внутрь.
– Ничего. Ни яиц, ни птенцов… Ну что, пошли к тете Дине, будем взывать к ее милосердию? – с любовью посмотрел он на дочку. – Как думаешь, сжалится над нами?
Тетя Дина, естественно, сжалилась. Она им так обрадовалась, накормила Катю, папу и котенка. Разрешила Олегу у нее помыться – она соорудила в своей ванной что-то вроде деревенского душа с лейкой. Дала им с собой три баклажки воды и уже у дверей сунула Кате целую тарелку блинов с мясом на ужин.
Про Рому в тот день Катя ничего не стала говорить. Решила: пусть отец отоспится. Он, действительно, лег очень рано и тут же заснул, несмотря на обрушившийся на город град. Ледяные шарики хулигански барабанили по деревьям и подоконникам, по крышам и городским площадям. А город искренне, по-детски радовался, потому что его давно уже не били ничем живым, хорошим и добрым.
Катя тихо сидела на кухне. Рядом с ней по полу опасливо ходил рыжий котенок. Он пробовал лапами старый линолеум, тщательно обнюхивал все углы, несколько раз поднимал голову и внимательно смотрел на Катю. Он пытался понять, будут ли в этом доме его любить, а, самое главное, кормить.
А Катя думала о том, что уже не в первый раз приходило ей в голову. Что счастье слишком зыбко – словно песок. Наверное, оно почти даже и невозможно, потому что человеку вечно что-то мешает. Кате мешал страх, иголкой засевший где-то в глубине сердца. Счастье – настоящее, полноценное, без условий – возможно только в детстве. Скорее всего, детство – это и есть счастье, которое потом не повторяется, а только узнается взрослым человеком – в родных запахах, в негромких звуках, в бликах солнца на воде. Потому детство – неизмеримо больше всей остальной жизни человека. Эти несколько первых лет так густо наполнены светом, радостью, чудом, что человеку только и остается потом тратить, тратить эти бесценные воспоминания, рассыпая их как бисер вокруг себя.
Град давно закончился. Город за окном дышал прохладой и чистотой. От спокойствия, пришедшего с возвращением отца, Кате хотелось спать. Мысли ее путались, но одна из них была такой ясной, такой простой и сильной, что никак не давала уснуть. Катя представляла, что через несколько месяцев в этом мире появится еще одна Катя. И тогда начнется новое, неповторимое детство. И у этой новой Кати, возможно, будет свой маленький дом, где по вечерам поют кузнечики. И еще в ее жизни обязательно будут высокие тополя вдоль дорог, запах горячего асфальта и лягушки в парке Щербакова. Ну какое детство без лягушек?
У нее будет мама, которая никогда ее не бросит. И, возможно, у нее однажды родится брат, с которым они вместе будут лазить по деревьям и есть груши. Они смогут даже поссориться из-за велосипеда или, там, планшета… Но никогда, никогда они не будут сидеть напротив друг друга в страшной тюремной камере с обшарпанными зелеными стенами, не понимая, кто они друг другу.
И еще у этой Кати будет папа, который отвезет ее на море. Наверное, он не сможет на своих металлических ногах зайти по пояс в воду и держать руку под ее головой – так, чтобы девочка лежала на спине, а солнце слепило ей глаза. Но он сможет вечером, когда южное солнце наполняет бархатным светом густые кроны деревьев, гордо вести свою дочку по набережной и рассказывать ей о чем-то очень важном. Например, о Байкале или о чем-то другом. Не важно. Важно, что она в тот момент самой чуткой, самой сильной в мире детской интуицией будет осознавать: происходящее – это и есть чудо.
И, может быть, когда-то она узнает, что за это огромное чудо бился насмерть красивый мужчина с небесно-голубыми глазами, который сейчас в гостиной на старом разобранном диване спал глубоким, мирным сном.
А Катя заснула прямо на стуле – ближе к утру, незаметно рожденному из поздней майской ночи. И ей почему-то снилась больница. Совершенно безлюдная, темная. Катина душа, а может быть, чья-то родная душа долго летала над этими бесконечными пустынными коридорами. Наконец она очутилась в палате, наполненной сумрачным лунным светом. Было так тихо, что воздух, казалось, сейчас треснет как стекло. Но Катя ничего не боялась. Она сидела у самого окна – на кровати, положив руки на ее железную спинку – и внимательно всматривалась в потолок, по которому бродили неясные тени.
– Катя, ты готова?
Катя обернулась и увидела, что в дверном проеме стоят две женщины. Луна освещала их силуэты. Первой, конечно, была Татьяна Александровна – высокая, красивая. Призрачное сияние делало ее волосы серебряными и мерцающими, а глаза женщины были пепельные, как у сына. Из-за ее спины напряженно выглядывала тетя Дина. И она смотрела на Катю таким… полным любви и жалости взглядом, каким Катя мечтала бы, чтобы на нее хоть раз посмотрела мама. Но она, к сожалению, никогда этого не умела. Или давно разучилась.
– Катя, ты готова? – тихим и спокойным голосом повторила Татьяна Александрова.
Катя все поняла и кивнула.
Проснувшись, она сразу побежала в магазин за продуктами и приготовила завтрак. А папа проспал часов двенадцать. Он сидел за столом, подпирая рукой щеку, голова его была тяжелой после необычно долгого сна, и глаза слезились. Но он через силу улыбался своей дочери и ел пожаренные Катей сырники. А она удивлялась тому, какая несусветная глупость лезла ей в голову этой ночью. Ведь сейчас, вдвоем, на этой простой и светлой кухне, они были абсолютно счастливы.
После завтрака они с папой вместе убирали квартиру, постоянно шутили и смеялись. Потом Катя не выдержала и все ему рассказала. Они долго молчали.
Вечером пошли в кафе – впервые за год. Сидели, смотрели на летний красивый Донецк и ни о чем не говорили.
А на следующий день поздно вечером в дверь их квартиры позвонили.
– Я открою! – крикнула Катя и пошла в прихожую. – Кто?
– Это я! – раздался знакомый до боли женский голос.
– Кто я? – у Кати внутри похолодело.
– Мама!
Катя замерла. Отец тут же подошел, оттеснил ее от двери и посмотрел в глазок. Они с Катей в изумлении переглянулись, и он медленно открыл дверь.
На площадке стояла мама.
– Ну проходи! – тихо сказал ей Олег.
Лариса осторожно зашла. Бросила быстрый взгляд на дочку, потом – чуть дольше – посмотрела на бывшего мужа.
– Нужно поговорить!
Она первой отправилась на кухню. Катя с отцом вновь переглянулись и последовали за ней. Катя шла и с удивлением
