Ливенс. По-крайней мере, у него была настоящая натура.
Рембрандт (с лестницы). Вот я и говорю, возвращайся в Амстердам.
Ливенс. Черт, на какие шиши?
Рембрандт(с лестницы). Дело не в деньгах, а дело в том, что Ластман тебя изгнал из своих любимчиков.
Ливенс. Но и ты к нему в любимчики не попал.
Рембрандт. А я и не стремился.
Ливенс. Потому ты и проторчал у него больше года.
Рембрандт. Все-таки, я кое-чему у него научился.
Ливенс. Рембрандт, о чем мы спорим? Стоило тебе чуть-чуть потрафить ему, рисуя шлюх не шлюхами, а небесными богинями, и я тебя уверяю, у нас уже давно была бы своя мастерская в Амстердаме, а не пргонивший сарай в Лейдене.
Рембрандт. Доу, ты дашь мне крыло или нет?
Доу (показывая на Флита). Чем это занят Флит?
Все обращают свои взоры на Флита, который усиленно трет кистью по холсту.
Ливенс. Флит, что ты там приумолк?
Флит (отрываясь, наконец, от картины, непонимаще смотрит на товарищей.) Я пишу крыло ангела.
Ливенс. Правое или левое?
Доу (покрутив крылом, сравнивая с манекеном). Сейчас скажет - правое.
Флит (опять упирается в холст). Правое.
Доу. Ну так я тебе его принесу поближе. (Подходит к Флиту и подсовывает ему под нос крыло).
Флит Что это?
Ливенс. Крыло.
Флит (ищет глазами Рембрандта) Чье?
Доу. Ослицы.
Флит. Разве у ослицы могут быть крылья? Или это новое задание?
Доу (заглядывает за мольберт). А разве могут быть у ослицы... (тычет крылом в холст)...
Флит Это вымя.
Доу. Мугу... а вот это значит хвост проглядывает?
Флит Ну-да.
Доу начинает смеятся, потом к Флитовому творению подходит Ливенс и вспрыскивает. Рембрандт тоже начинает хохотать.
Ливенс. Рембрандт, помотри сюда. Ой, не могу.
Рембрандт (сходит с лестницы, заглядывает в полотно Флита и перестает смеятся). Флит, как же так?
ван Флит. Я так вижу.
Рембрандт. Ладно, хватит смеятся, Флит, подержи лестницу.
Рембрандт кое-как добирется до манекена и вставляет крыло. Потом снова все принимаются за работу. Через некоторое время раздается скрип открывающейся двери, манекенен качнуло, и крыло снова сваливатеся на пол.
Рембрандт. Черт побери, кого там нелегкая?
Появляется отец. У него отдышка, и он прижимает рукой сердце. Обходя многочисленные препятсвия, натыкается на крыло, непонимая, крутит его в руках. Потом замечает манекен и шарахается в сторону.
Рембрандт. Отец?! (Подходит, берет крыло и бросает его куда подальше).
Хармен. Приходил слуга господина ван Сваненбюрха.
Рембрандт. Что-нибудь важное?
Хармен. По-моему, да. Он просил срочно передать тебе записку (протягивает листок).
Рембрандт (пробегает глазами). Нда...
Хармен. Прочти, если можно.
Рембрандт (читает вслух). "Его милость Константейн Хейгенс, секретарь принца Оранского в Лейдене. Он - большой знаток живописи и подбирает картины для принца. Жди его сегодня вечером от восьми до девяти".
Ливенс (охает и с размаху шлепает себя по щеке. Ни фига себе!
Доу взвизгивает, а Флит поднимает голову от холста.
Хармен. Что за телячий восторг. Не сомневаюсь: он придет, посмотрит и уйдет с пустыми руками. Но, все равно, спасибо господину ван Сваненбюрху, он оказал нам большую любезность, направив к вам столь высокого гостя.
Ливенс. Мы ему покажем моего "Человека в берете".
Дау. А моего "Мальчика с обручем", вы тоже покажете?
ван Флит громко вздыхает.
Рембрандт (как-то уж слишком невозмутимо). Присядь, отец. Вот стул. (Рембрандт смахивает со стула шарф с бахромой и шляпу. Потом попорачивается к товарищам. ) Главное, выбросить из головы веревку. Вы должны видеть манекен таким, словно он парит, а не висит на веревке. Его что-то поддерживает, что-то поднимает вверх, как рыбу в воде или семя молочая в воздухе.
Флит первым возвращается к мольберту. Затем и Ливенс, и Доу нехотя берут кисти в руки.
Рембрандт (отцу). Сядь же отец, отдохни. У тебя утомленный вид.
Хармен. Давненько я здесь не был. Здесь очень холодно.
ван Флит. Что же за сила поддерживает ангела вверху? Как ее изобразить. Ведь он же не рыба?
Рембрандт . Для него нет понятия "вверх" и "низ", он - посланник Бога.
Ливенс. Иллюзию парения можно создать с помощью одежд.
Рембрандт . Нет, одежды лишь подчеркивают парение, а иллюзию должно создавать само тело. Флит, будь добр, смотри себе под ноги, позади тебя лежат мои этюды маслом.
