Однако академик считался официальной "совестью нации", много говорил о спасительной роли культуры, входил в десятки комитетов в защиту и поддержку демократии и был удостоен целой коллекции каких-то бутафорских орденов на лентах, отрабатывая которые, не задумываясь ставил свою подпись под всевозможными воззваниями и письмами, требовавшими напечатать Пастернака, отменить прописку, освободить Витухновскую, легализовать проституцию, "раздавить гадину" и "голосовать, а то проиграешь".
Когда я его увидел, академик задумчиво стоял спиной к расстреливаемому зданию Парламента и кормил, отламывая от белой булочки крошки, копошащихся возле его ног голубей. Впервые видя так близко от себя живую "совесть нации", я, как столб, остановился перед Ухаревым и стоял, разглядывая его, как разглядывают в парках гипсовые фигуры сохранившихся со времен эпохи соцреализма женщин с веслом и пионеров с горнами, удивляясь тому, как такой непрочный материал мог достоять аж до наших дней, удерживаясь всего лишь на тонюсеньких прутиках.
- Я где-то читал, - произнес, обнаружив мое внимание к нему, Ухарев, что птицы очень чувствительны к орудийным залпам... Думаю, чертой подлинно культурной нации как раз и является её гуманное отношение к нашим "братьям меньшим".
- А к старшим? - непроизвольно вырвалось у меня.
- Что? К каким старшим?
- Ну, к людям, - повторил я, кивая в сторону чадящей впереди черным дымом головешки Верховного Совета.
- А-а, к лю-юдям... - задумчиво протянул академик, кроша булочку. Люди со временем всё поймут, они - существа мыслящие... Просто сегодня наша культура ещё напоминает собой одежду с чужого плеча. Штаны спадают, рукава болтаются, плечи висят, но зато нигде ничего не жмет и очень свободно! - он подчеркнул интонацией последнее слово и на некоторое время величественно замер, созерцая голубиное пиршество. - Но ничего, ничего, - договорил он чуть погодя, - мы ещё дорастем до требуемого размера, не вечно же нам быть в недомерках... Пройдет совсем немного времени - и нам окажутся впору и постмодернизм, и концептуализм, и гей-искусство...
- ...Простите, вы что-нибудь ищете? - вернул меня из блужданий по прошлому голос девушки-продавщицы и, оглядев длинные прилавки, словно бы крупной драконьей чешуей или цветной черепицей, покрытые книгами, я возвратился в реальность и вспомнил, ради чего именно я пять минут назад зашел в букинистический магазин, и кивнул:
- Да, что-нибудь о кириллице. Исследование, курс лекций, материалы научных чтений по данной теме... Найдется?
Девушка смущенно пожала плечами и покраснела.
- Не знаю... Я здесь работаю совсем недавно и ещё слабо ориентируюсь в фондах. Но я сейчас спрошу у Арона Григорьевича - он в этом магазине уже лет пятьдесят и помнит о каждой брошюрке на складе. Обождите, я мигом, - и она юркнула в еле приметную дверь между стеллажами, а я остался стоять у прилавка и глядеть на возвышающиеся до самого потолка ряды книжных корешков. Стало даже казаться, что это вовсе и не книги, а темные плотные волны, которые только что перекатили через мол и теперь "стремительным домкратом" падают вниз. Нечто похожее я однажды читал в стихах у раннего Багрицкого, правда, запомнил только четыре строчки:
Там, где выступ холодный и серый
Водопадом свергается вниз,
Я кричу у безмолвной пещеры:
- Дионис! Дионис! Дионис!..
Конечно, вспоминая сегодня присвоенное нам в недавние времена определение "самой читающей страны в мире", я понимаю, что в интеллектуальном плане мы выше других народов не были, тут преувеличения ни к чему. Но в том-то, скорее всего, и состояло наше отличие от остального мира, что книги нам были нужны больше, чем еда, тряпки и даже деньги. Помнится, хотя мы тогда у Таракьянцев и поддавали почти беспрерывно, но я в связи с каким-то спором подумал, что основное отличие социализма от капитализма заключается вовсе не в форме собственности на средства производства, а в том, что социализм формировал собой идеалистов, а капитализм - материалистов. И хотя, казалось бы, это именно мы в наших советских школах и вузах твердили в обязательном порядке, что "первична материя, а вторично сознание", но сам-то этот закон Маркс вывел, опираясь не на что-нибудь, а на опыт товарно-денежных отношений, тогда как наш социализм строился исключительно в опоре на идейный фундамент. Именно поэтому такое первостепенное значение для нас имели кино, книга, театр, песня, поэзия. Мы даже гимн себе в те годы сочинили: "Нам песня строить и жить помогает". Не технический прогресс, не деньги, не наука, не компьютеры, а - песня... Разве сравнишь это с западным искусством, опора в котором делается единственно на материальные факторы: кулак, пистолет, доллары, телесные удовольствия, на сообразительность ума, в конце концов, но только не молитву, не на дух, не на веру и не на совесть?
