в дверь спальни.
Первое, что бросилось в глаза – початая бутылка вина на прикроватной тумбочке, ваза с фруктами, надрезанное яблоко, кухонный нож. Лариса сидела на кровати, испуганно натягивая на себя одеяло в знакомом до боли сиреневом пододеяльнике с крупными бабочками. Рядом с ней лежал тот самый ботан в очёчках, правда очков в этот раз на нём не было, – хлопая правой рукой по тумбочке, он испуганно искал их, но так и не нашёл, – Стах в ярости стащил его за костлявую ногу с кровати на пол, схватил с тумбочки нож.
Лариса кинулась к нему, повисла на руке, непривычно взвизгнула:
– Стах!!!
Не помня себя от ярости, он отшвырнул её себе за спину, коленом прижал тощую грудь ботана к полу, приставил к горлу нож. Парень замер, в ужасе кося глаза на нож, Лариса подозрительно молчала. У Саха вибрировало нутро, дрожали от бешенства руки.
Опомнился он только тогда, когда из-под острия ножа начала сочиться кровь. Из последних сил пытался расцепить зубы, но челюсти словно заклинило. Только спустя несколько долгих секунд он наконец совладал с собой, – отшвырнул нож, расслабил желваки.
Утерев рукавом потный лоб, оглянулся, – Лариса лежала у окна, безжизненно раскинув руки, – видимо, падая, ударилась головой о ребро чугунного радиатора. Стах на коленях испуганно подполз к ней, подхватил на руки, перенёс на кровать. Недоумённо глянул на мокрую от крови ладонь. Бросился в гостиную, выдернул из мебельной стенки ящик с медикаментами.
Когда он вернулся, Лариса уже пришла в себя, со стоном пытаясь подняться. Ботан испуганно суетился возле неё, но при появлении Стаха отпрянул.
– Исчезни! – рявкнул Стах, помогая Ларисе сесть на кровать.
Осторожно разобрал на пряди мокрые от крови волосы, нашёл небольшую рваную рану.
– Ничего страшного, – успокоил он, смачивая бинт перекисью.
Лариса сидела, покорно подставив голову, и только когда он обработал рану, подняла глаза.
– Отпусти меня, а?
Стах глянул на ботана, – тот суетливо тыкал рукой за спину, безуспешно пытаясь попасть в перекрутившийся рукав рубашки.
– Исчезни, сказал! – сцепив от презрения зубы, Стах дождался, когда тот выйдет, обернулся к Ларисе: – Давно у тебя с ним? С тех пор ещё?
– Нет, – поспешно заверила она. – Я его всё это время не видела, случайно встретились полгода назад.
Стах молчал, не сводя с неё застывшего взгляда, и она ещё больше испугалась, залезая ногами на кровать:
– Я пыталась тебе сказать, но ты либо не хочешь слушать меня, либо исчезаешь на целый месяц, – она замолчала, следя за его реакцией, но, так ничего и не прочитав в его окаменевшем лице, робко попросила: – Я другая, Лёша, и жизнь у меня теперь другая. Отпусти, а? Дай нам спокойно жить.
У Стаха снова начали деревенеть желваки, и он не сразу выговорил:
– Знаешь, что мы сделаем? – Пересел к ней поближе, а она, испуганно отталкиваясь пятками, комкала простынь, сминая сиреневых бабочек, отползая назад. – Уедем куда-нибудь. Прямо сейчас.
Она упёрлась, вжалась спиной в стену. Стах осторожно положил ей на живот руку.
– Клянусь, больше никуда пропадать не буду.
Лариса мелко дрожала под его рукой, несколько раз нерешительно приоткрыла губы, наконец решилась:
– Поздно, Лёша. Я люблю его. И ребёнок… его.
