вот мне намекнул через людей, и уехал в Германию. Теперь и он, и я будем думать, совета у бога спрашивать, молиться. «Сёстры» и «братья» будут за нас молиться. Скоро приехать должен. Правда, он интересовался у людей, не еврейка ли я? А я и сама не знаю. Когда мать живая была – никогда ничего такого не говорила. Только смотрю – брат моего деда был Николай Соломонович… Вот он, и правда, красавец был! И по виду посмотреть – точно еврей! Кстати, – говорит Марина, – я ещё могу родить!..
– Ну, какая из тебя жена? – спрашиваю её. – И какая мать? Подумай! Выйдешь замуж первый раз в жизни, в сорок лет, с бухты-барахты, а семьёй жить не сможешь! Помнишь, как к тебе симпатичный военный в Кургане сватался? Влюбился! С утра до вечера у твоего прилавка на базаре простаивал! Такому мужчине отказала! Свободы хотела! Привыкла же сама себе хозяйкой быть! Нет, не сможешь, – был мой вердикт.
– Это я раньше, когда неверующая была, не смогла бы. А теперь с божьей помощью да с молитвой… И-их, как заживём! Он небольшого росточка, приятный такой, а брови густые-густые! Проповедник! Приеду к нему, уют дома наведу, чистоту, наварю чего-нибудь вкусненького, и на колени к нему – прыг! Буду гладить, ласкать его, брови пальчиками расчёсывать: «ну, скажи, миленький, чего ты хочешь? Всё для тебя сделаю! Мяу-мяу, мяу-мяу, и так – до конца!» Надо же мне определяться. Скоро – старость!
– Ну, знаешь, может твои мяуканья ему и не понравятся. Или быстро надоедят.
– Не надоедят! Буду Игоря любить, и его детей! Как мать родная стану им!
– Ждёшь жениха, а зубы не поставишь! Шесть штук впереди – а дальше Торричеллиева пустота!
– Какая-какая?
– Торричеллиева! Ничего не знаешь, наверно, ни одной книжки не прочитала. Всё деньги зарабатывала. О чём говорить с ним будете?
– А нам обоим главное – Библию знать! Мы – люди верующие. А на зубы пусть деньги даёт – поставлю.
– Вот и видно, что еврейка! У жениха денег на зубы просить… А вспомни, в какой вы развалюхе с матерью жили? Ты сумела её дорого продать, мол, снесут скоро… Нашла покупателей, а избёнка и до сих пор стоит, кое-как брёвнами подпёртая. И сумела отличную квартиру хапнуть за половину стоимости! Вторую-то половину денег пообещала бывшим хозяевам, да и не отдала! Воспользовалась, что им нужно было срочно уезжать из Казахстана в Россию! Потом они приезжали – через полгода. Деньги за это время сильно обесценились – всё равно не отдала! Верующая, называется!..
– Так ты знаешь, какой ремонт в квартире потребовался?
– Хоть какой. И так дёшево договорились, и деньги у тебя были – не отдала. Потому что еврейка. А дядька, материн брат, к вам приехал отдохнуть впервые за двадцать лет – так вы его и заставили тот ремонт сделать, бесплатно! Весь отпуск у вас провозился. Больше не едет. Научили!..
Маринка весело смеётся.
– Как мама родная, говоришь, будешь чужим детям? – продолжала я мысли вслух. – А что же тебя твоя единственная, ненаглядная, родная Милочка поносит последними словами? Страшно слушать! «Чтоб ты быстрее сдохла!» – говорит. И с чего она такая? Ты с матерью хорошо обращалась, грубых слов в семье никогда не звучало. Откуда это в ней?
– Ой, Люба, какая она злая! Даже не знаю – отчего? Вышла в двадцать лет за сорокалетнего, вот и бесится. Дочку родила, а жить со старым мужем теперь не хочет. Зять-то хороший, живут в деревне, в дорогом коттедже, а она его на днях ка-ак огрела разделочной доской! Не хочет с ним жить, и всё! Хочет переехать снова в город, в нашу квартиру. И меня грозится прибить! Оставлю ей квартиру, дочь же она мне, и уеду в Германию. Там она меня не достанет! ТАК ЧТО ХОЧЕШЬ – НЕ ХОЧЕШЬ, А ЗАМУЖ ПРИДЁТСЯ ИДТИ!..
В продолжение этой истории… Марина замуж за Игоря не вышла, он-таки обнаружил в её родословной евреев… Дочка Марины с мужем не разошлась. Они продали коттедж и всё хозяйство в деревне, приняли российское гражданство и уехали жить в Россию… Марина пускает квартирантов и продолжает работать горничной на хозяев. Прикидывается покорной их воле верующей и покладистой, за что они все её любят и наделяют подарками. За глаза же поносит хозяев и пеняет, что подарки недостаточно дорогие. Матримониальных планов больше не строит…
«Детей наказывай стыдом, а не кнутом»
(русск. пог.)
Даже на улице были слышны крики наказываемого ребёнка. Я взлетела на второй этаж, и грудью упала на девочку, защищая её от разъярённой матери – моей подруги Кати Гусаковой.
– Ты что делаешь? – вопила я. – Ты же её не по спине бьёшь, не по попе – ты её бьёшь по сердцу, по почкам, по лёгким! – пыталась я унять Катьку, и искала слова, которые бы дошли до её сознания. – Это что же должен был сделать шестилетний ребёнок, чтобы вызвать такую ярость? Объясни Ирочке на словах, и она всё поймёт! Что за дикость бесчеловечная?..
Катя – красивая, смуглая, черноволосая, черноглазая – уже и сама раскаивается, понимая несоразмерность «преступления» и наказания».
– Это всё моя горячая турецкая кровь! – бормочет она в оправдание, и скоро совсем «отходит». А я поднимаю маечку на детской спинке, и вижу застаревшие и совсем свежие синяки – следы ударов и щипков. И ещё кое-что вижу – чёрную щетинку из пушковых волос. Обиженный ребёнок всё не может успокоиться, а я наклоняюсь к её ушку и говорю:
– Ничего, терпи, вырастешь – сама маму будешь бить!..
Девочка перестаёт плакать – мысль ей, видно, понравилась, уходит в другую комнату играть, а мы общаемся с подругой. Скоро из спальни доносится детская брань, хлопки – Ирочка «наказывает» свою куклу, используя материны выражения. Мы смеёмся…
Когда-то давно дружили наши матери, а теперь их нет. Вспоминаем то, другое из своего бедного детства. Катя не стала жить с первым мужем, отцом Ирочки – слишком независимый! С этим она, с её властным характером, смириться не могла. А теперь сошлась с другим мужчиной, ни разу не женатым, молодым Стасом. Он на десять лет младше Кати. Этот приведён ею в полную покорность, пикнуть не смеет!
Я интересуюсь, как у неё обстоит переписка с английской подругой Айрин? Эта детская дружба очень повлияла на судьбу Кати. Она выбрала себе профессию переводчика, и теперь работает на одном из военных заводов – в основном переводит на русский язык многочисленные брошюры и
