остальное. Вы согласны?
— Полностью.
Отец Илларион посмотрел на Дану.
— Давайте поступим таким образом: вы подумайте до завтра. Если примите положительное решение, приезжайте, подпишем документы. У нас все по закону. Кстати, через десять минут прибудет электричку, а потом двухчасовой перерыв. Вам лучше успеть на нее.
В электричке Дана почти не думала о заказе, о том, как она станет его выполнять, ее занимала совсем иная тема. Перед ее мысленным взором то и дело возникала статная фигура отца Иллариона, его красивое, даже немного благообразное лицо с густой, но аккуратной бородой. Дану мучил один вопрос: что означал его направленный на нее взгляд, заключался ли в нем призыв к более близким отношениям или ничего кроме интереса к ней, как к художнице в нем не было? И сколько бы она не старалась восстановить в памяти все даже самые незначительные детали поведения настоятеля, ясность не появлялась.
Дана даже в какой-то момент от этой неопределенности почувствовала такую злость, что решила отказаться от росписи в церкви. Но то было всего лишь минутная чувство, затем она изменила решение. Конечно, она возьмется за заказ хотя бы уже потому, что ей интересно попробовать себя в новом жанре. Почему-то она никогда не предполагала, что когда-нибудь займется религиозными сюжетами, окунется совсем в иную, абсолютно непривычную стилистику. Да и Болтнева она не может подвести; рекомендуя ее заказчику, он тем самым поручился перед ним за нее. А она и без того многим обязана этому человеку, не говоря уж о том, что он ей просто нравится. Среди всех ее поклонников он, несомненно, самый достойный. И если она когда-нибудь решит выйти замуж, он будет первый кандидат на роль мужа.
Подобная мысль возникала у Даны далеко не впервые. Но сейчас она не стала распутывать дальше ее клубок, у нее сейчас иные заботы.
Дома она сделала небольшой набросок. Преподобный Зосима сильно исхудавший, стоящий по колену в снегу, всматривается в вздыбленное волнами студеное море. В выражении его лица нет горести и страха смерти, а только покорность своей судьбе. Рисунок Дане понравился, она решила, что завтра покажет его отцу Иллариону. Любопытно, что он скажет?
Дана, вопреки своему желанию, снова стала думать о нем. Почему он женился на такой невзрачной женщине, любая, ну или не любая, но многие согласились бы стать его женой. А он выбрал эту Зою. Судя по тому, что она, Дана, видела, она отличная мать и прекрасная хозяйка. Но ведь этого мало, есть же еще и телесное влечение даже у священников. А разве можно испытывать вожделение к такой, как она. Это выше ее понимания, призналась себе Дана.
Не будь отец Илларион священником, она бы знала, как поступать, соблазнила бы его в три счета. Но учитывая его сан, она не представляет, как следует себя вести. Между тем, е не оставляет предчувствие, что если они займутся сексом, то она может увидеть те свои заветные картины, ведь по своим мужским качествам он нисколько не уступает Юлию. И только в одном ему проигрывает, — тот не был священнослужителем. А потому с ним было и ясно, и просто. А с этим так же ничего не понятно, как объяснение математических теорем. Разобраться в них Дане было не дано, а потому не больно-то и не хотелось. А тут другой случай, разобраться в этом человеке она даже очень желает, вот только нет уверенности, что получится. С таким настроением Дана и легла спать.
Дана и отец Илларион стояли посреди церкви. Дана показывала ему вчерашний эскиз, тот внимательно разглядывал его. Она же не спускала взора со священника. Злило то, что она по-прежнему ничего не может понять. Он встретил ее радостно, не спускал с нее глаз, ей даже казалось, что он мысленно снимает с нее одежду. По крайней мере, в один момент глаза у него вспыхнули и полоснули своим светом по ней. У Даны тут же екнуло внизу живота. Если бы отец Илларион захотел, она бы отдалась ему прямо сейчас прямо тут в церкви. Но никаких поползновений на это от него не последовало.
Отец Илларион вернул рисунок автору.
— Мне понравилось, — сказал он. Вам точно удалось передать выражение его лица, это не тоска по уехавшему товарищу, который должен привести пищу, это покорность божьей воли, которая ниспослала испытание. Именно эта мысль и должна быть основой для вашей картины. Только нужно еще подумать о композиции.
— Это только пробный набросок, — сказала Дана. — Конечно, я буду думать. Композиция очень много значит.
— Вы правы. — Отец Илларион замолчал. По его лицу Дану поняла, что он о чем-то думает. — Скажите, вы верящая? — вдруг спросил он.
Ну, вот начинается, тоскливо подумала Дана. Сейчас он узнает, что она не верит в Бога и откажет ей в работе. Можно соврать, но она поймала себя на том, что делать ей это совершенно не хочется. Будь, что будет, решила она.
— Я не верующая.
— Я так и думал, — кивнул головой священник. — Это заметно по всему.
— Это плохо?
Некоторое время он раздумывал.
— Я считаю, что главное, чтобы человек был бы искренним, как в своей вере, так и в своем неверии. Нет ничего лучше честности перед людьми и перед самим собой. И даже не всегда важно, какие у него взгляды, главное, чтобы он честно служил им. А искренняя душа однажды все равно потянется к Богу. Вот как я.
— А как вы пришли к Богу? Мне почему-то кажется, что вы не сразу захотели стать священником.
— А вы проницательны, Дана. Вы правы, я был певцом.
— Певцом? — удивилась она.
— Да, в оперном театре, выступал и в концертах. С детства любил музыку и пение. И занимался этим вполне успешно.
— Что же вас подвинуло так кардинально сменить род занятий?
— Я стал стремительно погружаться в греховный мир. Вы и не представляете, как глубоко. Даже не хочется вспоминать о тех ужасных днях.
— Но как вы выбрались из него, отец Илларион?
— Если честно, сам до конца не знаю. Мне совсем не хотелось, как выразились вы, из него выбираться. А хотелось погружаться все глубже и глубже. Я получал от этого масса удовольствий. И хотел только одного — чтобы все так и продолжалось. А спасла меня Зоя.
— Зоя?
— Да. Она тоже музыкант, она тогда поступила ко мне моим аккомпаниатором на концертах. Я их много давал и зарабатывал в несколько раз больше, чем сейчас. Когда
