тонко намекнул, что отец ему мешает, и лучше бы он сходил за кофе. Батька сразу же выполнил просьбу, и принес нам всем вкусное капучино, но тут сосед уже увлекся сбором шкафа, и отец почти насильно вливал в него напиток.
– Давай пей уже, а то потом скажешь, что Вилар тебя работать запряг и даже кофе не угостил, – сказал батька и первый захохотал над своей шуткой.
Спустя два часа произошло то, что по мнению отца, было невозможно, – сосед собрал шкаф. После этого он быстро уехал, сказав, что ему нужно забрать откуда-то сына, но по-моему, он просто задолбался с нами.
Папа занес оставшуюся мебель, мы все расставили и вышли на улицу.
– Ну, дочь моя, прощай, – отец, радостно улыбаясь, раскинул объятия. Он прижимал меня к себе так, будто я переехала на другой конец Франции, а не за сорок пять километров от него.
Раздав еще несколько указаний, как не сжечь квартиру, батька напоследок вспомнил, что ему нужно сходить в агентство и застраховать мое новое жилье.
– Боже, я не знаю, как это сделаю, это, должно быть, невероятно сложно, – прошептал он.
Мы опять обнялись и попрощались, и отец, сев в машину, уехал. Когда его серебристый BMW скрылся за поворотом, я пошла к себе домой, представляя, как в тишине и покое сяду писать свой роман про жизнь с папой. И однажды я издам его, и, как сказала одна моя подруга, отец, узнав об этом, спросит:
– Ты что же, надо мной смеялась?!
А я отвечу:
– Да над тобой теперь смеется вся Франция!
Отпирая дверь квартиры, я поняла, что именно так все и будет.
Бонус: папа и три дочери
Я уже месяц жила одна, но веселье в нашей семье не заканчивалось. Узнав том, что отец стареет, и здоровье его начинает сдавать, две его дочери от первого брака решили немедленно навестить батьку. Ради него они готовы были даже приехать с другого конца Франции. Софи, младшая из сестер, купила билет на самолет, а Стефани, старшая, взяла с собой своего друга и папиного
знакомого Юбера, и они приехали на машине.
Прикол был в том, что Стефани я знала давно, а вот Софи и не подозревала о том, что я вообще есть в этом мире. К счастью, перед ее приездом отец таки додумался рассказать ей эту страшную тайну. И вот теперь он позвонил мне, чтобы пригласить на воскресный семейный обед.
– Мы заберем тебя с Юбером в Страсбурге на машине.
– Да я могу и на поезде доехать.
– Нет, нет, мы заберем тебя, зачем тебе еще и платить за билет.
– Так бензин дороже билета стоит, – возразила я.
– Слушай, это не ты за него платишь!
– Ладно, но чтобы мне потом не говорили, как много для меня делают, а я тут не стелюсь перед людьми.
– Да ты что, сошла с ума, это же не твоя родина, тут такого никто друг другу не скажет! – батька захохотал, и я услышала смех на заднем плане. – Вот видишь, они все над тобой смеются, это же ерунда!
Я промолчала о том, что отец уже третий месяц попрекает меня тем, что Жаклин помогла мне поступить в университет, а я вот не хочу с ней гулять и проводить много времени.
– Ну хорошо, тогда в воскресенье подъезжайте к одиннадцати.
– Да, целую, доченька, – внезапно сказал папа на прощание. Я представила, как умиляются, сидя на диване, мои сестры и Юбер.
В пятницу, когда я училась в университетской библиотеке, у меня зазвонил телефон. На экране высветилось, что это отец. Взяв мобильник, я пошла к выходу, ведь в библиотеке нельзя говорить.
– Алло, – прошептала я, открывая дверь.
– Алло! – заорал на том конце папа.
– Да, алло, – тихонько ответила я, так как еще не до конца вышла из помещения.
Тут отец тоже перешел на шепот и неуверенно спросил:
– Это… это Полин?
– Да, это Полин, что ты хотел? – уже нормально ответила я.
– А, наконец-то, – снова заговорил по-обычному громко батька. – Хотел спросить, все ли у нас в силе на воскресенье.
Проговорив десять минут ни о чем, мы попрощались, снова ласково и нежно, а потом я весь день ходила и еле сдерживала смех, вспоминая, как папа не понимал, кто ему ответил по телефону.
На самом деле я очень ждала воскресенье, потому что предвкушала этот театр. Ведь когда-то Стефани и Юбер уже приезжали к нам, и тогда отца просто перло от желания показать, какой он прекрасный отец. Он бегал вокруг меня, играл со мной в домино, каждые пять минут спрашивал, все ли у меня хорошо, переживал за какую-то царапину на моем лице. Поэтому я ни минуты не сомневалась, что в этот раз будет то же самое.
И я не ошиблась. Показывать свою страшную любовь к дочери батька начал уже в Страсбурге перед Юбером. Едва я вышла из дома, как папа выскочил из машины и стал меня обнимать. В объятиях он держал меня минут пять. Наконец мы уселись и Юбер повел в сторону села. Повернувшись ко мне, батька спросил:
– Как у тебя дела, доченька?
– Все хорошо.
– Но ты счастлива?
– Да, – искренне ответила я.
– Это прекрасно. Когда ты счастлива, счастлив и я! – сказал отец и с гордостью посмотрел на Юбера, будто ожидая его похвалы.
– Между прочим, за экзамен по эльзасскому я получила семнадцать с половиной баллов из двадцати, – похвасталась я.
Эльзасский – это диалект, на котором говорят в нашем регионе, и который на проверку оказался не таким уж и легким, как я ожидала.
– Боже, какая ты молодец! – начал усиленно меня хвалить отец, поглядывая на Юбера с таким лицом, будто это лично он научил меня эльзасскому. – Я так горд!
– Да, да, это действительно круто, – сказал Юбер.
– Йетц кан их мит дир эльзэсишь рэдэ, – сказал батька на эльзасском, что переводилось как: «теперь я могу говорить с тобой по-эльзасски».
– Йо, – сказала я «да», сдержав ухмылку.
Всю дорогу отец не прекращал оглядываться и умилительно смотреть на меня, при этом краем глаза поглядывая на Юбера. Перед въездом на гору он набрал Стефани и сообщил, что мы подъезжаем, так что она может греть еду, и говорил он с ней так же ласково.
Мы вошли в дом, я расцеловалась со Стефани, а потом проследовала в гостиную, где меня ждала Софи. Папа тут же подскочил к нам.
– Полин, это Софи.
– Здравствуйте, – сказала я и мы расцеловались.
– Софи, это Полин, – продолжил отец. – Моя дочь. Моя самая любимая доченька, –
