Квартира считалась снятой аудиторским кооперативом, сотрудника которого меня и наняли изображать. Хозяйка жила в Израиле, плату за два года вперед наличными я передал её мужу, писателю, который, не пересчитав, сунул деньги в пиджачный карман и битые полчаса повествовал о дружбе с Константином Симоновым, жившим в том же подъезде...
Сто дней я сидел в пустой квартире. Выходил рано утром и поздно вечером.
Здесь, видимо, я должен сообщить о своих работодателях.
С 1985 года я служил в отделении "Внешэкономбанка" на улице Чкалова рядом с Курским вокзалом. В банк меня, что называется, "слили" из престижного внешнеторгового объединения, где я был главным бухгалтером. На общеминистерском совещании дернуло меня за язык предложить скорректировать расчеты всех внешнеторговых объединений применительно, образно говоря, к новой биологии доллара. Всего-то и сказал, что денежные артерии мировой торговли окрашиваются в "зеленый цвет", что финансовый мир становится однополярным и доллар должен стать, пока не поздно для наших же интересов, если не инструментом, то во всяком случае мерилом внешнеторговых расчетов внутри социалистического лагеря. Рубли и валютные сертификаты я назвал игральными фишками без реальной привязки к хозяйственной жизни. Меня окрестили "польским Валенсой в системе советской внешней торговли".
Во "Внешэкономбанке" я деградировал как специалист. Я стал невыездным, я чувствовал. От меня ушла жена. От прикосновений к затертым карточкам текущих счетов советских загранработников, которые с ночи выстраивались в очереди за валютой или сертификатами для валютных магазинов, у меня началась аллергия. Я задыхался в Москве, вообще в России, где, как раковая опухоль, разрасталась национальная финансовая пирамида в силу того, что правительство и население по взаимному сговору обманывали себя и друг друга. Прыжок в пропасть состоялся с закрытыми глазами, поэтому, пока не разбились, ещё надеялись.
Припадкам аллергии обычно предшествовал один и тот же сон: в могилу под кремлевской стеной гроб генсека тянет за собой ковровую дорожку, на которой покорно стоят собравшиеся на Красной площади, и только я мечусь, пытаюсь зацепиться за что-нибудь... Я пристрастился к бутылке. Пил сухие вина, но начинал за завтраком. Появление в Сухуми и потом в Анапе было бегством. Я решил пробираться морем в Турцию. Как специалист, я бы нашел работу на Западе.
Осенью 1988-го мне стало очевидным приближающееся банкротство "Внешэкономбанка". Директор отделения постоянно отсутствовал. Для замедления выплат наличных с валютных счетов под разными предлогами сократили треть операторов. За дверями банка в очередях начались драки. И в один из вечеров, когда я возвращался домой, на станции метро "Курская" у эскалатора меня придержал за руку плаща человек в форме майора артиллерии. Он представился сотрудником министерства обороны и предложил встретиться на следующий день: ему нужна консультация по бухгалтерской отчетности, услуга может быть выполнена во внеурочное от банковских обязанностей время.
Я предполагал, что он из "органов", но не разволновался. Если бы мой тайник в Анапе выследили и даже проверяли меня после возвращения в Москву, зачем разводить церемонии?
Около двух месяцев я закрывал личные счета в валюте по переданному майором списку, в котором последний порядковый номер был 1935. Проход сквозь очередь у дверей отделения эти люди обеспечивали себе сами. Обычно один получал наличные с пяти-семи счетов сразу в зависимости от размеров общей суммы. Едва закончили список, как двери "Внешэкономбанка", по крайней мере, на улице Чкалова, закрылись навсегда.
Весной 1989 года я уволился с государственной службы. Аудиторский кооператив назывался "Аврора". Мне выдавали копии бухгалтерской отчетности, исключительно копии и без грифов организаций, для составления по ним объективной аудиторской экспертизы. Помимо майора-артиллериста, в квартире на Черняховского появлялись два капитана, летчики, и подполковник, армейский прокурор или как там называют этих людей. Первые двое, как правило, приносили портфели с наличностью, которую я пересчитывал, учитывал, приводил в порядок и конвертовал с указанием сумм. Подполковник забирал портфели. Без пароля, сообщавшегося артиллерийским майором, я не имел права открывать сейфовую дверь в квартиру ни капитанам, ни подполковнику, ни кому-либо вообще. В экстренных обстоятельствах следовало звонить с использованием автопамяти в телефонном аппарате - нажать "единицу" и ждать ответа абонента, номера которого я, конечно, не знал, да и не пытался узнать.
