усопшего? Им вот так вот, что называется, на ровном месте потерять родного, ещё полного сил, хоть и не молодого уже человека — страшное горе. Столько планов, надежд и радостей связывали они с покойным. А он взял и умер. А планы — рухнули. Так пусть каждый, мечтая о собственной скоропостижной смерти, без боли и мучений, прежде подумает о своих родных. Ведь муки, которых он избежит, полной чашей придётся испить им. И чем слаще собственная смерть, тем горче это питьё будет для других.
Но когда ещё скорбь не пришла в их общий дом, а морщин на глазах Ларисы Вячеславовна было гораздо меньше, Ропотов всерьёз рассчитывал, что с переездом в их собственную с Леной новую квартиру, где им уже не будет мешать тёща, любовная гармония между молодожёнами снова вернётся и обретёт новое, будоражившее его сексуальные фантазии развитие.
Ан нет. Не возникла. И совсем даже не обрела.
Когда Лена была беременна уже Пашей, они переехали в Щукино, неподалёку от прежнего ещё места работы Алексея. Когда же Пашенька, наконец, родился, Лариса Вячеславовна, только что овдовевшая, ушла на пенсию и стала чуть ли не каждый день приезжать к ним домой в Щукино.
Она так и говорила всем своим знакомым и бывшим сослуживцам:
«У меня теперь новая работа — бабушки. С десяти утра до пяти вечера, без выходных. Оплата — «агушами», грязными пелёнками и сопливыми носами».
Удивительная женщина, редкость в наши дни. Но, как это часто случается, обязательно найдется человек, который не оценит то добро, которое для него же и делают.
Если в будние дни Ропотов тёщу не видел, так как приезжал с работы всегда после того, как Лариса Вячеславовна отправлялась восвояси, то в выходные он имел «удовольствие» видеть её до тех пор, пока сам не уходил из дома: или с детьми на прогулку, или в магазин за провизией. Иногда же, где-то раз в месяц, все эти дела совмещались разом в одно: в поездку в Люблино в гости к бабушке с непременным заездом в супермаркет.
Но вот секс никак не улучшался. Лене по-прежнему было не до секса. Особенно после рождения их второго сына. А если и происходили их успешные с Алексеем быстрые случки, делала она уже всё без былого удовольствия, без фантазии и огонька. И Ропотову такой секс тоже перестал приносить удовлетворение. Он дулся на жену, замыкался в себе. Вот тут-то и возникла первая трещина в их отношениях.
Сублимировать своё либидо Ропотов попытался в работе. Он стал гораздо чаще задерживаться, находить себе дела, придумывать задачи. С одной стороны, это благотворно сказалось на его зарплате. Денег стало больше, ипотека сокращалась, и пару раз они даже съездили все на море, в Турцию, — впятером, конечно же, куда ж без тёщи-то.
Но вот только лучше от денег, от моря, от более дорогих и качественных вещей и продуктов они с Леной жить не стали. А Ропотову нужно было чего-то большего. Больше секса: хорошего и разного. Больше самоутверждения.
Именно тогда Ропотов изменил своему прежнему отношению к другим женщинам. Если раньше он их и в упор не замечал, то теперь же просто взял и «открыл глаза». Теперь он стал подолгу засматриваться на молоденьких красивых девушек, на их ножки, попки и волосы, обращать внимание на следящих за собой роскошных «чуть в летах» женщин, на их дорогие наряды и машины, научился улыбаться и делать комплименты привлекательным сослуживицам, продавщицам и официанткам, шутить и заигрывать с девушками за соседними столиками во время дружеских пивных мальчишников. А такие штуки обычно до добра не доводят.
Ну, а потом уже к ним на фирму устроилась Ольга. И случилось то, что принято называть супружеской изменой, банальным адюльтером. Причем, сам юридический факт измены произошел уже после измены, совершенной в голове Ропотова. Он изменил Лене с Ольгой еще только тогда, когда допустил возможным сам этот факт. Допустил… и не испугался, а целенаправленно стал двигаться к физической измене с Ольгой. Нет, не назло Лене, конечно же. А из удовольствия, из потребности, из интереса, в конце концов.
Да-да, как и каждый изменщик, в начале Ропотов даже не помышлял о том, что заиграется и однажды может оказаться без жены и детей. Связь с Ольгой, как по спирали, увлекала его всё дальше и дальше от исходной точки, всё круче и быстрее стали на ней виражи, всё выше скорость. Пока Лена, с головой ушедшая в детей, не замечала изменений в муже, пока тревожные подозрения не терзали её по ночам, Ропотов отрывался. Получал удовольствие и ни о чём не беспокоился. Подумаешь, увлёкся на стороне. Не он первый, не он последний. И это же несерьёзно. И ненадолго. Так, чисто развлечься, утолить сексуальный голод, нерастраченный запал. Он же всё равно останется с детьми, с Леной. Куда он денется от них, и куда — они от него?
Потом уже стал врать; не бросать, где попадя, свой телефон; удалять сообщения и фотографии из любовной переписки. Ну, а после Лена всё поняла. И даже узнала, кто её соперница. Увидела на фотографии. Причем, не из телефона мужа, а от его друга, Кирсанова. Случайно как-то, в гостях. Увидев на групповой фотографии с очередного дня рождения на фирме новенькую невысокого роста большеглазую брюнетку с короткой прической, и, на миг заглянув той в глаза, она сразу всё поняла. Ведь женщину не проведешь: — она, как известно, сердцем видит.
Осторожно спросила тогда Диму:
— А это кто?
— Где?
— Вот эта… тёмненькая. Не узнаю её что-то…
— А-а, да это Оля, новая сотрудница в моём отделе. Хорошая девчушка, толковая такая, всё не нарадуюсь ей, — искренне выпалил ей в ответ Кирсанов.
И тут же осёкся. Уж он-то знал, как никто другой, что муж Лены неровно дышит к Ольге.
–
Толковая… — повторила за Кирсановым Лена, устремляясь глубоко в свои мысли, переживания и страхи.
А дальше: после почти полугода тайных встреч и бурного разнообразного секса с Ольгой Ропотову пришлось выбирать. Лена тогда пригрозила разводом и отлучением его от детей. Переехать обратно в Люблино, в полупустую после смерти отца квартиру ей труда не составляло. К тому же, она давно собиралась выйти на работу — без дела пылящийся институтский диплом и собственная прогрессирующая деквалификация всё время не давали ей покоя. Их же с Ропотовым квартира в случае развода подлежала размену, и оставшиеся платежи по ипотеке повисли бы на нём.
В общем, перед Алексеем Ропотовым впервые замаячила нерадостная перспектива: потерять