Теперь вот, к сожалению, в нашей жизни тоже вышли на первое место колбаса и мерседесы. И мы сразу же перестали быть самостоятельным этносом и начали неумолимо превращаться в просто одних из многих...
- ...Я, молодой человек, конечно, извиняюсь, но мне сказали, что вас интересует творение Константина Философа и его брата? - прервал мои мысли появившийся из внутренних помещений старик, и, судя по тому, что из-за его спины выглядывала ходившая за ним молодая продавщица, это и был тот самый Арон Григорьевич, который помнит о каждой имеющейся на складе брошюре. Так вот, если вы действительно хотите постичь глубины кириллической азбуки, а не просто собираете тома под цвет обоев, то я могу вам предложить вот это, - и он трепетно протянул мне толстоватую потрепанную книгу с безжалостно сорванной кем-то обложкой и, похоже, не всеми страницами.
Так оно при ближайшем рассмотрении и оказалось. Потеряв обложку, книга вместе с ней утратила и своё название, и имя автора - и вообще она начиналась с семнадцатой страницы, имела несколько вырванных листов в середине и была мне несимпатична!
- И сколько вы за неё хотите? - спросил я скорее просто так и, перевернув несколько затертых страниц, остановился глазами на подвернувшихся строчках.
"...Однако хорошо известно, что знаки древнеславянской азбуки по своей природе двойственны, - излагал там неведомый автор. - Каждый Знак есть Буква-Число, а точнее: Число-Буква. В такой последовательности возникает эзотерический алфавит, сначала Число, а затем Буква-Слово... Письменный Знак, следовательно, являет собой синтез: Число+Буква. А если учесть, что каждая Буква выражается Словом, то можно записать: кириллический Знак есть Слово+Число... По существу своему каждый Знак кириллицы представляет собой Символ, а вся азбука - это целостная знаковая система... Если развернуть кириллический Знак и представить его в виде Букв-Слов и Букв-Чисел, то сразу обнаруживается много странностей... Азбучные Слова-Числа в древности представляли как первоэлементы, из которых слагается духовное Мироздание. Но Вселенная и Человек, мир открытый и скрытый существуют не раздельно, а слитно, поэтому в славянской азбуке в явном Знаке светится тайный смысл. Диалектический подход позволяет подобрать ключи к дешифровке всей структуры образно-числовых символов. В первую очередь необходимо правильно разделить азбучный Универсум. Обычно славянский алфавит изображают в виде сплошного ряда от Аза до Ижицы. Нередко Числа отделяют от Букв. Но такое представление Знаков разрушает внутреннюю структуру алфавита. Поэтому необходимо так расположить Буквы-Числа, чтобы ярче высветились принципы, коими руководствовался Константин, обустраивая кириллицу в соответствии с философско-теологическими представлениями древних мыслителей об Универсуме..."
Заинтересовавшись, я перевернул сразу ещё несколько страниц и снова наугад прочитал:
"...Будучи первообразцом стиля, Константин Философ создавал свою богооткровенную азбуку, руководствуясь логико-математическими соотношениями, проистекающими из "троичного догмата", на основе сокровенного "Плана Божьего". Любой алфавит, не содержавший тайнописного закона, считался тогда варварским, оскверняющим вероучение..."
- Так сколько это стоит? - переспросил я, отрываясь от книжки, у Арона Григорьевича.
- Не заставляйте меня краснеть! - отмахнулся продавец. - Разве такой неказистый товар заслуживает настоящей цены? Я отдаю вам эту книгу задаром - пробейте в кассе тридцать шесть рублей, и читайте себе ради вашего Бога.
- Тридцать шесть рублей? - изумился я. - За изорванную старую книжку неизвестно даже какого автора? Бутылка водки дешевле стоит!
- Молодо-о-ой челове-е-ек! - с нескрываемой укоризной покачал головой Арон Григорьевич. - Да разве же можно всё в этой жизни измерять водкой?.. За книгу, в которой раскрывается замысел вашего Бога о вашем же народе, стоило бы заплатить и в пять раз больше, а вы - жалеете каких-то тридцать шесть рублей!
- Да я и не жалею, я заплачу, я ведь понимаю, что книга интересная, забормотал я, - но вы же сами видите, в каком она состоянии. Ни обложки, ни начальных страниц...