Пользоваться этим каналом не пришлось до октября 1993 года. А когда я, обеспокоенный недельным отсутствием работодателя, позвонил через "единицу" и потом повторял звонок в течение ста дней утром, пополудни и вечером, я слышал только длинные гудки.
15 февраля 1994 года я вылетел в Адлер. Из Адлера на леваке добрался в Анапу. Снял комнату на неделю.
В ночь с 23 на 24 февраля, когда два ближайших прожектора прекратили работу, возможно, по случаю праздника Советской Армии, а расчет на возможность подобного послабления и делался при выборе дня выхода, я быстро спустил плот на воду. Мощными гребками погнал его в ночь. Ветер тянул от берега. Я зацепил концом весла рюкзак с провиантом, и он полетел за борт. Драгоценные минуты ушли на его вылавливание. Мощные прожекторы береговой охраны то медленно тащили лучи по морю, то метались по волнам. Едва полоса света надвигалась, я резко разворачивал плотик так, чтобы меня прикрывала спинка сиденья, сооруженного из надувного матраца. Гидрокостюм был под цвет моря, лицо я замазал синей краской. Несколько раз лучи упирались в плотик. Он оставался неразличимым. Курс я старался держать на юго-восток. Ориентировался по огням Анапы. Когда они пропали, ветер усилился, высота волн достигала, наверное, двух метров. Ледяная вода перехлестывала через плотик. Однако, холода я не чувствовал.
Ни голода, ни усталости тоже. Нервы напряжены до предела. Достигну я нейтральных вод к утру или нет - вопрос жизни и смерти. Офицеры из "Авроры", вполне вероятно, оказались причастными к обороне Белого Дома, попали под следствие или скрывались, и я мог быть в розыске заодно с ними. Именно по этой причине я не решился на легальный уход из России - опасался проверки на пограничном контроле. Да, впрочем, и загранпаспорта у меня не было.
Из-за волн да ещё ночью сориентироваться по компасу не удавалось. Но я нашел Большую Медведицу, потом Полярную Звезду. Я не давал себе ни минуты отдыха. Утро принесло облегчение. Морская стихия не казалась безнадежной и пугающей. Волны утихали. Мой план состоял в том, чтобы выйти на судоходную линию Стамбул - Новороссийск. Я ведь не моряк, пунктирная линия на карте была единственным ориентиром для меня. И обернулась опасностью. Не следовало беглецу соваться на большую дорогу. В сумерках на исходе третьего дня я услышал и затем увидел, как огромное пассажирское судно движется точно на меня. Я греб, выбиваясь из сил, чтобы убраться в сторону. Чудом мне это удалось. Обессиленный, я привалился ко дну плота и смежил веки.
На рассвете меня разбудил гул вертолета. На его брюхе красовалась красная звезда. Я с головой накрылся своим синим матрасом. Погоня? Шли часы, но вертолет не вернулся.
Перед заходом солнца высота волны достигла трех-четырех метров. Чтобы плотик не перевернуло, приходилось держать его носом или кормой к волнам, против ветра. Силы мои иссякали. Я догадался сделать из початой пластиковой канистры плавучий якорь: привязал один конец бечевки к носу плотика, другой - к ручке канистры и бросил посудину в море. Теперь плотик сам держался против ветра. А шторм разгуливался. Иногда я просто оказывался под волной. Страх терзал меня. Я приготовился к смерти. Проверил застежки-карабины, которыми прикрепил себя к плотику с первой же минуты плавания. Потом впал в беспамятство и в этом состоянии пробыл около шести часов. Очнувшись, увидел, что море утихает. И я снова уснул. Проснулся перед закатом, немного поел и забылся то ли в беспамятстве, то ли во сне. Мне грезились поляны, густая листва, молчаливая девушка...
На четвертое утро я втянулся в ритм движения. Два часу гребу, полчаса отдыхаю. Так 16-18 часов кряду. Может быть, поэтому я не чувствовал холода. Вообще мне казалось, что воздух постепенно теплел. Да и лодка становилась день ото дня легче, продовольствие и вода иссякали. Я видел дельфинов. Ночью их фырканье будило меня. Я считал, что пересек судоходную линию, и внутренне расслабился. Везло и с погодой. Море утихло. Я жил словно бы вне времени. В одном бесконечном морском пространстве. Чтобы перебороть страх, который часто охватывал меня, я напряженно вспоминал свою жизнь в мельчайших деталях с первых дней, как только помнил себя. Из-за этого начались болезненные галлюцинации. Я бросил воспоминания и сосредоточился на вариантах будущей встречи с турками.
