Праздник этот гребаный вместе встретим, может, разглядишь во мне что. Вы же, бабы, верите во все эти приметы, хероманию… Когда вчера приехал, а тебя не было, так испугался – думал, свалила и больше я тебя никогда не увижу…
Мне всё это надоело.
– Ты мне еще в любви признайся. – Он открыл рот, но я продолжила. – А знаешь, что я думаю? Зря я от Беса сбежала. Он скотина, но хотя бы не такое трепло. А в остальном что Бес, что Кощей – да какая разница, кто из вас бы меня… – Я зло рассмеялась.
Он понуро молчал. Я схватила сумку и вышла. Костя как очнулся:
– Паспорт достану.
– В почтовый ящик брось. Видеть тебя больше не хочу.
Маме я наплела мутную легенду о подружке, которой подарили путевку на турбазу. В «Сказке» директор при виде меня скривился, пожаловался, что парнишки Беса подраспугали клиентов. Я слушала безучастно, думая о том, что уехать все-таки придется, а в итоге директор всё же закончил словами:
– Дети тебя любят, только поэтому оставляю. Но еще один такой фокус – прости, мне своя шкура к телу ближе. И смены отработаешь за двоих.
Я была только за. Чем больше я работала, тем меньше я вспоминала. Но и тем меньше замечала.
В рождественский вечер, когда я пришла после утомительной смены, на кухне ждал накрытый стол: нарезка сервелата, сыр, красная икра, соленья. Я только хмыкнула.
– С каких гуляем? Заказ получила?
Мама усадила меня напротив.
– Гости были.
– Кто?
– Твой поклонник приходил. Ох, Агнюша, он так переживает, что вы с ним в ссоре. Что ж ты мне сразу не сказала, что у тебя молодой человек появился?
Я похолодела, вспомнив парней Беса, и отложила бутерброд с икрой.
– Как он выглядел?
– Высокий, статный, Константином представился… Кстати, сказал, что ты у него на Новый год забыла, – мама хитро улыбнулась и протянула мне паспорт.
– Он принес? – Я кивнула на стол.
Почуяв неладное, матушка кивнула с опаской. Я же встала, собрала скатерть с четырех концов и утрамбовала в помойное ведро. Мама ахнула.
– Праздник же, прости господи…
– Чтоб ноги его здесь не было.
Однако матушкина натура оказалась жадной не только до романтики, так что в холодильнике завелся сервелат, в квартире – телефон, а в маминой комнате – новая швейная машинка. Как и положено приличному домовому, наш на глаза мне не являлся, отчего бесилась я неимоверно. Цапалась с мамой, а она, так и не простив мне рождественскую трапезу, отлаивалась всё смелее. Когда она явилась домой в новой дубленке, я не выдержала:
– Это еще что такое?
Она потупила глазки.
– Ты к нему несправедлива. Константин очень тобой дорожит.
Я взвилась и заорала:
– Подарки сама отрабатывать будешь? В сауну пойдешь?
Она скуксилась по-детски, убежала в комнату, не забыв для пущего эффекта хлопнуть дверью, и два дня со мной не разговаривала. Я только и слышала ее скулеж по телефону.
И вот раздался тот самый звонок.
– Узнала?
– Многое бы отдала, чтобы нет.
– Слушай, мать мне твоя жалуется.
– Вот как?
– Да. Говорит, на нее срываешься. Нехорошо это. Не по-пионерски – слабых обижать.
– Сказать, куда тебе засунуть пионерскую…
Он засмеялся:
– Злишься, значит. Это хорошо.
– Что хорошего?
– Думал, ты не только видеть меня, но и разговаривать не захочешь.
– Я и не хочу.
– Но разговариваешь. Встретимся? Можешь мне в морду дать, я не в обиде буду.
– Если ты не в обиде будешь, толку мне с тобой встречаться?
– Не знаю. Давно мне никто гадостей не говорил. Чую, время пришло. Заслужил.
Мне стало тоскливо.
– Слушай, отвали уже. И маму мою не впутывай. Как человека прошу.
Но разве ж ты был человеком, Костя?..
И всё же: я могла уехать. Я могла уехать в какую-нибудь деревню, когда ты сразу велел мне валить. Я могла уехать из того дома, я могла уехать в тот Новый год, и я всё еще могла уехать после, – но я чего-то ждала, ждала, ждала, поэтому, когда ты заявился в «Сказку», я была почти рада, потому что хотела, чтобы ты сделал хоть что-то, чтобы всё это прекратить.
…В Старый Новый год в кафе заявился Дед Мороз, подозвал детей и загоготал:
Нет, напрасно мы решили
Прокатить кота в машине:
Кот кататься не привык —
Опрокинул грузовик. [49]
С этими словами он стащил шапку, под которой оказался еще совсем маленький котенок, явно только-только разлепивший глаза. Дети завизжали и потянули руки, я подошла ближе. Костя улыбнулся мне так, что захотелось плакать: ну зачем же такому, как ты, такая хорошая ласковая улыбка – настоящая, гагаринская, как будто ты вовсе не…
– Представляешь, Красная Шапочка, под батареей валялся. Сначала думал – тряпка какая, а пригляделся – кот. Вот и подумал: у тебя детворы много, может, мамку кто уговорит…
– С животными в кафе нельзя.
– Так коту на выход? Или мне? Что скажешь, Агния?
Ты спросил серьезно, и даже шрам с толку не сбивал, – а у меня сразу в глазах защипало, так что я отвернулась и бросилась в туалет, чтобы ты не увидел, но ты нагнал, схватил за руку и сказал этим своим голосом, что хочешь начать всё с чистого листа, и если в тот Новый год не вышло, так, может, в этот получится, и я вдруг решила, что ты прав, потому что выходило, что только ты знал, только ты понимал и только ты мог что-то с этим сделать, поэтому когда ты повез меня к себе, я даже не возражала, ведь ты породил, тебе и убивать, а ты всё повторял, что больно больше не будет, но ты лгал, Костя, как лгал мне потом еще много-много-много раз, но я всё равно позволила, я всё равно подпустила, а потом снова плакала, как тогда, а ты снова говорил, что ты рядом и всё будет хорошо, а я так хотела, чтобы всё было хорошо, что была готова на тебя рядом, лишь бы всё вернуть, Костя, лишь бы исправить всё, еще не зная, что дальше, а дальше…
Врач предупредил:
– Девятая неделя идет. Времени мало. Решайте.
Я вышла из женской консультации и отправилась домой, а там закрыла дверь и села на коврик, как тогда, и так сидела, пока с работы не пришла мама. Я сказала ей, надеясь на что? на что же? на жалость? на понимание? на то, что она скажет: «Не делай глупостей, не иди по моим пятам», – а