Флит поднимает этюды пытаясь их переставить подальше.
Хармен. Можно мне взглянуть на эти картины. (Подходит, берет в руки.) Это Нелтье, а это я! Хм... Прости Рембрандт, но, по-моему, ты должен показать эти портреты их милости Хейгенсу.
Рембрандт (раздраженно). Но это же не картины, а всего лишь этюды.
Хармен. А на мой взгляд они очень хороши.
Рембрандт Да на что они сдались тебе, отец? Здесь валяется, по-крайней мере, штук двадцать таких же.
Хармен. Уж, не имеешь ли ты ввиду это чучело? Господи, быть может, я и не понимаю в живописи, но на этих портретах, где ничего не приукрашено , как раз и есть то, что парит подобно летящему семени молочая, подхваченому ветром. Да я вижу, что сделал ты немало, и, по-моему, ты должен показать эти портреты. (Встает чтобы уйти.)
Рембрандт Погоди, отец. Я сейчас приставлю крыло и провожу тебя.
Хармен. Не стоит, продолжай работать. Надеюсь, ты все-таки приберешь в мастерской?
Рембрандт Это еще зачем? Только потому, что он - аристократ и придворный из Гааги? Только потому....
Хармен. Только потому, что здесь грязно, как в свинарнике (распахивает дверь).
Рембрандт (в догонку) . Не сердись, отец.
Хармен. Я не сержусь, сын. Просто здесь немного нужно убраться, а уж насчет тех картин, не знаю, понравятся ли они их милости, но это - настоящее.
Рембрандт . Хорошо, я приберусь. А картины... конечно, я покажу, только врядли они понравяться. Питеру Ластману, например, такие штуки не нравились, верно Ян?
Ливенс. Я тоже пойду, надо бы приготовить угощение поизысканей, маринованых угрей и французского вина... да и себя привести в порялок.
Доу. И мне тоже, пойду, Рембрандт, я совсем перепачкался.
Рембрандт (развел руками, провожает всех взглядом и поворачивается к Флиту) . А ты что же?
Флит. Я помогу тебе убраться и пойду совсем - мне нечего показывать его милости, а то, не дай Бог, я еще что-нибудь опрокину.
Флит начинает разгребать мусор, а Рембрандт выставлять рядком картины. Гаснет свет.
Картина шестая
Рембрандт один. Все готово к приему гостя. Раздается довольно робкий стук.
Рембрандт (кое-как справившись с волнением) . Входите, дверь не заперта.
Появляется Константейн Хейгенс, в дорогом, но строгом камзоле с белыми брыжами.
Хейгенс. Господин ван Рейн?
Рембрандт . Да, это я, ваше превосходительство. Нет, нет, не снимайте плащ - здесь довольно холодно.
. Хейгенс, быстро окинув взглядом картины, прямо напрвляется к "Иуде, принимающему тридцать серебрянников"
Хейгенс (ошеломлен). Иуда, принимающий тридцать серебрянников. Боже правый, неужели это - ваше? Вы, в ваши годы, сумели написать такое?
Рембрандт (взволнованный очевидным признанием) . Да, это мой "Иуда". Я только вчера закончил его. Мне и самому кажется, что он удался.
Хейгенс (не отрываясь от картины). Это же великое полотно, как человечны муки Иуды, и как отвратительно чисты одежды служителя храма, протягивающего серебрянники! Раз, два, три... Господи, мне хочется все их пересчитать, будто я не знаю ответа. Подобного я никогда не видел.
. Хейгенс, качает восхищенно головой и хочет обнять худоэника. В этот момент появлется Ливенс.
Рембрандт (скрывая расстройство) . Это мой сотоварищ-художник, Ян Ливенс. Он работает здесь со мною уже пять лет.
Хейгенс . Но почему именно здесь? Зачем вы хороните себя в глуши? Правда, пребывание в вашем городе доставило мне большое удовольствие, но, на мой взгляд, Лейден - самое неудачное место в мире для художника.
Ливенс (примащивая на столе свои покупки и преувеличенно жестикулипуя) . Вы более чем правы, ваше превосходительство. Здесь нужно жить богословам, адвокатам, врачам: для таких в Лейдене солнце никогда не заходит. Вы легко представите себе, что это за город, если я скажу вам, что худложник, создавший "Крещение евнуха" (театрально, указывая на полотно Рембрандта), годами не находит себе ни покровителя, ни заказчиков и вынужден работать в таком вот, с позволения сказать, помещении. Все, что вы видите (теперь он уже указывает на своего "Человека в берете"), вон там, у стены, сделано в самых плачевный условиях: амбар не отапливается, освещение отвратительное, а аксессуары... (показывает на ужасное однокрылое чучело) - сами видите.
Хейгенс (к Рембрандту). Если все, что сказал господин Ливенс, - правда, а я своими глазами вижу, что оно так и есть, то я еще больше недоумеваю, почему вы остаетесь здесь?
Рембрандт . Лейден - мой родной город. Мы с Ливенсом пробовали работать в Амсетрдаме, но у нас ничего не вышло, и мы вернулись домой.
