насмешливо произнесла Аничкова.
— Но ты все же не всех видела.
— Но очень многих. Впрочем, мне глубоко наплевать на твоего отца и на то, как ты к нему относишься. Меня беспокоит другое.
— И что?
Аничкова оглядела мастерскую.
— Я не увидела ни одной картины, ни одного эскиза, которые могли бы заинтересовать Гершовича. Что я ему скажу, когда он меня спросит, есть ли новые работы? Я должна сочинить про тебя рассказ, как о художнике, которая работает в новом жанре. Он даже придумал для него название.
— Какое же? — мигом заинтересовалась Дана.
— Магический сюрреализм. Как тебе?
— Неплохо, — оценила Дана.
— Это шикарно! — возмутилась Аничкова. — Этот его термин уже подхватили.
— Быстро.
Марина насмешливо посмотрела на Дану.
— Еще бы не быстро, за это неплохо кое-кому заплатили. И я должна написать о тебе статью, как о художнице, которая открывает новые горизонты, работает в этом жанре. С иллюстрациями. Написать-то я смогу все, что угодно, никто же не требует от меня правды. Но вот чем я буду иллюстрировать? Портретом твоего священника?
— Хотя бы. Мне нравится, как получилось. И тебе — тоже.
— Получилось неплохо, — согласилась Марина. — Да не то, что нужно. Сколько раз тебе говорить: на кону большие деньги. А тебе все равно.
— Не все равно.
— В общем, даю два дня на две картины. Затем прихожу с нашим фотографом и бильд-редактором. Жду от тебя две работы в стиле магического сюрреализма.
— Я не могу по заказу, — в отчаянии произнесла Дана.
— Сможешь. Два дня, подруга. И это по-царски. А теперь меня ждут другие дела. — Аничкова сделала несколько шагов к двери, затем вдруг остановилась и в очередной раз уставилась на портрет.
— Я бы с ним потрахалась, — мечтательно проговорила она. — Если что, замолви за меня слово.
Дана позвонила Нефедову и сказала, что ей срочно нужны две картины. В ответ он сказал, что согласен на обычных для них условиях. Ему требуется день для выполнения заказа. Они договорились, что она явится к нему завтра утром.
Дана положила телефон на стол и задумалась. Все вроде было как обычно, но при этом она не могла отделаться от какого-то неясного ощущения, что что-то все же не совсем так. И это ее настораживало.
Она попыталась понять, в чем все-таки дело? И внезапно ее осенило — в голосе Нефедова не было привычной радости от предстоящей встречи с ней, он звучал как-то чересчур буднично. Как будто он был и не очень рад. Что же случилось? Или просто это мимолетное настроение? Мало ли что может происходить с человеком.
Дане даже захотелось перезвонить Нефедову, но в последний момент передумала. Не стоит, завтра она придет к нему и все станет ясно. А сейчас ей следует заняться эскизом для отца Иллариона.
Над ним Дана помучилась несколько часов, но ни один из вариантов ее не устроил. Выходило как-то тускло, ей самой было противно смотреть на свои композиции. Если их увидит заказчик, то уж точно утвердится о ней в мнении, как о неумелой художнице. А ей очень хочется произвести на него самое благоприятное впечатление. В голове сами собой вспыли слова Аничковой о том, что она бы с удовольствием бы с ним потрахалась. Значит, Марина тоже почувствовала в нем повышенную сексуальность. А ведь она не видела его живьём, только на портрете. И этого оказалось вполне достаточным. Можно представить, каким он окажется, когда они лягут в постель.
Дана снова стала делать эскиз росписи на стене храма. На этот раз ее руки все выполняли сами, она лишь наблюдала за тем, какие следы они оставляли на ватмане. То, что получилось в результате, вызвало у нее изумление. В первые мгновения она даже не поверила своим глазам.
Некоторое время Дана задумчиво разглядывала рисунок. Теперь она понимает, почему до этого ничего не получалось. Она рисовала не то, что хотела, заставляла себя выжимать из себя то, чему сопротивлялась вся ее натура. А сейчас все получилось само собой, этот эскиз возник у нее естественным путем, по велению души. Она даже не прикладывала к этому усилий. Вот что значит, когда внутренние и внешние находятся в гармонии.
Дана решила, что на сегодня она достаточно поработала и заслужила отдых. К тому же нужно готовиться к завтрашнему дню, ей предстоят не простые испытания.
То, что произошло на следующий день, повергло Дану в шок. У них элементарно не получился секс. Хотя все, что положено природой у них произошло, она видела, что ее партнеру это не доставило никакого удовольствия. Или точнее, почти никакого.
Кончив, Нефедов отодвинулся от нее на достаточно почтительное расстояние, словно не желая больше соприкасаться с ней. Такого между ними еще не случалось. Они довольно долго молчали. Затем Павел решительно повернулся к ней.
— Я тебе хочу сообщить одну важную вещь, — произнес он.
Дана скосила на него глаза, Нефедов смотрел не на нее, а в потолок. И внезапно она поняла, что сейчас от него услышит.
— Говори, — сказала она.
— Это наша последняя встреча. Я больше не желаю продолжение наших отношений. — Только после этих слов он посмотрел на Дану.
— Почему? — спросила она, хотя ей было не очень интересно узнать причины его решения.
— Не хочу и все, то, что мы делаем, это не правильно, — не стал вдаваться в подробности Нефедов. — Ты не волнуйся, я никому не расскажу о том, что было между нами. От меня никто не узнает, что я рисовал эти картины. Они твои. Но новых не будет. Это все.
— Я понимаю, — произнесла Дана только для того, чтобы что-то сказать. Она прекрасно сознавала, что ее постигла катастрофа. И как выходить из этой ситуации, совершенно не понятно.
— Уж так получилось, извини, — произнес Нефедов.
— Тогда чего мы лежим, давай вставать.
Перед ее уходом, Нефедов протянул ей две завернутые картины.
— Я выполнил свое обещание, — сказал он.
Дана кивнула головой.
— Спасибо тебе за все, — поблагодарила она и поцеловала его в щеку. Это был первый и последний ее искренний поцелуй Нефедова.
Дана шла по улице и раздумывала над тем, что случилось. Почему он так резко переменился к ней? Она-то была уверенна, что эти их странные отношения будут тянуться еще долго. И она долго сможет пользоваться его услугами. Скорей всего дело в том, что ее холодность, безразличие к нему расплавили его любовь к ней. Она просто сгорела в холодном огне ее равнодушия. Он устал, ему надоело безответное чувство, которое приходится носить в себе, понимая, что
