал: "Купить один метр границы на полчаса! "...
Почему же судьба свела этих разных людей? Это время вошло в свою стремнину. Они еще не знали, что им предстоит, но ощущение перемен не давало каждому покоя, и в грохоте потока обостренным слухом они все яснее улавливали голоса и, главное, голос своей молчаливой души, резонирующей с ними...
Проснувшись от младенческой спячки, подхваченные этим потоком, люди впадали в творческую бессонницу, от которой не излечишься, которая кончается с первым словом Кадиша, но и в последний миг успевает неотвратимо заразить души всех соприкоснувшихся с ней...
Да, все смешалось в этом доме. В подвалах котелен возникали полотна, которые прежде их создателей пересекали океан и приносили им всемирную славу, профессора в коптерках ночных сторожей записывали формулами процессы космогонии, машинистки печатали пятые, "слепые" копии пьес и романов на папиросной бумаге, и "списки" перекрывали типографские тиражи. Вся страна могла разом прочесть одну книгу. Знаменитого и запрещенного сатирика приглашали на "самый верх", то в баньку, то на дачу, с его смехом сквозь слезы...
Каждый стремился к цели по-своему, у каждого это была своя цель, и никто не задумывался, что она, в общем-то, по сути, у всех одна и та же... бесхитростный и прямолинейный старик, невольно перешагнувший страх; идущий с иступленным вызовом
ученый; ступающий с осмотрительностью и чутьем зверя разведчик; драматург, начавший новую пьесу на кладбище, и десятки, сотни людей, связанных с ними явными и невидимыми проводами чувств и отношений...
Наденька тоже оказалась в этом стремительном потоке и не знала, что делать. Она чувствовала совершенно противоположно происходяшее прилагаемым усилиям. Чем больше она старалась надавить, ублажить и этим купить талантливых подопечных, тем быстрее пустели их ряды вокруг нее. Оставались послушные, серые, готовые подобострастно соглашаться, приближаться иногда на непозволительно короткое рассстояние. Она переживала, ибо старалась искренне и верила во что-то хорошее...
часто подумывала, что, вероятно, оказалась в жизни не на своем месте... что ей предначертано быть благополучной женой... она разглядывала себя в зеркало и думала: "Если бы я была мужиком... "
Но те, кто лип к ней, были плоскими и бесперспективными, а тот, кого она выбрала, отдалялся, отдалялся, и она чувствовала, что малейшее усилие удержать только отталкивает его еще дальше... иногда в сознании возникал муж, но уже как мелкое обстоятельство жизни. Не жалко даже, казалось, вложенных в его восхождение усилий... ей было мало -- остановился он, охладела она... Разлука, распаляющая истинную страсть, настоящее чувство, спокойно размежевала их... она только сожалела, что потратила зря столько времени... "А может, я правда, "сука в ботах"? Ей даже уже и больно не было от этих слов Пал Силича...
Она набрала номер Автора и попала прямо на него. "Может, начинается удачная полоса... " -- Мелькнуло у нее до того, как прозвучали первые слова. Ей пришлось долго уговаривать его, и когда надежда совсем заплутала в дебрях "мы можем еще сделать много хорошего", "вашему таланту нужна поддержка", "я не собираюсь нарушать Ваши творческие планы", он вдруг неожиданно согласился встретиться...
Однако, и разговор с ним не принес ее душе облегчения. В тайне, не формулируя вслух, она надеялась затеять снова какую-то совместную работу Автора и уехавшего Павла Васильевича, и, таким образом, опять часто общаться с ним... восстановить то, что казалось потерянным навсегда... но ничего не получалось. Они в разговоре произносили какие-то слова, но думали каждый о своем, совершенно неизвестном и неинтересном другому.
Автор о последнем разговоре с Таней: "от блядей я тебя отмою... от этой суки будешь без меня сам отмываться... " Ему казалось, что она несправедлива к Надежде Петровне, хотя в глубине души точил червячок... "очень похоже на то, что Таня права... а эта смазливая лиса... так люди и попадаются... " Куда? Зачем? -- И вопросы не формулировались, и ответы плыли, как щепки по реке мысли...
Надежда Петровна говорила и вспоминала, где она видела объявление о туристической путевке в Европу... что надо прервать эту полосу жизни резким поворотом... она всегда так делала, когда заходила в тупик, меняла ритм жизни, чтобы оглядеться и принять решение...
