принадлежит монарху даже самодержавному, имеющему право лишь помилования, но не прекращения дел. Большей Его вины не было обнаружено (по крайней мере, в бытность мою министром юстиции) и о Его виновности в „измене“ России в смысле готовности заключить сепаратный мир с Германией ни разу не было речи. Я и сам в этом убежден совершенно и по сущей совести удостоверяю это обстоятельство.
Я слышу содержание документов, которые Вы мне сейчас огласили (свидетелю были оглашены документы, описанные в п. 2-м протокола 11–12 августа 1920 года), и могу по поводу их сказать следующее. Эти документы представляют собой сводку тех документальных данных, которые имелись тогда в моем распоряжении как министра юстиции. Еще будучи прокурором палаты, я вел расследование немецкого шпионажа вообще и, в частности, деятельности Ленина. Работа эта производилась подведомственными мне чинами под моим личным наблюдением. Добытыми данными роль Ленина и целого ряда других лиц как агентов Германии удостоверялась воочию. Один из документов был мне тогда передан и Керенским как военным министром. Июльское выступление большевиков вынудило меня прибегнуть к опубликованию некоторых данных, добытых нами, что только и было причиной того, что некоторые воинские части, ознакомившись с сообщенными им данными, пришли на помощь Временному правительству. Первая попытка большевиков была подавлена. Возникло предварительное следствие. Его вел судебный следователь по особо важным делам Александров по моему предложению. Я тут же был вынужден выйти в отставку, так как мое открытое выступление против Ленина повлекло за собой бурю в Петроградском совете рабочих депутатов, оказавшем давление на правительство.
Спустя значительное время, когда я был уже не у власти, я встретил прокурора палаты Карчевского и имел с ним беседу по поводу дальнейшей судьбы дела. Данными следствия истина была подтверждена, и следствие не было прекращено. Оно продолжалось до самого большевистского переворота, попав затем, конечно, в руки большевиков.
Показание мое, составленное в двух экземплярах и в обоих мне прочтенное, записано правильно.
Павел Николаевич Переверзев.
Судебный следователь Н. Соколов».
— Простите, у вас случайно копирки не найдется?
Владимир Александрович даже не сразу сообразил, о чем его спрашивает худая и очень накрашенная девица, заглянувшая из коридора:
— Нет. Не найдется.
Но девушка уже прикрывала за собой тяжелую, непробиваемую дверь:
— Извините, я думала…
Виноградов пожал плечами. Интересно, кто и для чего сейчас использует копировальную бумагу? Еще бы логарифмическую линейку попросила. Или промокашку.
Владимир Александрович посмотрел на часы, закрыл журнал с большим исследованием о судьбе своего далекого предшественника, присяжного поверенного Переверзева, и убрал его в портфель. На виду оставались теперь только папка с бумагами по уголовному делу, очки и неизменный ежедневник в черном кожаном переплете. Поверхностью стола, разделившего помещение на две части, служили несколько вытертых временем досок, а его металлическая основа была намертво сварена и прикручена к полу, как, впрочем, и все остальное имущество изолятора — скамья вдоль стены и два стула напротив. В этот раз Виноградову, между прочим, достался кабинет со специальной клеткой, в которую помещали особо опасных или психически не уравновешенных арестантов. А еще тут имелись окошко и тусклая пыльная лампочка под потолком, выключатель с торчащими во все стороны проводами, кнопка вызова, красная кнопка тревоги…
Спина и ноги Виноградова немного затекли, так что он решил прогуляться.
Вообще-то, следственные кабинеты полагалось запирать снаружи, и хождение между ними без сопровождения администрация изолятора не приветствовала. Однако ожидание вывода арестанта из камеры затягивалось порой на несколько часов, так что на это смотрели сквозь пальцы.
— Приветствую! — В коридоре Владимир Александрович первым делом пожал руку знакомому коллеге, ожидавшему возле соседнего кабинета, и поздоровался с женщиной средних лет, которая была когда-то следователем, а теперь подрабатывала адвокатом «по назначению», то есть за счет государства:
— Очень приятно… Прекрасно выглядите!
Виноградов не помнил, как их зовут, но для поддержания разговора это было вовсе не обязательно.
— Не знаете, уже выводят?
— Да вроде привели кого-то. Как думаете, успеем до обеда?
— Блажен, кто верует, — вздохнул коллега. — Слышали, кстати, историю про химчистку? Нам тут рассказал только что человечек один, из областной коллегии…
— Нет, не слышал.
— Говорит — захожу, мол, с утра, перед заседанием, в совещательную комнату, к знакомой судье. А она, понимаешь, сидит и не знает, смеяться ей или плакать. Что такое? Ну, та ему и показывает квитанцию из химчистки: «Ряса православная — одна штука». Это она, получается, свою судейскую мантию сдавала, а приемщица перепутала, ей-то все равно…
Байка эта была довольно старая, да и рассказать ее, как положено, коллега не сумел. Тем не менее Владимир Александрович вежливо посмеялся и припомнил в ответ, как лет пятнадцать назад собственными глазами читал жалобу одного арестанта о том, что следователь такая-то оказывала на него психологическое давление сексуального характера. То есть пришла на допрос в короткой юбке и в прозрачной кофточке на голое тело, а он сидит в тюрьме уже почти шесть месяцев и поэтому был просто вынужден оговорить себя и дать признательные показания.
— Не прощаюсь, — кивнул через какое-то время Виноградов и отправился дальше.
Проходя вдоль шеренги закрытых или приоткрытых дверей с номерами, он почти постоянно с кем-нибудь раскланивался и здоровался — адвокаты и следователи, один за другим, постепенно выбирались из кабинетов и стояли теперь в коридоре, переговариваясь на самые разные темы.
— Слушай, тут у одного пациента проблема с «приставалками» нарисовалась… — довольно громко рассказывал молодой человек в итальянском костюме и в белоснежной рубашке, похожий на брокера. — Никто у вас такими «кейсами» не занимается?
— Из «консалтеров» точно никто. Но я случайно знаю одного… — ответил ему собеседник, одетый почти так же модно и дорого. — Он в конце прошлого года по налогам моему клиенту все закрыл.
— Без «обезьянства»?
— Вроде чисто. Как, не знаю, — кажется, через «занавеску».
— Дашь мне выход на этого «лойера»? Он, кстати, «аблакат» или где-то «инхаус»?
— По-моему, просто «решала». «Фрилайнер».
— «Черный»?
— Ну, сам понимаешь, если работать с «помойками»… [23] Здравствуйте, Владимир Александрович!
— Добрый день, коллеги.
Раньше таких вот ребят, с двумя высшими образованиями, с красным дипломом и хорошим деловым английским, можно было повстречать разве что в арбитражном суде или же в представительстве международной юридической фирмы. Но в тюрьму с каждым годом сажали все больше так называемых «экономистов» — несмотря на то что по закону их не полагалось держать до суда в изоляторе, скажем, за уклонение от уплаты налогов, вывод денежных средств или за прочие преступления в сфере предпринимательской деятельности. Как правило, этих людей содержали под стражей, пока родственники и знакомые не соберут нужный выкуп для оперативников, следователя и