У Стаха зазвенело в ушах, поплыло перед глазами, будто он на ринге пропустил удар от тяжеловеса и не может понять, где он, что с ним происходит, и зачем кто-то считает голосом, звучащим будто из далёкой гулкой пустоты: «Один… два… три…»
Когда призрачный судья досчитал до десяти, Стах тяжело поднялся с кровати. Глядя на вздувшуюся от сквозняка занавеску, жестом лунатика нащупал на тумбочке бутылку, приложился. От поспешных глотков закружилась голова, и он порывисто оторвался от бутылки, восстанавливая потерянное на долю секунды равновесие:
– Уверена, что его?
– Кому как не мне знать, – едва слышно шепнула она.
Он качнулся, тяжёлым шагом пошёл в кухню. Ботан стоял у холодильника, в качестве защиты держа перед собой кухонный нож.
– Ты ещё здесь? – Стах сделал глоток вина, кинул бутылку в мусорное ведро.
– Здесь, – в голосе парня прорезались решительные нотки, пальцы крепче сжали рукоятку ножа.
Готов укусить как загнанная в угол крыса.
– Ну, давай! – Стах равнодушно распахнул полы куртки. – Попробуй!
Выждал несколько секунд, приблизив живот к нерешительно дрожащему острию, легко отобрал нож, пренебрежительно швырнул на стол.
– За что только она тебя любит?
Парень молчал. Стах неловко рылся правой рукой в левом кармане джинсов.
– Где работаешь?
– Что?
– Работаешь где, спрашиваю? – повысил голос Стах. – Зарплата хоть приличная?
– Приличная. Если деньги нужны я…
– Закройся и слушай! Если хоть раз её обидишь, из-под земли достану. Ясно говорю?
– Ясно.
Стах вытянул из кармана, кинул на стол с десяток купюр, «отщипнутых» из банковской пачки.
– Это на лечение. Повезёшь её в больницу скорой помощи, там врачи толковые. Найдёшь лучшего. Томографию там, все нужные обследования. Надеюсь, разберёшься. – Из другого кармана он вынул техпаспорт автомобиля и связку ключей. – От квартиры и от крузака. Во дворе стоит. Не думаю, что рана серьёзная, но прямо сейчас езжай, не тяни. Тачка на неё оформлена, – зло оскалив зубы, кинул ключи поверх купюр. – Живите.
Испуг за Ларису и временная потерянность отступили, ярость снова рвалась наружу, и Стах поторопился уйти подальше от искушения.
За дверью подъезда уже было серое холодное утро.
Сразу за домом начиналась небольшая лесопарковая зона, за ней – объездное шоссе. Туда и направился Стах, чувствуя, как мешаются в душе ярость и отчаяние.
Лариса никогда не занимала в его жизни главного места, она была привычна и незаметна как кислород, о существовании которого забываешь, и только после всепроникающего дыма горящих торфяников, начинаешь понимать, как его не хватает.
В странном для души месте что-то распухало, давило вверх, заполняя грудь, рвалось наружу, а в ладони правой руки – почти реальное, будто живущее самостоятельной жизнью билось ощущение тёплого, упругого живота Ларисы. И Стаха вдруг понесло. В голове уже не было никаких мыслей, – в пустоте звучали только топот ног, шорох листвы, треск сучьев, сопение. Он сбился с тропинки, яростно отмахиваясь от веток, пробиваясь напролом, вырывая зацепившуюся сумку.
Когда перед ним предстало шоссе, он вдруг почувствовал, что сейчас упадёт. Растревоженная рана кровоточила через бинт. Стах чувствовал тёплые щекочущие капли уже где-то около локтя, но даже мысли не возникло о том, чтобы вернуться к себе в квартиру, куда для перевязки обещал подойти врач. В ту минуту всё у него свелось к Парамоновке, – той деревне, в которой он проводил каждое своё детское лето.
Как обжёгший руку человек судорожно ищет холодную воду, чтобы окунуть в неё руку, так и он торопился к этой деревне, откуда-то уже зная, что ни водка, ни таблетки не станут для него той водой, которая остудит заполнившую душу боль.
Отчаянно махая рукой, он чуть не бросился под колёса проезжающей фуры. Скрип тормозов пронзил сумрачное пустынное шоссе. Из кабины тягача свесился крепкий коротко стриженный
