новое.
– Кроме того, Джоджо уже тринадцать. Пора все-таки.
– Да, ему тринадцать, и им до сих пор наплевать на него и Микаэлу, – возражаю я.
Майкл не слушает меня и направляет машину на север. Воздух там прохладнее, на севере, в Килле, из-за еще меньшего количества домов и большего – темной земли, спящей под глубоким ночным небом.
– Может быть, они нас удивят, Леони, – говорит Майкл.
Во рту до сих пор привкус блевотины.
– Ну детка.
– Нет.
Майкл съезжает на обочину. Сверчки поднимают шум.
– Пожалуйста, – просит Майкл.
Он массирует мне затылок. Мне хочется выпрыгнуть из окна машины и убежать, исчезнуть.
– Нет.
– Они создали меня, детка. А мы создали детей. Они будут смотреть на Джоджо и Микаэлу и видеть это, – говорит Майкл.
Я чувствую, как мои плечи начинают опускаться, расслабляться, успокаиваться.
– Что ты им сказал? – спрашиваю я.
Майкл смотрит на насекомых, прыгающих по лобовому стеклу, словно стрекозы над гладью воды.
– Я сказал, что время пришло, – говорит Майкл, – Что если они меня любят, то должны любить и их, потому что они – часть меня.
Он смотрит на меня, и в слабеющем свете дня его зеленые глаза кажутся коричневыми, а волосы темными: незнакомец за рулем.
– Как и ты, – говорит он.
Я отбрасываю его руку от моей шеи, потираю место, где он меня коснулся, словно меня укусил комар.
– Ладно, – говорю я, и Майкл вновь трогается на север, в сторону Килла.
– Кайла голодная, – говорит Джоджо.
– Чипсы! – кричит Микаэла.
Мир снаружи темен, поля и деревья чернее чернил. Я закрываю приоткрытое окно. Мы заезжаем на двор Мисти, я бужу ее, она берет свою сумку из-под ног и вылезает из машины с саркастическим: Ну все, спасибо, ребят, было весело. Она наверняка затаит на меня обиду на день или два, но как только постирает свою одежду и забудет запах рвоты, позвонит. Я поняла это по тому, как она наклонилась к окну моей машины после того, как хлопнула дверью, бросила злобный взгляд на Майкла и сказала: Удачи. Когда я тянусь через заднее сиденье, чтобы закрыть окно, у которого спала Мисти, Джоджо смотрит на пол, как будто потерял что-то.
– Осталось там что-нибудь?
– Нет, – говорит он.
– Мы едем к твоим бабушке с дедушкой, – говорит Майкл.
– Чипсы, – повторяет Микаэла.
– Скоро поешь, Микаэла, – говорю я. – Давай ее сюда, Джоджо.
Джоджо отстегивает ее ремень безопасности и передает ее мне. Волосы на затылке у Микаэлы спутаны – терлись о спинку кресла, локоны потеряли форму. Я пытаюсь собрать их в узелок, но она трясется и опять просит чипсов. Я роюсь в сумочке. На дне ничего нет, кроме мелочи и одной мятной конфеты, которую я взяла из бара. Я разворачиваю ее и даю Микаэле, та берет ее в рот и успокаивается. В машине пахнет мятой и ее сладкими, как сахар, волосами. Майкл замедляется перед железнодорожными путями, и как только он это делает, кабан с огромными бивнями, большой, как два человека, и покрытый черной щетиной, выскакивает из леса и мчится через дорогу, легко, как ребенок. Майкл чуть сворачивает в сторону, и я стараюсь удержать Микаэлу, но у меня не получается – она слетает вперед с моих коленей и бьется головой о приборную панель. Майкл съезжает с дороги и останавливается. Микаэла отскакивает от удара, сползает с моих ног и замолкает.
– Микаэла, – зову я.
Я беру ее под мышки и поднимаю, вижу, что пурпурный синяк на ее лбу кровоточит. Она явно жива, потому что у нее открыты глаза, и она пытается заплакать, захлебываясь собственным дыханием. Она начинает кричать.
– Кайла! – говорит Джоджо.
– Джоджо! – Микаэла упирается ручками в мои ключицы, отталкивается от меня и тянется к Джоджо.
Фары проезжающего автомобиля исчезают во тьме вместе с чудовищным кабаном, и вдруг я чувствую себя бескостной, мягкотелой, как медуза, и у меня нет сил бороться с ней.
– Шшш, – говорю я, но уже передаю ее на заднее сиденье, и она оказывается в объятиях Джоджо.
Он похлопывает ее по спине, а ее руки обвиваются вокруг его шеи. Майкл и я поворачиваемся друг к другу, и я хмурюсь. Мы смотрим вперед, на туман, укрывающий лобовое стекло.
– Джоджо, пристегни ее, – говорю я, не оборачиваясь, потому что не хочу видеть его лица, опасаясь увидеть в его выражении жесткие черты Па: осуждение. Или того хуже – мягкое жалостливое подрагивание Мамы.
– Уверена?
Майкл напуган: я вижу это по тому, как он сжимает и отпускает руль, сжимает и отпускает, словно проверяет свои рефлексы, измеряя проворство своих пальцев. Какой-то жук, ослепленный фарами, с жужжанием врезается в лобовое стекло. И потом еще один.
– Ты же хотел ехать, – говорю я.
– Да.
– Ну, тогда поехали.
В салоне нет ни радио, ни разговоров. Только рычание двигателя, шуршащий под шинами гравий, пение и кваканье лягушек у прудов в лесу и в идеально круглых прудиках во дворах домов. Ночью дом родителей Майкла выглядит как-то иначе. Прошло столько лет с тех пор, как я последний раз была здесь затемно, что я почти ничего не помню, даже когда смотрю на него: длинный, прямой заезд, усеянный желтым в лунном свете гравием, ведущий к дому через поля; гравий переливается в слабеньком свете, отбрасываемом искрами звезд в ночном небе. В доме горят два окна, по одному с каждой стороны. Майкл выключает фары, и машина осторожно движется по гравийной дорожке, каждый камушек под колесами издает негромкий звук. Мы паркуемся рядом с пикапом Большого Джозефа и синей машиной с коротким капотом и квадратным корпусом. С зеркала заднего вида свисают четки с распятием. Я осторожно открываю дверцу автомобиля, и мне внезапно сильно приспичивает пописать. Майкл протягивает мне руку, и я хочу вернуться в машину, захлопнуть дверь и уехать с детьми, которые все еще сидят на заднем сиденье. Где-то вдалеке лает собака.
– Пойдем, – говорит Майкл.
– Давайте, – говорю я Джоджо.
Он выходит из машины и стоит в темноте. Почти такой же высокий, как я, может, даже немного выше, и я понимаю, что через два-три года он будет уже ростом с Па. Он поднимает Микаэлу и держит ее перед собой: словно заслоняется ее спиной, как щитом. Микаэла трогает свой лоб, на котором виднеется темное кровавое пятно, и спрашивает о чем-то Джоджо.
– Ма? – спрашивает она, – Па? Ма? Па?
– Нет, – говорит Джоджо. – Это новые люди.
Но он не говорит, кто именно, и я хочу сама ответить на ее вопрос, хочу быть ей матерью, хочу сказать: Это твои другие бабушка с дедушкой, твоя другая семья, твои другие Ма и Па. Но я не знаю, что сказать, как это объяснить, поэтому молчу и предоставляю Майклу ответить на ее вопросы. Но и тот ничего не говорит: он поднимается по ступенькам к передней веранде, отдергивает москитную сетку и стучит в дверь: два уверенных
