Она теперь смогла вполне рассмотреть государя. Бросалось в глаза, что он очень высокого роста и толст, но, видимо, крепок и силен. Голова, почти лишенная волос, была немного узка от виска до виска, как бы сдавлена. Глаза были ласковые и добрые, улыбка конфузливая и тоже добрая. Государь говорил приятным и певучим голосом, скорее робко:
-- Ах, как это было бы хорошо! Как он пишет, как он пишет!
Она продолжала, ободренная вниманием собеседника:
-- Между тем предубеждение против моего мужа возрастает. "Плоды просвещения" сначала запретили, теперь велели играть в императорском театре. "Крейцерова соната" и вместе с ней XIII часть все еще арестованы...
-- Да ведь она так написана, что вы, вероятно, детям вашим не дали бы ее читать.
Что она могла ответить государю? Что "Крейцерова соната" уже несколько лет отравляет ее отношения с мужем? Что она сама поставлена в невыносимое, невозможное положение... Если бы она только могла выложить всю правду, сказать открыто, что она думает по поводу этой злополучной вещи! История началась в Ясной Поляне летом 1887 года, когда дети устроили домашний концерт с участием студента Московской консерватории Ляссоты, дававшего уроки скрипки их сыну Леве. Ляссота вместе со старшим Сергеем сыграли Крейцерову сонату. Ах, эта музыка! Что за сила и выражение всех на свете чувств. На столе у нее стояли розы и резеда, они готовились обедать, погода была теплая, мягкая, после грозы, потом придет ласковый и любимый ЛJвочка... Она была счастлива, как прежде. Она знала, что это ее жизнь, за которую должно благодарить Бога. ЛJвочка, обожавший Бетховена, слушал с глазами, полными слез. Ночью, когда они остались вдвоем, это снова был нежный и пылкий ЛJвочка, как в первые годы их брака. Через несколько недель она с ужасом обнаружила, что беременна. 23 сентября праздновали их серебрянную свадьбу, а она испытывала смущение и стыд, не решаясь объявить про свое положение. В марте она родила Ваничку. Шестидесятилетний счастливый отец был наверху блаженства, однако очень скоро уселся за писание рассказа или повести, где на многих страницах проповедовал полное воздержание от половой жизни, даже и в браке. Она была вне себя, переписывая эти страницы, но он не хотел слушать никаких возражений. После выхода рассказа в свет она написала свою повесть, автобиографическую, потому что ей была невыносима мысль, что читатели Толстого станут отождествлять ее с героиней "Крейцеровой сонаты". Герой ее повести князь Прозоровский, чувственное животное, женится на невинной девушке 18 лет, которая вдвое моложе его. После венчания он, не дожидаясь, пока они приедут домой, овладевает новобрачной в карете, которая подпрыгивает на дорожных ухабах. Позднее, когда в жену Прозоровского -платонически -- влюбляется молодой художник, озверевший от ревности князь убивает ее... От печатания повести ее отговорили, однако горечь и обида остались. Если бы те, кто с благоговением читали "Крейцерову сонату", если бы они только могли заглянуть в любовную жизнь ЛJвочки! Если бы они знали, что он бывает весел и добр только тогда, когда ведет эту им осуждаемую любовную плотскую жизнь. О, они бы свергли своего кумира с пьедестала. Она всегда любила его такого, как он есть: нормального, слабого в привычках и доброго. Не нужно уподобляться животным, но в то же время безнравственно насильно проповедывать истины, которых в себе не вмещаешь. Когда цензура запретила XIII том с этой ненавистной "Сонатой", она решила действовать и, как результат этого решения, говорила теперь с государем. Запрещение тома означало большие денежные потери, которых она не хотела допустить. Вдобавок ею овладела мысль, что ее хлопоты по поводу рассказа докажут всему миру, что она не принимает этого произведения на свой счет.
-- К сожалению, Ваше Величество, форма этого рассказа слишком крайняя, но основная мысль, что идеал всегда недостижим. Если поставить идеалом крайнее целомудрие, то люди будут в брачной жизни только чисты.
Она понимала, что ее ответ неубедителен, только приличен. Государь по доброте своей не возражал, он спросил, не может ли муж переделать немного эту вещь.
-- Нет, Ваше Величество, он никогда не может поправлять свои произведения и про эту повесть говорил, что она ему противна стала, что он не может про нее слышать.
Она поспешила добавить:
-- Как я была бы счастлива, если бы возможно было снять арест с "Крейцеровой сонаты" в полном собрании сочинений. Это милостивое отношение к Льву Николаевичу могло бы очень поощрить его к работе.
-- В полном собрании, пожалуй, можно ее пропустить. Не всякий в состоянии его купить, значит большого распространения не будет.
Она почувствовала радость. Это был успех, успех несомненный.
-- Ваше Величество, если муж мой будет опять писать в художественной форме и я буду печатать его произведения, то для меня было бы высшим счастьем, если бы приговор над его сочинениями был выражением личной воли Вашего Величества.
-- Я буду очень рад, присылайте его сочинения прямо на мое рассмотрение.
Господи, подумала она, все сбывается, о чем я молилась. Окружающие ЛJвочку толстоисты только языком мелют, а она действует. Не философствует, но действует, добивается своего. Государь продолжал:
-- Будьте покойны, все устроится. Я очень рад.
Он встал и подал ей руку. Она сказала, поклонившись:
-- Мне очень жаль, что я не успела просить о представлении императрице. Мне сказали, что она нездорова.
-- Нет, императрица сегодня здорова и примет вас, вы скажите, чтобы о вас доложили.
Она уже совсем было собралась уходить, но в дверях он ее остановил вопросом:
-- Вы долго еще пробудете в Петербурге?