Оформление и сборы заняли не много времени... номенклатура... тем более, что путевки распределяла Маша из их же ведомства... они отправились в аэропорт вместе на такси с легкими новенькими чемоданчиками (с колесиками и вытягивающейся ручкой), купленными по такому случаю...
В зале было немного людей. Табло уверенно подмигивало любопытствующим и ловко перебрасывало строчки с названием приземлившихся рейсов и рядом рейсов отправления... они уселись на пластиковые кресла напротив и смотрели на эту фантастическую игру перемещения судеб... здесь будто чувствовалось дыхание времени, в этом веере названий городов, авиакомпаний и цифр... сама по себе легкость передвижения, уверенность, что через три часа окажешься на другом конце Европы, а через семнадцать в Мельбурне, создавали необыкновенное настроение...
"Как хорошо, что я это придумала! " -- Размышляла Наденька... она сама "выезжала" заграницу впервые. Маша сидела рядом, прикрыв глаза, ее одолевали другие мысли
-- она вспоминала, все ли внесла в список необходимых покупок для мужа, детей, родственников, знакомых и сувениров для "нужных людей"... нелегкое дело.... Она уже не первый раз совершала такие туры, одевала двух дочерей... всю семью... получалось очень выгодно... лучше, чем доставать те же вещи у перекупщиков здесь...
Вдруг, что-то неуловимое послышалось в зале ожидания... шорох... гул голосов...
движение воздуха... обе женщины повернули головы. Из одного конца зала в другой медленно и как-то обреченно двигалась темная масса: тележки так нагружены чемоданами, что не видно было идущих за ними людей... они, как самоходные груды скарба, шурша колесиками, плыли побуждаемые чьей-то волей. Выливаясь из-за поворота, эта темная лава надвигалась на свободное пространство, вытесняя из него, казалось, свет и воздух. Какая-то стена напряжения и тревоги двигалась перед ними и охватывала всех ожидающих... вот эта лавина стала распадаться на отдельные глыбы, состоящие из темно одетых людей с напряженными лицами, детей, крепко прихваченных родительскими руками, шаркающих стариков, некоторых везли на инвалидных креслах. Все шли молча, сосредоточенно, тихо преговариваясь, сгибаясь под тяжестью сумок... "как на картине "Владимирский тракт, " -- вспомнила Наденька свои уроки в Третьяковке...
Она пристально всматривалась в длинную черную реку людей. Неуправляемая тревога охватила ее, какое-то смутное воспоминание...
- Что это? -- недоуменно прошептала она
- А... эти! -- Оторвалась от своих мыслей Маша, - Это ПМЖ... - легко обронила она
- Что? -- Надежда Петровна повернулась к ней
- ПМЖ, ПМЖ... - и видя недоуменный взгляд приятельницы, разъяснила: На постоянное место жительства уезжают... эммигранты... бегут... сволочь всякая... евреи в основном... - Маша смотрела на них, и ее смутное воспоминание обретало свой адрес и форму... это была война... и они пытались попасть на уходивший эшелон, потому что сзади уже слышался грохот кононады... и она совсем маленькая девчонка... может быть, это даже не воспоминание, а позднее наслоение на рассказы матери всего виденного в кино и прочитанного в книгах, но это точно, точно оттуда... потный запах от напяленных на себя вещей, выпирающие от напряжения скулы, глаза, переставшие смотреть по сторонам и уставившиеся в одну точку, и еле сдерживаемая нервная лихорадка, сосущий червь под ложечкой и какие-то дурацкие слова "только бы пронесло, только бы пронесло"... - память, память- верная клюка времени... Надежда Петровна напряглась и даже приподнялась на своем кресле, - это была река страшного бегства... она никогда больше не видела такого со времен войны... но они бежали от фашистов, от врага... а эти? Куда и от кого они удирают... с точно такой же тревогой и с молитвой на лицах? -- И вдруг страшная мысль оглушила ее: "От нас! От нас ото всех... евреи? Неужели столько евреев? Ну да, все время же твердили: евреи захватили все вокруг, еврейский плен, еврейская мафия... они убегают с Родины, от Родины -- на такое может толкнуть только страх и отчаяние...
