их сообщество, то для тебя это означало бы только одно – быть тут же растерзанным в клочья. Единственный способ завоевать их доверие – это полностью, без остатка, без малейшего сожаления, раз и навсегда отвергнуть то существо, каким ты был до сих пор. Тогда можно спокойно ожидать исхода: ты (как сам я об этом когда-то писал) становишься, в сущности, «тем испуганным диким зверем, которому его беззащитность дает право требовать для себя доброжелательности со стороны общества». И в то же время ты волк.
Кроме того, волки воплощают в себе ненависть к миру, ненависть преследуемого, что представляет собой низменное, но одновременно таящее в себе что-то привлекательное. К тому же они живут в лесах, им известно, что такое лунный свет и заснеженные поляны. Они дают тебе возможность сблизиться и сродниться с вонью и гнилью – их постоянными спутниками, с этими атрибутами смерти, которые ты, занимаясь своей литературой, можешь себе только вообразить.
Тем не менее ликантропия в истинном смысле этого слова никак тебе не дается, потому что в расколотом надвое сознании всегда так или иначе возникает и третий, как Дух Святой между Отцом и Сыном.
Это важнейшее событие в истории XX века. Такое утверждение настолько очевидно, что здесь мы его приводим чисто догматически. Ни в чем другом наше столетие не проявило себя с такой полнотой, как в Октябрьской революции. Даже если бы она не имела столь большого значения, нас в нем так долго убеждали, пока мы сидели на школьной скамье, что в конечном счете она бы это значение приобрела. Слова, фильмы и пестрые плакаты заполонили реальность до такой степени, что просто отодвинули ее на второй план. Иллюзия победила материю. Нет смысла обвинять революцию в том, что ее значение преувеличено; она сама по своей сути и есть преувеличение: в тысячи раз с помощью иллюзии перерасти себя самое – в этом и состоит ее суть.
Революция и миф о ней просуществовали семьдесят лет. Таким образом, по своим временным рамкам она почти полностью совпадает с границами нашего столетия. С тех пор как она умерла, почти никто в нее больше не верит, но только теперь выясняется, насколько она была громадна. Настоящее чудовище. Ни с чем не соразмерный, по-вавилонски амбициозный проект. Разумеется, осужденный на неудачу, надо ли говорить об этом? Семьдесят лет спустя нас вернули в пункт отправления: с тем, правда, что из этого пункта уже никто никуда не отправляется. Как описать ту огромную пустоту, которая возникает после краха столь грандиозной авантюры, после такого поражения? Революция напоминает длительное, изматывающее блуждание по лабиринту, которое в конечном счете после всех усилий и ухищрений привело нас к началу пути. Или же утомительную экспедицию по пустыне, экспедицию, которую мы начинали полные молодых сил, оснащенные всеми необходимыми приборами и из которой нам все же пришлось вернуться, так никогда и не добравшись до фантастических миров по ту сторону горизонта. Разве можем мы, такие вялые и разочарованные, даже просто подумать о новой попытке? Разве нам остается что-то другое, кроме безропотной покорности судьбе?
Октябрьская революция похожа на цирковое представление с фейерверком, прожекторами, криками зверей и жертв, и вот этот цирк однажды пакует реквизит, снимается с места и уезжает, оставив после себя пустырь, на котором валяются консервные банки из-под корма для львов и белый носовой платок, испачканный то ли кровью, то ли губной помадой. Не будь Октябрьской революции, не было бы (я перечислю здесь только то, что в этот момент пришло в голову): прекрасных рассказов Исаака Бабеля, «Броненосца “Потемкин”», трагедии адмирала Колчака, величественного безумия барона Унгерна фон Штернберга, альбома рисунков Пратта «Corto Maltese в Сибири», столкновения черного и красного знамен в Кронштадте, «Доктора Живаго» Пастернака и одноименного фильма Дэвида Лина, сталинских лагерей, потрясающих разум и душу свидетельств выживших в них, квинтэссенции этих свидетельств в виде книги «Гробница Бориса Давидовича», жестокого убийства Льва Троцкого, воинственных и неуловимых троцкистских организаций по всему миру, бесчисленного множества собраний сочинений, которые представляют собой коммунистическую патрологию, марксистского молитвенника Мао, «Моей маленькой ленинианы» Венедикта Ерофеева, паломничеств европейских интеллектуалов в СССР, еврокоммунизма, хорватского легиона под Сталинградом, второй Югославии, хорватской политической эмиграции, которой мы обязаны несколькими прекрасными ностальгическими стихотворениями (возможно, одних только этих стихов достаточно, чтобы оправдать ее существование), берлинской стены, холодной войны, «1984» Оруэлла, горящего факела по имени Ян Палах, фильма “Imagining October” Дерека Джармена, перестройки, публичной прачечной под названием «Перестройка» и этой статьи нашей энциклопедии.
Пока смерть не разлучит нас
Люция продавала газеты, а Борис уже шесть месяцев был без работы. В основном он сидел перед телевизором и смотрел по спутниковым каналам спортивные передачи, брился редко, начал читать книги по магии и парапсихологии и строил планы уехать куда-нибудь подальше. В зависимости от настроения Люция или ворчала на него, или с издевкой высмеивала его мечты. Правда, ворчала она все чаще. Тем не менее, если подвести общий итог, жизнь была не так уж плоха.
А потом вышло так, что как-то раз, придя за газетами в киоск, где торговала его жена, Борис увидел внутри сидящего рядом с ней молодого мужчину в форме. Они непринужденно болтали, и, как ему показалось, его появление застигло их врасплох. По какой-то необъяснимой причине ему стало стыдно, и он поспешил уйти.
– Это кто вчера был с тобой? – спросил он на следующий день деланно равнодушным тоном.
– О ком ты говоришь?
– О том типе в форме.
– А, этот? – сказала Люция невинным голосом. – Это Деян. Он живет в доме напротив.
– Вот зараза, – воскликнул Борис минут через десять, – всего неделя как купил батарейки для пульта.
И ты смотри, какая дрянь попалась, – вообще не реагирует.
– Ничего удивительного, если ты целыми днями торчишь перед телевизором, – сказала в ответ Люция.
День был сухим и жарким, из соседней квартиры пахло фаршированным перцем, в воздухе висела пыль от самосвалов, которые с раннего утра возили рыжую землю со стройки, находившейся неподалеку. Борис стоял без рубашки, прислонившись к балконным перилам, и смотрел, как жена идет через стоянку, приближаясь к дому. Он наблюдал за ней до тех пор, пока она не подошла к подъезду, потом вернулся в комнату и надел рубашку с короткими рукавами. Обулся в прихожей и вышел.
– Пойду поговорю с одним человеком насчет работы, – сказал он Люции, встретившись с ней на лестнице. – Я купил тебе на обед пирожков.
Он долго