-- Нет, Ваше Величество, я сегодня уезжаю.
-- Так скоро? Отчего же?
-- У меня ребенок не совсем здоров, ветряная оспа.
-- Это совсем не опасно, только бы не простудить.
-- Вот я и боюсь, Ваше Величество, что без меня простудят, такие стоят холода.
Она еще раз поклонилась, и он еще раз, очень ласково, пожал ей руку.
V
Она оказалась в той же гостиной с ярко-красными азалиями, глядя на которые думала, что умирает. У дверей в приемную императрицы с одной стороны стоял пожилой лакей иностранной наружности, с другой -- негр в национальном мундире (в кабинете государя было еще три негра). Она попросила лакея доложить о себе государыне, прибавив, что это с разрешения государя. Лакей ответил, что у императрицы сейчас сидит дама и что он доложит, когда дама уйдет. Выговор у лакея был тоже иностранный.
Когда в разговоре государь спросил ее про Владимира Григорьевича Черткова, она ответила, что они его более двух лет не видели: у него больная жена, которую он не может оставить. И еще, что ЛJвочка сошелся с Чертковым сначала не на религиозной почве, а по поводу издательства для народа, Посредник. Сейчас она поняла, что этот уклончивый ответ был самый лучший -по обстоятельствам. Конечно, ей лично Чертков причинил много зла, но сказать про это было бы нетактично. Государь лично знает Черткова и неизвестно, как бы он отнесся к отрицательному о нем отзыву. Еще ей вдруг подумалось, что государь напоминает Черткова, особенно голосом и манерой говорить. Когда Чертков появился в их семье -- это было осенью 1883 года вскоре после смерти Тургенева -- она сначала обрадовалась, потому что он выгодно отличался от прочих толстоистов, фанатиков, нигилистов, сектантов, которых прислуга иначе не называла как темными: душевнобольные и убогие, немытые и просто подозрительные личности, один, например, признавался, что никогда не открывал "Войны и мира". Чертков, молодой человек из петербургского большого света, показался ей желанным пришельцем из привычного мира. Отец -генерал-адъютант, мать, урожденная Чернышева-Кугликова, -- близкий друг императрицы. Сначала он вел обычную жизнь гвардейского офицера: кутежи, карты, женщины. Разочаровавшись, подал в отставку, обратился к религии и философии, что привело его к идеям ЛJвочки. Очень скоро она узнала другую сторону Черткова: лицемер и холодный деспот, который поставил своей целью совершенно отдалить ее от мужа, чтобы стать единственным апостолом и истолкователем толстовства... Весь страшный эпизод 84-го года она относила на счет интриг Черткова. Он приставил к ЛJвочке своего друга Пашу Бирюкова в качестве секретаря. Эти постоянные разговоры Маши, что она выйдет за Бирюкова! Господи, за что ей такое наказание? Со дня ее рождения Маша доставляет ей одни мучения. Если она выйдет за Бирюкова, она погибнет.
Иногда она думала, что их непонимание с Машей невозможно разрешить из-за того, что теперь ЛJвочка дает все переписывать дочерям, особенно Маше. Раньше, бывало, она переписывала все, что он писал и ей было это радостно. Сын Сергей как-то сосчитал, что только "Войну и мир" она переписала не менее семи раз, а ведь в романе добрых тысяча страниц. При этом воспоминании на сердце у нее полегчало. Тогда ЛJвочка не только давал ей все им написанное, он всегда с интересом и вниманием выслушивал ее мнение. Она часто думала и была уверена, что без нее этот замечательный роман, может быть, никогда бы не был завершен. И дело здесь не в одном переписывании, хотя это был труд громадный в сочетании с неразборчивым ЛJвочкиным почерком и отрывочностью его заметок. Постепенно она научилась угадывать, что он хотел сказать, но иногда даже он не мог вспомнить, что имел в виду. Надо еще помнить эти постоянные беременности: четыре за время писания романа. Она принесла ЛJвочке успокоение счастливой любви. Она освободила его от множества повседневных забот по управлению Ясной Поляной, она взяла в свои руки финансы, чего он совсем не ожидал от восемнадцатилетней жены. Это все он высказал в "Анне Карениной" при описании первых дней брака Кити и Левина. Потому что Кити и Левин -- это они с ЛJвочкой. С ее появлением творчество ЛJвочки набрало силу. Последнюю свою холостяцкую вещь, маленькую повесть "Казаки", он писал почти 10 лет. Вскоре после женитьбы он взялся за свой главный роман, который завершил за 6 лет. Надо признать, первые наметки не произвели на нее впечатление. У себя в журнале она отметила, что ей его писательство кажется ничтожным, когда он пишет про графиню такую-то, которая разговаривала с княгиней такой-то. А ведь это было начало "Войны и мира"! Очень скоро, однако, великосветский роман на ее глазах разросся в национальную эпопею с множеством великолепных, живо выписанных персонажей, превратился в завораживающее повествование, которое с восторгом и восхищением читают во всем мире. Как это ЛJвочка не понимает, что его слава и величие в его романах, как может тратить себя на пустые проповеди. Она не переставала ужасаться его бессмысленной игрой в Робинзона, когда вместо умственной работы, которую она ставила выше всего в жизни, он с утра до вечера ставит самовар, колет дрова, шьет сапоги, одним словом выполняет ту неспорую физическую работу, которую в обыкновенном быту делают мужики и бабы. Вдруг ей страстно, до боли захотелось домой, в Ясную. Господи, сделай так, чтобы все образовалось, чтобы они опять были заодно. После их первой брачной ночи ЛJвочка записал в дневнике: "Неимоверное счастье! Не может быть, чтобы это кончилось только жизнью!"
