Юля.
– Да куда там… Изменяю, но разово. А в отношения ни-ни, хоть я и мужик… А тебе поберечь себя надо.
Юленька растерялась. Это точно с ней происходит? Она стоит перед жалкой деревенщиной, выпрашивает секса и выслушивает средневековые морали? «Распутство», «срам», «гиблое место» – что это?
– То есть ты не придешь? – растерянно переспросила Юля.
– Не-а. Сказал же – нет.
Юленька отказывалась верить своим ушам. С ней только что отказался лечь в постель какой-то Кирпичников.
– Не обижайся, – ободрил ее Кирпичников. – Ты себе найдешь кого-нибудь и замуж выйдешь. Ты – симпатичная.
– Что? – задохнулась Павлова. – Что ты сказал? Сим-па-тич-ная?
– Конечно, – живо подхватил Кирпичников. – Мордашка хорошенькая, волосы красивые, зубы белые… Очень даже ничего…
Так Юлю еще никто не оскорблял. Симпатичная?! Белые зубы?! Мордашка?! Это было гораздо хуже, чем отказ заняться с ней сексом. Он вызывал в ней жгучий, неведомый ранее, умопомрачительный похотливый голод.
– Извини, если что не так! Молодец, что не злишься. Ну, бывай, – произнес он и, застегнув куртку, выскользнул из вестибюля на улицу.
Юля осталась стоять в своей белой шубке с полным ощущением, что на нее только что вылили ведро с помоями.
Перед Новым годом междоусобная война в информационном отделе Толераниума обострилась. В праздничный эфир хотели залезть все и готовы были платить за него по немилосердному праздничному тарифу.
Борьба за место в телевизоре была перманентной, она открыто и тайно велась между всеми отделами, подотделами и даже подразделениями подотделов. Чтобы на сладкие места не претендовали все подряд, была выделена привилегированная каста ведущих – тревожных аналитиков и специально для них «Тревожный отдел». Главным был назначен Вениамин Доре – бывший солист Венецкого театра оперетты. Лучшей кандидатуры на эту должность и быть не могло. Веня обладал зычным драматическим баритоном и великолепно владел тревожной мимикой. К тому же соответствовал должности с точки зрения истероидного характера и депрессивного настроя в целом.
После закрытия театра оперетты Вениамин Доре устроился на телевидение. Он редактировал тексты прогнозов погоды, а потом озвучивал их. Именно он ввел в обиход новые погодные характеристики. Кратковременный дождь в его трактовке превращался в «небывалый тропический ливень», затруднения на дорогах – в «транспортный коллапс», холод и жара – в «аномальные отклонения температуры». Вениамин не сходил с экранов телевизора, кочуя из передачи в передачу и пугая зрителей. Веню заметили и пригласили на высокую ставку в НКО после репортажа про озеленение детской площадки. От Вениного неблагоприятного прогноза на глазах у публики завяли саженцы радужной сосны, над выведением которой селекционеры трудились одиннадцать лет.
На телевидении Доре остался советником. С его легкой руки на каждом канале начали объявлять свой собственный прогноз погоды. С появлением Толераниума Вениамин занял достойное место главного тревожного аналитика. Пугать народ ему надоело, он решил сеять ужас и наводить панику. «Мы на краю пропасти», – вещал Веня о состоянии отечественной экономики – и ведущие банкиры срочно пересчитывали ставку рефинансирования. «Общество на грани гибели», – весомо произносил он при обсуждении демографических проблем. И коммерческие клиники срочно заказывали новейшие криокамеры для заморозки яйцеклеток, сперматозоидов да и целых эмбрионов.
«Мы – у последней черты», – заверял Веня экологов, и бумажные носители в срочном порядке переводились в цифровой формат.
По большому счету Вениамин использовал только эти речевые конструкции, но благодаря виртуозному владению голосом он творил настоящие чудеса.
На фоне предпраздничного разброда у Вени случилась страшная беда. Он охрип.
Еще утром его характерный звучный голос громыхал в коридорах Толераниума, а ближе к вечеру утратил глубину и краску, а потом и вовсе превратился в шепот. Правда, привычная театральная мимика у Вени сохранилась, но сочетание интимного шепота с гипертрофированными кривляниями лица вызывало смех или жалость. Потеря голоса наносила Вене огромный ущерб, поскольку именно голос являлся его рабочим инструментом.
Только один толеран мог составить Вене конкуренцию. Мерзкий вертлявый Костя Беликов с отвратительным визгливым альтино, содравший у Вени прием убеждения, но чуть изменивший стратегию. Веня предупреждал, а Костя спасал.
«Только безотлагательные реформы спасут нашу страну», – заверял Костя, откликаясь на любое событие в стране и за рубежом. Любое событие от засухи в Урюпинске до землетрясения в Индонезии являлось лишним свидетельством того, что для спасения России необходимы срочные реформы по западному образцу.
Костя очень надеялся, что в связи с болезнью конкурента ему выделят дополнительное время в эфире и он потеснит Вениамина Доре.
По поручению Толеранина Первого Ковригин срочно отправил Веню к фониатру, в надежде, что к вечернему эфиру лучший в городе тревожный специалист восстановит свой утраченный голос.
Вскоре разнеслась новость, что фониатор Вене не помог. Сколько еще продлится злосчастная хрипота, никому не было известно. Гонорары тревожного аналитика таяли буквально на глазах. Шуршащие купюры грустно пролетали мимо Вениного кармана. Костя Беликов радостно замер в предвкушении денежных осадков. Радость длилась недолго. Изобретательный режиссер – большой любитель оперы и поклонник Вениного голоса – потребовал Веню в студию.
– Голос потерял? – заявил он. – Не вижу никакой проблемы. Пустим звуковую дорожку с любого предыдущего эфира. Ты только губами подстройся. Ты же всегда одно и то же говоришь. Никто даже не заметит.
Режиссер оказался прав. Веня безошибочно попадал в мимику предыдущих записей.
Эфир прошел на должной высоте: детектор накала напряжения показал рекордную цифру устрашения.
– Стабильность – залог успеха, – объяснил режиссер. – Веня самый стабильный. Что там голос и манера подачи… Посмотрите, как он играет бровями, – точно так же он исполнял царя Бориса. Режиссер напел вполголоса: «Достиг я высшей власти…»
И добавил:
– Уму непостижимо, до чего мог дойти народ, оставшись непуганым на неопределенное время. Население следует держать в тонусе!
Наташа Землякова все время мерзла. Ей казалось, что холод, исходящий от Масика, пронизывает ее, даже когда мужа нет дома. С тех пор как в квартире появилась эта мерзкая картина, отношения стали еще хуже. Что он видел в этом несуразном изображении, часами всматриваясь в него…
Когда Масика не было дома, Наташа разглядывала полотно, с трудом подавляя жгучее желание искромсать его ножом, порвать на мелкие кусочки, сжечь их, пепел смешать с грязью и все это закопать в вонючей яме. Она воспринимала картину как личного врага и ненавидела ее больше всего на свете. Землякова трогала изображение ладонью, проводила по краске пальцем, стараясь нащупать, что именно так привлекает Масика. Наташа заглянула за раму. Длинная размашистая подпись красовалась в нижнем левом углу. Перед фамилией стояла заглавная «Х». Фамилия художника была странной и неприятной. Получилось «Х. Кучемасова». Так вот, оказывается, кто ее соперница! Х. Кучемасова!
