– протоптанная тропа, уже наполовину стертая туманом, – обещала стать неразличимой в течение ближайших десяти минут. Поэтому, с тревогой глядя вперед в надежде увидеть хоть что-то похожее на человеческое жилище, я поспешил дальше, взбираясь на одну каменную приступку за другой, пока вдруг не осознал, что огибаю парковую ограду. Продолжив идти вдоль забора – над головой моей качались голые ветки деревьев, под ногами шуршали сухие листья, – я вскоре добрался до развилки, где дорожка разделялась на две; одна продолжала огибать ограду, другая уходила дальше, в поля.
Которой мне пойти?
Пройдя вдоль изгороди, я наверняка доберусь до сторожки, где смогу узнать дорогу в Пит-Энд, но ведь парк может оказаться очень большим, и тогда мне придется преодолеть немалое расстояние, прежде чем я окажусь у ближайших ворот. Тропинка же, убегавшая в поля, могла привести меня не в Пит-Энд, а совсем в другие края. Но времени на раздумья не оставалось, и я выбрал поле, дальний конец которого терялся за перистым валом тумана.
До сих пор я не встретил ни одной живой души, у которой можно было бы спросить дорогу; поэтому я испытал немалое облегчение, увидев, что из тумана навстречу мне вышел человек. Приблизившись к нему – я шел быстро, он медленно, – я заметил, что он приволакивает левую ногу. Было, однако, так темно и туманно, что лишь когда мы оказались в полудюжине ярдов друг от друга, я разглядел его одежду – темный костюм и фетровую шляпу, точно у священника-диссентера [63]. Как только мы оказались на таком расстоянии друг друга, чтобы можно было разговаривать, я обратился к нему:
– Скажите, пожалуйста, – спросил я, – эта тропа ведет в Пит-Энд? И как далеко идти?
Он так и шел, глядя прямо перед собой – на мои слова он внимания не обратил, по-видимому, даже не услышал вопроса.
– Прошу прощения, – сказал я, повышая голос, – но дойду ли я по этой дороге до Пит-Энда, и если да…
Он прошел мимо, не останавливаясь и не глядя на меня; я был почти убежден – он меня не увидел!
Я остановился, слова замерли у меня на языке; затем я повернулся, чтобы посмотреть ему вслед, а может быть, и броситься за ним. Но вместо того, чтобы догнать его, я застыл в замешательстве.
Куда он пропал? И что за парнишка – высокий, с удочкой на плече – едва ли не бегом поднимается по дорожке, по которой только что пришел я? Я мог поклясться, что не встречал и не обгонял его. Откуда же тогда он взялся? И где тот человек, к которому я обращался всего три секунды назад и который, с его-то хромотой, не мог бы пройти за это время и двух ярдов? Мое изумление было столь велико, что я стоял совершенно неподвижно, глядя вслед парнишке с удочкой, пока он не исчез в тени парковой ограды. Быть может, мне это снится?
Темнота тем временем быстро сгущалась, и, во сне ли, наяву ли, я должен был идти дальше, иначе оказался бы в непроглядном мраке. Поэтому я поспешил вперед, повернувшись спиной к последнему проблеску дневного света и с каждым шагом все глубже погружаясь в туман. Однако я был близок к концу своего путешествия. Дорожка закончилась у калитки; за калиткой начиналась крутая узкая тропка, по которой я тут же спустился, спотыкаясь о камни и колдобины, и увидел приветственный свет кузницы.
Значит, вот он, Пит-Энд. Моя двуколка обнаружилась у дверей постоялого двора; костлявого серого коня увели в стойло на ночь; хозяин ждал моего прибытия.
«Гончая» была постоялым двором весьма непритязательным, из постояльцев – два фермера и молодой человек, который сообщил мне, что «путешествует» с «Кормами Торли для крупного рогатого скота». Там я поужинал, написал письма, потолковал с хозяином и узнал кое-какие обрывки местных новостей.
В Пит-Энде, по-видимому, не было собственного пастора; викарий был один на три небольших прихода и с помощью старательного помощника исполнял свои обязанности без особого труда. Пит-Энд, как самая маленькая и самая дальняя деревня, довольствовался лишь одной службой в неделю, по воскресеньям, и проводил ее почти всегда помощник священника. Сквайр отсутствовал даже чаще, чем викарий. Он жил по большей части в Париже, тратя за границей прибыль со своих пит-эндских угольных месторождений.
Хозяин сказал, что на днях сквайр прибыл домой после пятилетнего отсутствия, но на следующей неделе снова уедет, и, вероятно, минет еще пять лет, прежде чем его снова увидят в Блэкуотер Чейз.
Блэкуотер Чейз! – это название было мне знакомо, но припомнить, где я его слышал, я не мог. Впрочем, когда хозяин постоялого двора добавил, что, несмотря на вечное свое отсутствие, мистер Уолстенхолм – «приятный джентльмен и хороший, добрый помещик» и что, в конце концов, «не дело молодому человеку хоронить себя в столь тоскливом месте на краю света», я тут же вспомнил Фила Уолстенхолма из Баллиола, который однажды пригласил меня в Блэкуотер Чейз на охоту. Это было двенадцать лет назад, когда я усердно учился в Уодхэме, а Уолстенхолм – кумир группы избранных, к которой я не принадлежал, – занимался греблей, делал ставки, писал стихи и устраивал пирушки с вином в Баллиоле [64].
Да, я вспомнил о нем все: его красивое лицо, его роскошные комнаты, его мальчишескую расточительность, его несусветную лень и его почитателей, которые слепо верили, что стоит ему только «взять себя в руки», и он разом заслужит все награды и почести, которыми только мог одарить его Университет. Он действительно получил Ньюдигейтскую премию [65], но это стало его первым и последним достижением, и он покинул колледж с репутацией человека, едва не провалившего экзамены. Как живо все это всплыло в моей памяти – прежняя студенческая жизнь, студенческая дружба, приятное время, которое уже никогда не повторится! Это было всего двенадцать лет назад; и все же казалось, что прошло полвека. И вот теперь, двенадцать лет спустя, мы с Уолстенхолмом снова стали такими же близкими соседями, как в наши оксфордские дни! Интересно, сильно ли он изменился, и если изменился, то к лучшему или к худшему?
Развились ли его великодушные порывы в подлинные достоинства, или же время закалило его сумасбродства, превратив их в пороки?
Дать ему знать, что я здесь, и судить самому? Нет ничего проще, чем завтра утром черкнуть строчку на карточке и послать ее в поместье. Но стоит ли возобновлять знакомство лишь для того, чтобы удовлетворить праздное любопытство? Размышляя об этом, я допоздна засиделся у огня и к
