отец.
Все о-к?
Все хорошо, – сказала мать.
Где вы были?
У врача. – И отец кивнул на Скай.
С ней все в порядке.
Делали прививки? А рост у нее до сих пор выше среднего?
Выше, чем у 70 % детей!
Ух ты!
Он потянулся к Скай, осторожно взял ее на руку так, как держал ее отец, и поздравил с тем, что она может стать первым в истории Уоркманом, который будет хорошо играть в баскетбол.
Хочешь покормить ее? – сказала мать. – Капни на запястье.
Он взял бутылочку и стал смотреть, как Скай жадно пьет. Краем глаза он видел, что родители о чем‐то говорят; их жесты у него за спиной становились все более энергичными, но он был заворожен широко раскрытыми глазами Скайлар – по‐прежнему голубыми – и той сосредоточенностью, с которой она поглощала еду. Он поднял глаза, только когда отец топнул ногой по полу. Он хотел привлечь внимание матери, но и Остин, и Скай тоже ощутили вибрации и оба повернулись к нему.
И он, помрачнев, ушел в кабинет.
Сказать мне что?
Твой отец просто расстроен. Он не любит перемены.
Что случилось?
Мы были не у педиатра. Мы были у аудиолога.
Со Скай? Я думал…
Твой папа заметил, что она меньше реагирует на голоса и звуки. Я подумала: она же совсем маленькая, как тут поймешь? Но они провели тестирование, и ее порог восприятия повысился примерно до 40 децибел.
Она… слабослышащая?
Похоже на то. Но с помощью современных слуховых аппаратов слух можно усилить. Мы как раз делали слепки для вкладышей.
И папа расстроен?
Дай ей отрыгнуть, – сказала мама, протягивая салфетку.
Остин положил салфетку на плечо и, подняв Скай повыше, похлопал ее по спине.
Он хлопнул сильнее; влажная отрыжка сотрясла их обоих.
Она рыгает, как старый дед! – сказал он, и они с мамой рассмеялись.
Не будь слишком строг к отцу. Когда родился ты, я была счастлива, что мне есть с кем поделиться культурой глухих. У него так было со Скай.
Культура слышащих?
Ну, знаешь, все эти подкасты, восхищение рифмами, ненависть к субтитрам?
Мать подмигнула.
Ну папа‐то не ненавидит субтитры.
Папа очень старается, чтобы для нас все было доступно.
Я знаю, – сказал Остин.
Ему просто нужно время.
Остин поднес к губам Скайлар бутылочку с остатками смеси.
А тебе?
Я как любила Скайлар, так и люблю. Я, конечно, боюсь, что ей придется трудно, и точно так же я боялась за тебя. Но…
Остин приподнял брови.
Это традиция, – сказала она.
И улыбнулась легкой озорной улыбкой. Бутылочка опустела, Скайлар заплакала, и Остин вернул ее маме.
И смотри, будь с папой поласковее.
Он кивнул и пошел в кабинет. На экране компьютера было открыто несколько таблиц, но его отец крутил в руках игрушку-пружинку.
Эй, – сказал Остин вслух.
Ты поговорил с мамой?
Да.
Порадовались за клан Уоркманов?
Что? Нет.
Извини. Я хватил через край.
Мама сказала, что ты расстроен.
Это меня не оправдывает.
Остин опустил глаза.
Конечно, это не имеет значения – глухая, слышащая. Но когда в тот день пришла медсестра с результатами, я начал вспоминать песни, которые моя мама пела мне в детстве. То, что я не мог дать тебе.
Мама сказала, что ты мне пел.
Отец улыбнулся.
Пел.
Мама сказала, что с аппаратом она будет хорошо слышать.
Будет.
С ней все будет о-к.
Папа жестом пригласил его подойти к нему и обнял его одной рукой. Остина охватило чувство гордости за то, что в этот раз он утешает своего отца.
Знаешь что?
Что?
То мясо, которое ты ел, было приготовлено очень давно.
Класс.
Я серьезно, ОЧЕНЬ давно.
Остин театрально застонал и стряхнул папину руку.
Как думаешь, мы сможем уговорить маму на бургеры? Перед большими праздниками, где надо много готовить, она обычно не против фастфуда.
И мы оба посмотрим на нее грустными щенячьими глазами.
А потом еще и Скай научим. Бедная женщина не сможет устоять!
Остин с папой вернулись на кухню в хорошем настроении, и мама просияла, увидев их вместе. Скайлар повернула голову, пытаясь на них посмотреть, и ее крошечная кривая улыбка даже отвлекла Остина от мыслей о Чарли, по крайней мере на время.
Чарли всегда относилась к праздникам неоднозначно. С одной стороны, ей доставляло немалое удовольствие видеть, как ее мать нервничает от перспективы приезда своей собственной матери. С другой стороны, это означало, что сама она тоже должна была терпеть присутствие бабушки.
Бабушка отличалась тем, что ее везде и всегда было слишком много. Она пользовалась духами с приторным, почти похоронным запахом лилий, совсем не похожими на легкий цитрусовый аромат матери Чарли. Ее волосы, тоже осветленные и подстриженные под каре, были начесаны на макушке, а туфли (цвета фуксии, на каблуке “рюмочка”) были менее практичными, чем любимые лоферы матери Чарли. И характер у нее был не подарок.
Шарлотта! – пронзительно взвизгнула бабушка, когда Чарли открыла дверь.
Она обхватила лицо Чарли, по‐французски запечатлела по поцелую на каждой ее щеке и сбила с ее уха процессор, так что он покатился по полу в прихожей.
Что ты сделала со своими волосами?
Ничего, – сказала Чарли.
Бабушка потянула за выцветшую бирюзовую прядь у основания ее шеи – летний эксперимент, о котором Чарли уже забыла. А эта ничего не пропустит.
А, ты об этом.
Чарли накрутила тускло-синюю прядь на палец и заправила ее обратно под остальные волосы. Бабушка уже потеряла к ней интерес и, стуча каблуками, направилась на кухню. Чарли повесила бабушкину шубу – бордовый мех, она очень надеялась, что искусственный, – на крючок и пошла следом.
Вкусно пахнет, – сказала бабушка, провела рукой по подоконнику, глянула на свои пальцы.
Мама, ну пожалуйста. Еще рановато для осмотра места преступления.
Бабушка спрятала руки за спину.
Я не сказала ни слова.
Я все вымыла.
Конечно, дорогая. Уайетт здесь?
